Ежонок (СИ)

— Опять ты за свое… Он ведь тебя сам любит, раз не отпустил, а сейчас помог. Это о многом говорит, понимаешь меня? Хватит думать – действуй! — воскликнул Рафаэль и улыбнулся, когда Устюхин сделал брови домиком. — Все будет в порядке, не надо сомневаться. Если разница в возрасте не помешала вам любить тогда, то почему она должна мешать сейчас? Это все предрассудки. У любви не может быть границ.
Женька осмысливал каждое сказанное другом слово, соглашаясь почти с каждым. Хотя доля сомнений у него оставалась, тем не менее. Как бы он не хотел жить настоящим моментом, о будущем забыть юноша не мог. Но он хотел отбросить все колебания, предубежденья и просто быть с тем, кто воспламенял в нем чувства, кто заставлял его чувствовать себя лучше. Женя определенно не мог ожидать, что спустя время вернутся бывшие ощущения, они будто давно затухший вулкан вдруг пробудились и изверглись в нем. Он предполагал, что виной всему эмоциональный толчок, связанный с трагедией, но был твердо убежден, что снова терять Виктора ему не хотелось. Неважно в качестве кого мужчина мог фигурировать в его жизни, главное, чтобы он был рядом.
Они болтали еще недолго. Устюхин больше не спорил с Рафаэлем, поделился прогнозами врачей, а потом слушал новости друга. Он был рад получить советы и расставить все нужные точки, навести порядок в голове и на душе. Это было именно то, в чем юноша нуждался.
Вернувшись домой, Женька вскользь ощутил состояние одиночества и грусти, но ему удалось быстро успокоить и ободрить себя. И, будучи уверенным на лучшее, юноша вернулся к учебным делам. Несмотря на то, что спать хотелось невозможно, Устюхин выполнил все задания и начал готовиться к экзаменам. Хотя, конечно, в основном юноша спасался от назойливых мыслей о Викторе.
***
Пол спальни был усыпан алыми лепестками роз и извитой нитью маленьких горящих свечек. Свет был приглушен, а окна зашторены. Виктор держал Женю за руку, когда они вошли в комнату. Юноша огляделся и смущенно улыбнулся, подняв преданный взгляд чудесных голубых глаз на Марецкого.
— Я знаю, что наш первый раз был не самым удачным, так что… Я хочу все исправить.
Он наклонился к лицу мальчишки и оставил на его губах липкий поцелуй. Женя обхватил его торс руками, прижался ближе, не желая отпускать, и сам потянулся к пухлым губам. И целовал так по-своему, особенно. Так, как прежде, дурманил касаниями, запахом, теплотой тела. Виктор сжимал неширокое тельце в объятиях, терзая самые сладкие губы на свете. Одежда скоро оказалась на полу, а пара – на постели. Марецкий нависал сверху, закрывая собой угловатого Женьку, и оставлял влажные поцелуи на его прозрачной коже. Тонкие пальчики сжимали крепкий загривок мужчины, тихие хрипы электризовали его ухо. Виктор оглаживал бока юноши, упиваясь его пряной сладостью, едва уловимым душистым ароматом тела и бархатистостью кожи. Живот затрепетал, когда губы дотронулись аккуратного пупочка. Язык ласково очертил контур и с поцелуями двинулся ниже. Сильные руки обхватили бедра Жени, а язык лизнул блестящую от смазки розовую головку. Чувственный стон сорвался с распухших зацелованных губ. Член Женьки чувствовался так идеально на языке и во рту, будто был создан персонально для Виктора. Женя был настолько вкусным, словно карамелька, что мужчина не хотел униматься, слушая возбуждающий скулеж юноши. Он сам толкался, ритмично двигая бедрами, жмурился и дрожал от удовольствия.
Юноша шептал что-то несвязное, и Марецкий выпустил его изо рта. Женька разочарованно застонал и вздрогнул, когда мокрой кожи коснулся прохладный воздух. А затем захлебнулся собственной слюной, когда Виктор поцеловал его яички и, приподняв бедра, дотронулся языком колечка мышц. Кончик языка толкнулся глубже, проникая в разгоряченное нутро. Женька пищал, извивался и вскоре потянул Марецкого за волосы, боясь, что больше не выдержит, испытывая целую радугу из испытываемых впечатлений благодаря его языку. Но на смену языку пришли пальцы мужчины, растягивающие узкую дырочку. Виктор вновь склонялся над Устюхиным, лаская юношеские губы, пока его пальцы творили внутри Жени немыслимые вещи.
 
