Ежонок (СИ)

— Ты – чудовище! — вскрикнул Эль ему в лицо. Герман медлительно поднял на него бесовские глаза, которые с издевательским безразличием глядели в упор. — Зачем ты это сделал?! Почему он, а не я? Я ослушался тебя, я должен был получить по заслугам!
Рафаэль выпалил все на одном дыхании, чувствуя злость, отчаяние и страх одновременно. Отец мог сейчас сделать все, что ему вздумается, но молчать юноша не мог. Прямо сейчас он желал смерти этому человеку.
— Хочешь получить по заслугам, сынок? — с едкой ухмылкой переспросил Сухов, а в его глазах забегали настоящие черти. По спине Эля пробежались мурашки, в горле вмиг пересохло. Отец выглядел устрашающе, будто демон воплоти. От одного его взгляда сердце начинало биться учащенно в панике. Юноша сглотнул, наблюдая, как Герман неспешно тушит сигарету в старом остывшем пепле в хрустальной пепельнице. — Ты уже получил.
Мужчина выдвинул ящик стола, доставая оттуда бумаги. Рафаэль нахмурился, не понимая.
— Что это?
— Билет на самолет. Ночью ты улетаешь в Швейцарию. Я продал твою квартиру, теперь ты живешь в общежитии университета. Твои счета заблокированы, а загранпаспорт у тебя изымут, как только ты сойдешь с самолета. Ты застрянешь в Лозанне до тех пор, пока хорошенько не подумаешь над своим поведением…
— Подумаю над своим поведением?! — с издевкой закричал юноша и схватил ту самую хрустальную пепельницу, кидая ее на пол. Она с гулким стуком разбилась на несколько частей, мелкие осколки разлетелись по сторонам. Ярость мигом выплеснулась наружу, Рафаэль перестал его бояться. Он хотел показать ему, что мир не крутится вокруг него, что он не решает здесь абсолютно все. Юноша оказался перед отцом, хватая его за грудки. Герман с выпученными глазами поднялся со стула, пытаясь убрать намертво прицепившиеся к его рубашке руки сына. Сухов впервые видел его таким яростным. Рафаэль покраснел, его ноздри раздулись, он тяжело и громко дышал, сжимая ткань все сильнее. — Чтоб ты сдох!
Юноша резко отпустил его, толкая обратно в кресло. Злость начала медленно отпускать, разъясняя разум. Он уже собрался уходить, как почувствовал твердый удар в плечо. Когда он повернулся лицом к отцу, то наткнулся на его злые глаза и воинственную позу. В глазах Эля мелькнул страх.
— Ты многое себе позволяешь, сынок, — рыкнул мужчина.
— Я делаю то, что хочу, понял?! Это моя жизнь, а не твоя! — воскликнул в ответ юноша и толкнул отца в грудь, но лишь взамен получил острую оплеуху. Щека тут же заныла, горя чудовищным пламенем. Этот удар совсем не отрезвлял, а опьянял еще сильнее.
Рафаэль глубоко вдохнул и, сжав кулаки, попытался попасть по лицу Германа, но он увернулся, рыча себе под нос. Мужчина повалил его на пол, начав неравную, но жадную борьбу. Эль дрался уверенно, выпуская всю свою накопившуюся за много лет злость. Он мечтал ударить отца с детства, хотел его смерти в глубине души еще с подросткового возраста, он ненавидел его всем своим сердцем. И сейчас наконец-то чувствовал освобождение, несмотря на то, что получал ответные удары. Не успев вовремя среагировать, Рафаэль оказался в крепкой хватке, но не позволил продлиться этому долго, ловко попав локтем по лицу мужчины. Он удачно попал по носу, побежала кровь, и Герман ненадолго отвлекся, ослабив хватку. Воспользовавшись ситуацией, теперь Эль нависал над отцом и держал его в плену. Ярость поглотила его, а когда он посмотрел ему в лицо, то в голове, будто тумблер переключили. Юноша начал безбожно наносить удары по лицу отца. Кровь размазалась по лицу, появились ссадины на некогда безупречной коже. Он содрал себе все костяшки, но продолжал бить до тех пор, пока Герман со злостью не скинул его с себя. Рафаэль улетел, больно ударившись головой о книжный стеллаж. Он еще не пришел в себя, когда вдруг почувствовал удар по ребрам. Отец жестко саданул его ногой точно по грудной клетке, пока он, валяясь, пытался вновь совладеть с собой. Эль завыл и через боль вновь поднялся на ноги. Он сбивчиво дышал, чувствуя нарастающую боль в ребрах, силы были на исходе, юноша едва держался на ногах, голова шла кругом, а перед глазами все медленно начинало мутнеть. Рафаэль замахнулся на отца, но получил мгновенное сопротивление, Герман скрутил его руки, уводя их за спину, и повалил его на диван.
 
— Теперь ты точно получишь по заслугам… — низко подытожил мужчина, сильнее сжав его руки. Рафаэль завопил, забрыкался. Отец срыву отпустил его и, прижав тыльную сторону ладони к кровоточащему носу, отошел в сторону. — Ты, щенок, будешь знать, как надо правильно себя вести.
***
Оставалось еще пару дней до окончания больничного Женьки. Он был безмерно рад, что вернется на учебу и наконец-то перестанет носить эту несуразную повязку. А еще юноша понял, побыв несколько дней в одиночестве, что ему снова стало не хватать Виктора. И Женя решил дать ему последний и неисправимый шанс. Он хотел просто попробовать… И окончательно сделать выбор.
Марецкий обрадовался, когда Устюхин ему позвонил. Без умолку спрашивал, как у него дела, признавался, что скучал, укорял в молчании. А Женька просто пригласил его на чай, чтоб поговорить в уютной и приватной обстановке. Виктор примчался в тот же день во второй половине дня. Женя на секунду растерял все свое самообладание и смелость, но сумел взять себя в руки.
— Так… Что все-таки происходит между нами? — спросил юноша, когда они сели вместе за стол с чаем и эклерами, что принес с собой Виктор. Выглядел мужчина не лучшим образом: лохматые волосы, усталый взгляд, круги под глазами. Женя помнил, что он еще не закончил разборки по работе, но не хотел лезть во все это с расспросами после случившегося.
— Мы снова вместе. Или нет? — с едва заметным прищуром ответил Марецкий и пригубил горячего напитка. Женька опустил глаза в свою чашку, пытаясь понять, что сам чувствует в данный момент. Ему было хорошо рядом с Виктором, но он уже не чувствовал былого влечения, одухотворения и счастья… Хоть юноша и сомневался в том, что эти чувства вернутся, он все же решил испытать судьбу.
— Я думаю, что да… — Женя едва не добавил «пока что», но вовремя себя остановил. Виктор его ответом убежден не был, это было написано у него на лице, но говорить мужчина ничего не стал, лишь коротко улыбнулся. Медленно возрастало напряжение между двумя, Женька не находил слов, а Марецкий просто, по-видимому, был настолько вымотан, что с трудом держал кружку с чаем. Или так просто казалось.
Мужчина был напряжен и сидел как-то скованно, несмотря на то, что он был безумно счастлив приглашению Жени. Женька с непониманием и неким подозрением наблюдал за ним, однако не мог решиться поинтересоваться. Ему просто хотелось, чтоб Виктор почувствовал себя здесь, у него на кухне, спокойно и безопасно, чтоб он не думал ни о чем, когда он находился здесь, как он делал раньше. Но теперь абсолютно все было иначе… Теперь они были иными, их отношения поменялись, теперь они сами другие.
Кинув очередной молчаливый взгляд в сторону Виктора, Устюхин не выдержал и накрыл ладонь мужчины своей. Он ощутимо сжал ее, стараясь так оказать хоть какую-то поддержку Марецкому.
— Мне неважно, что происходит у тебя на работе, но… Я всегда рядом, ты знаешь.
— Да, конечно, спасибо… — мужчина изнуренно улыбнулся и поднес ладонь Женьки к губам, мягко оставляя на светлой коже поцелуй.
Женя улыбнулся в ответ и поджал губы. Напряжение немного спало, но Виктор выглядеть лучше не стал. Устюхин посчитал, что ему было бы неплохо поспать, но предлагать не стал. Отец не обрадовался бы нежданному гостю, когда вернулся бы с работы. Однако все-таки действие юноши подтолкнуло Марецкого к продолжению разговора. Мужчина любопытствовал его самочувствием и состоянием руки, даже спросил про учебу, а Женька, к удивлению, охотно отвечал. У них даже сложилась радушная беседа, им на мгновения удалось окунуться в свой тот самый личный мир, когда существуют только они и ничего вокруг. Но Женя по-прежнему не ощущал того, что было прежде.
 
Когда чай был выпит, а лимит разговоров почти исчерпан, Виктору позвонили. Марецкий от звонка вздрогнул, спешно доставая телефон из кармана и так же срочно прижимая его к уху. Что-то протараторил в ответ и тут же поднялся на ноги. Заспешил, заторопился, пуще прежнего занервничал. Женька молчаливо глядел на мужчину, чувствуя укол обиды. Но он все понимал… Или делал вид.