Лука, или Темное бессмертие

– С танго придется немного подождать.

– Я могла бы поехать домой, Николя. Мне неловко, что я здесь…

– Ты собралась в таком состоянии прокатиться на метро? Ну конечно…

Николя заметил начальника порта, который ждал у плавучих сходней.

– Позаботься о себе. Сейчас вернусь.

Он взял зонтик и пошел к Ясину. Этот алжирец отдаленно напоминал капитана Хэддока[55]. Воротник синей водолазки доходил до сильно выдающегося вперед и загнутого вверх подбородка. Судя по его коже свинцового отлива, лицу в мелких пятнышках и худым узловатым рукам, Николя дал бы ему под семьдесят.

– Какие новости?

– Вы откуда свалились? С Марса? Об этом твердят на всех волнах!

– У меня был немного… напряженный день, скажем так.

– Семь департаментов к северу от Парижа только что перешли на оранжевый уровень, и два к югу тоже. Водохранилища почти переполнены. Марна и Йонна завтра должны выйти из берегов. Кучу городов зальет.

– Супер.

– Уровень Сены поднимется еще. На сколько, неизвестно, но, судя по метеоусловиям, все будет непросто. Дожди продолжают напитывать землю и вроде не прекратятся до завтра.

Николя посмотрел на реку. Под огнями Аньера Сена чувствовала себя вольготно. Он мельком заметил силуэт Одри в окошке ванной. Ясин тоже ее увидел и застыл на несколько секунд, удивленный столь непривычным присутствием.

– Сена может подняться, как в прошлом году? – встревожился Николя.

Ясин вытащил из кармана окурок. Прикурил его, несмотря на дождь, загораживая огонек зажигалки ладонью.

– Они-то оптимисты, но будет выше, я знаю. Они следят за уровнем воды на дамбе в Сюрене, там быстро поднимается. Завтра вечером или послезавтра в порту можно ожидать перебои с электричеством: зальет генераторы.

Николя уже предчувствовал кучу неприятностей. Нет электричества, значит прощай насос для бака с питьевой водой. Ни химического смесителя, ни обработки серо-черных вод. Ясин указал на два причальных пала – толстые металлические сваи, стоящие в некотором отдалении на берегу, к которым была пришвартована его баржа.

– Как я и сказал по телефону, мне нужен доступ на ваш баркас. Завтра утром будем укреплять швартовы и приварим Т-образные брусы к верхушкам причальных палов, на всякий случай. Вы не беспокойтесь, до отметин прошлогоднего паводка остается еще больше полутора метров, так что запас есть.

При каждой затяжке оранжевые отблески плясали в глазах старика Ясина.

– Разлив там или нет, а следует это сделать раз и навсегда. Т-образный горизонтальный брус не даст швартовым сдвинуться, а вашей барже уплыть по течению или врезаться в другие суда; вот была бы беда. Но операция не без риска, должен вас предупредить.

– Какого риска?

– По сравнению с соседской, ваша баржа стоит с неудачной стороны от причальных палов, то есть ее к ним прибивает течением. Если вода в один прекрасный день поднимется до максимума, они могут снести вам корпус.

Николя поднял голову. Сваи пока возвышались над уровнем реки как минимум на два метра. Казалось невероятным, чтобы вода поднялась так высоко. Он протянул дубликат ключей от загородки, расположенной между сходнями и судном:

– Завтра утром меня точно не будет. Делайте, что считаете нужным.

Он пошел обратно по сходням и вдруг остановился:

– Скажите, Ясин… Затопленный Аустерлицкий вокзал, на ваш взгляд, такое может однажды случиться или это из области научной фантастики?

Ясин запустил руку в свою короткую бороду с сильной проседью:

– Только если Сена поднимется приблизительно на семь с половиной метров. Ну да, около того. Такое случалось, в девятьсот десятом, тогда вода возле Зуава[56] поднялась до восьми метров шестидесяти сантиметров… Перед вокзалом и по улицам города парижане передвигались на лодках. Со всеми этими историями про климатические изменения все чаще поговаривают о пресловутом наводнении раз в сто лет. Вот это, клянусь Аллахом, было бы действительно скверно. Но вы не волнуйтесь понапрасну. Все обойдется.

Он развернулся и исчез. «Обойдется…» Вид у него был не слишком уверенный. В таком случае зачем они приваривают Т-образные брусы? Николя подсчитал. Наводнение типа того, которое было в девятьсот десятом, достигло бы высоты свай. Он вспомнил слова Ангела будущего, из первого письма. Тот намекал, что Аустерлицкий вокзал зальет…

К Одри вернулся естественный цвет лица, она заканчивала с последними повязками на запястьях.

– Что-нибудь серьезное?

– Нет, просто надо было утрясти кое-какие мелочи. Жизнь на воде имеет свои прелести, но, как и везде, случаются и затруднения.

Николя взял ключи от машины:

– Мне пора обратно, на допросы. Если тебя никто не ждет, можешь передохнуть здесь. В холодильнике кое-что есть, а еще мягкий диван и бортовая качка, чтобы тебя убаюкать.

– Никто меня не ждет. По крайней мере, здесь, в Париже, я хочу сказать. Но это еще не повод, чтобы я не добралась на метро. Хотя все равно спасибо.

Она надела ботинки и расправила подвернутые штанины.

– Я могла бы поехать в Бастион вместе с тобой.

– Делай, как сказал Шарко. Уже поздно, нас на месте достаточно, на ночь хватит. Не стоит перегорать с самого начала. У нас уже были потери в рядах, так что…


– В таком случае я буду в конторе с утра пораньше. И пожалуйста, держи меня в курсе допросов. Позвони, пришли сообщение, хоть в три ночи. Я хочу знать, есть ли шанс спасти тех людей.