Горячая плоть, густо сияющая от смазки, прошлась по розовой звездочке и толкнулась вперед, проникая в узкие стеночки. Женька схватился пальцами за широкую спину Марецкого, сжимая пальчики на ногах и притягивая мужчину плотно к себе, кожей к коже. Так, что в голове взрывались фейерверки. Виктор целовал его жарко, но ласково, медленно продвигался глубже, давая время юноше привыкнуть к его размеру. Женя был невероятно узок, и это доставляло удовольствие мужчине вдвойне. Он доставался ему целиком и без остатка. Уже через пару минут юноша полностью привык и сам начал подмахивать бедрами, желая большего. Он водил короткими ногтями по спине Марецкого и, двигая тазом, стимулировал собственной член, зажатый между двумя животами. Виктор двигался неспешно, хотя готов был вбиваться в эту сахарную дырочку со всем остервенением. Но Женька уже хныкал, требуя ускориться. Мужчина вдруг вышел из юноши и перевернулся на спину, утягивая его за собой.
Когда Женя насадился на его член, то Марецкий чуть было не кончил от такой идеальной полноценности, заставляющей сердце остановиться, испытать инсульт и забиться с утроенной силой опять. Юноша сел к нему спиной, позволяя трогать и разглядывать свои округлые ягодицы. Он стал двигаться сам, контролируя ритм, что ему явно понравилось. Виктор обхватил бледную попку руками, слегка сжимая и разводя в сторону половинки. Покрасневшая дырочка блестела от смазки, а на широком члене, ритмично утопающим в ней, смотрелась созданной специально для него. Весь Устюхин был словно создан именно для Виктора, так безупречно подходя и чувствуясь, будто вторая часть пазла. Женька периодически стонал, заставляя узел внизу живота мужчины с каждым разом скручиваться все сильнее, ударяя его электрическими разрядами. Виктору крышу сносило от открывающегося вида на скачущего на его члене Женю в полумраке, его ровную спину, усыпанную крошечными родинками, и аппетитную попку. Хотелось съесть его целиком, чтобы никому другому не достался…
Скоро Женька устал и повернулся лицом к мужчине, наклонился к нему, и, присосавшись к губам, повел бедрами. Марецкий рыкнул и, схватив маленькую задницу, исступленно принялся вколачиваться в юношу. Женя громко охал прямо в марецкие губы, держась за плечи мужчины. Виктор чувствовал себя сумасшедшим зверем, сорванным с цепи, он трахал не только попку юноши, но и его рот. Сжимал его хрупкие косточки в своих объятиях и не мог остановиться, пока Женька, наконец, не излился к нему на живот теплой влагой с протяжным стоном, утонувшим в поцелуе. Марецкий замедлился и позволил юноше упасть головой на свое плечо, чтобы восстановить дыхание. Ему хватило еще нескольких толчков, чтобы кончить вслед за Устюхиным глубоко внутри него с клокочущими пятнами перед глазами и одуряющим головокружением. Женя всхлипнул и тихо заурчал, когда обмякший член легко выскользнул из него, и прохлада лизнула его открытую дырочку. Виктор крепко окольцевал талию юноши и прошептал ему на ухо:
— Люблю тебя…
И мужчина внезапно воспрянул ото сна, очнувшись посреди холодной постели в ночной темноте. С позорно вставшим членом, стихийным беспорядком в голове и неоновой вывеской «старый извращенец» перед глазами.
Комментарий к Глава 22
В общем, я не знаю, как это пришло ко мне в голову и, вероятно, я скоро пожалею об этом, но пусть будет =)
Спасибо всем, кто читает :)
========== Глава 23 ==========
 
Что такое любовь? Высокое чувство, глубокая привязанность и смысл жизни или коммерциализированная, баснословная, ложная слабость? Виктор не знал. Ему хотелось верить, что те чувства, которые он испытывал к близким людям, были подобны любви. Но правильно делиться и располагать любовью в свои годы мужчина так и не научился. Он рушил все собственными руками, прекрасно понимая, к чему могут привести его действия. Но никогда не останавливался. Виктор не знал, почему и зачем. Его жена и ребенок погибли из-за его неосмотрительности, денег, блестящих перед глазами. И он жалел. Заставить человека жалеть – в разы хуже, чем сама смерть. Убив человека, ты не оставляешь ему и возможности на страдания. А с осознанием того, что по его вине мертва его семья, он должен жить всю свою жизнь. Виктор презирал себя.