Она еще раз поблагодарила его, надела куртку и направилась на корму, к выходу.

– Эй, Спик!

Она с удивлением обернулась. Николя улыбнулся ей:

– Отлично сработано с Простом, черт возьми…





20




Все четверо задержанных подверглись одной и той же процедуре: прибытие на подвальный этаж Бастиона, уровень-1, обыск и снятие данных соответствующими ночными подразделениями – антропометрические фото, отпечатки пальцев, ДНК, – затем на второй этаж, потом помещение под стражу на пятом, где в длинной череде камер с застекленными и бронированными дверьми содержались арестованные. После обязательного беглого медицинского осмотра прибыли адвокаты, двое назначенных судом и двое вызванных «клиентами», стреляными сидельцами. Они казались в восторге оттого, что их выдернули из кроватей.

Шарко и еще один ОСПшник[57], присутствовавший при официальном оформлении задержания, находились напротив них по коридору, в одном из так называемых боксов – безликих комнат для допросов. Кончились времена подозреваемых, допрашиваемых в каморках под крышей старой конторы на набережной Орфевр, 36, среди груды бумаг и оберток от сэндвичей. Здесь целый этаж был отведен под помещения с белыми стенами и белым же линолеумом, с непробиваемыми запечатанными окнами, со столом, четырьмя стульями и компьютером с веб-камерой, передающей и изображение, и звук: допросы записывались.

Николя только что появился в боксе Шарко. Он снял куртку и повесил ее на спинку стула. Длинный, нескончаемый день, который теперь переходит в бесконечную ночь. Атмосфера напоминала больничную: пустые коридоры, мертвая тишина, иногда нарушаемая отдаленными криками или ударами в дверь отдельных особо нервных экземпляров.

Подтянув к себе стул, Белланже рухнул на него и потер затылок: дорого бы он дал сейчас за массаж.

– Люси говорит, все четверо – наши клиенты?

– Ну да, наркотики, кражи, хранение и прочее в таком роде. Эмманюэль Прост попался в 2013-м вместе со своим дружком Тони на краже меди с железнодорожных линий. Получил полгода; выйдя из тюрьмы, через некоторое время нанялся в «Хеффнер Транспорт». Собачьи бои позволят нам связать его с убийством, но на данный момент у нас нет ни одной прямой улики, доказывающей, что он в этом замешан. Ни ДНК, ни отпечатков…

– Подошвы?

– Я смог проверить, когда у него забирали шнурки. Ни его подошвы, ни его дружка Тони не соответствуют отпечаткам, снятым с краев ямы.

– Скверно.

– К счастью, имеются сделанные Спик фотографии щитов, находящихся дома у Проста. Он не сможет отрицать кражу. Этот говнюк все нам выложит.

Шарко постучал по экрану:

– Видел число подключений?

– Сколько?

– Больше девяти тысяч, а ведь сейчас час ночи и большинство людей спит. А что будет завтра?

– Девять тысяч? Как такое возможно?

– Я только что виделся с Жеко. Его телефон уже раскалился от звонков. Обратный отсчет, который мы запустили, и те программы, которые обнаружила Летиция Шапелье, заодно разослали мейлы десяткам журналистов из бумажной прессы, но в основном телевизионщикам. Около часа назад информация прошла на BFM[58].

– Шутишь…

– Жеко наорал на них по телефону, и знаешь, что ему там ответили? «Если не мы, то передаст кто-то другой. В любом случае уже слишком поздно, потому что информация попала в Twitter и на Facebook». Twitter и Facebook, вот ведь срань…

Его взгляд затерялся в пустоте, потом вернулся к Николя.

– В шесть утра вся пресса Франции и Наварры соберется у нас под окнами со своими паршивыми фургончиками спутниковой связи. И захотят узнать все, вплоть до цвета наших унитазов. И будут висеть у нас на хвосте, как голодные щенки.

Николя был подавлен. Продолжалась гонка за ужасами, стычками и сенсациями, симптоматичная для общества, где безраздельно царят социальные сети, внося смуту в официальную прессу. Коп вспомнил о бойне в «Шарли»[59] и том заснятом каким-то любителем моменте, где было видно, как один из братьев Куаши в упор расстреливает их коллегу-полицейского. Автор видео разместил запись на Facebook, потом через пятнадцать минут убрал, но было уже поздно. Телеканалы и газеты уже завладели ею. Все, что попадает в котел Facebook, обречено вариться там до скончания времен.

– Нам осталось около восемнадцати часов до истечения срока ультиматума, – продолжал Шарко. – Нельзя терять время ни на что, могущее отвлечь нас от самого срочного, а именно от спасения пленников. Другими словами, прокладываем курс и лезем в самую гущу.

Его губы поджались, превратившись в тонкий шрам, что у него было признаком глубокого гнева. Николя узнал прежнего бескомпромиссного Шарко, акулу, жаждущую крови. И в глубине души возрадовался. Шеф посмотрел на часы:

– Хватит с меня этой хрени.

Он резко встал и зашел в камеру Проста, который беседовал с адвокатом. Схватив задержанного за плечо, он, несмотря на протесты, поволок его за собой:

– Закончишь исповедь позже. Пошел.

Шарко вернулся в бокс и излишне резким движением захлопнул за собой дверь. Николя указал Просту на правый стул, адвокат устроился слева и попросил, добавив несколько формальных угроз, включить запись. Шарко с удовольствием разбил бы ему голову об угол стола, но вместо этого приступил к обязательным формальностям.

В Просте не было ничего от наглого главаря. Никаких вызывающих взглядов, подавленный вид, бегающие глазки. Ссутулился на стуле, зажав ладони между коленями. На правой щеке еще виднелся отпечаток гравия. Франк достал пластиковый пакет и положил перед собой: