Во всем виновата книга

2


Мать мистера Бергера свои последние годы провела в домике на окраине маленького городка Глоссом. Это было одно из множества невероятно милых английских поселений, как нельзя лучше подходящих тем, чье время пребывания на земле медленно приближается к концу и кто желает избежать излишних волнений, способных этот конец ускорить. Население по большей части состояло из прихожан Высокой Церкви, и вся общественная жизнь сосредоточивалась вокруг храма – редко выдавалось утро, когда его помещения не были запружены самодеятельными драматическими артистами, доморощенными историками или молчаливо-обеспокоенными фабианцами.

Создавалось, однако, впечатление, что мать мистера Бергера предпочитала уединение, и мало кто в Глоссоме удивленно приподнял брови, когда сын выказал ту же наклонность. Он целые дни напролет составлял план задуманной книги – романа о несчастной любви со сдержанными заметками социальной направленности, на фоне суконных заводов в Ланкашире девятнадцатого века. Но очень скоро мистер Бергер понял, что такую книгу весьма одобрили бы фабианцы, и это соображение некоторым образом замедлило его работу. Он попытался отвлечься, сочинил несколько коротких рассказов, но, убедившись в том, что и они не оправдали ожиданий, обратился к поэзии – последнему прибежищу литераторов-неудачников. В конце концов, только ради того, чтобы не утратить навыка, он принялся писать для газеты заметки, посвященные национальным и международным проблемам. Одну из его статей, рассказывающую о барсуках, напечатали в «Дейли телеграф», но в сильно сокращенном виде, представляя мистера Бергера как субъекта, одержимого барсуками, что было крайне далеко от истины.

Постепенно ему становилось ясно, что он не предназначен для жизни писателя, джентльмена или кого-то еще и, видимо, принадлежит к породе людей, получающих удовольствие просто от чтения. Как только мистер Бергер сделал этот вывод, словно бы тяжелый груз свалился с его плеч. Он отложил в сторону тяжелую записную книжку, купленную в магазине «Смитсон»[67] в Мэйфейре, и освободившееся место в его кармане занял последний том романа-эпопеи Энтони Пауэлла «Танец под музыку времени».

По вечерам мистер Бергер имел обыкновение прогуливаться вдоль железнодорожных путей. Заброшенная тропинка вела от задней калитки его дома через лес к насыпи. До недавнего времени в Глоссоме ежедневно останавливалось четыре поезда, но из-за сокращения вырубки буков станцию закрыли. Поезда еще проходили мимо, их шум напоминал о прошлом, но вскоре, после изменения маршрутов, и это эхо должно было исчезнуть. Когда-нибудь полотно железной дороги зарастет травой и вокзал придет в запустение. Кое-кто в Глоссоме предлагал выкупить здание у «Британских железных дорог» и устроить в нем музей. Но что́ могло бы находиться в его экспозиции? Увы, история Глоссома не помнила ни грандиозных сражений, ни имен особ королевской крови или выдающихся изобретателей.

Все это ничуть не заботило мистера Бергера. Ему было вполне достаточно того, что есть подходящее место, где можно с удовольствием погулять и в хорошую погоду посидеть с книжкой в руках. Возле старого вокзала через рельсы был перекинут помост, и мистер Бергер любил дожидаться здесь момента, когда на юг проходит последний поезд. Он смотрел на мелькающих в окнах бизнесменов в деловых костюмах и каждый раз благодарил судьбу за то, что годы его службы хоть и преждевременно, но вполне благополучно закончились.

С приближением зимы он не отказался от прогулок, хотя темень и холода не позволяли больше читать на улице. Однако он продолжал брать с собой книгу, поскольку завел привычку заглядывать в «Пятнистую лягушку» и проводить там час за чтением с бокалом вина или пинтой мягкого пива.

Однажды вечером мистер Бергер, как обычно, остановился, чтобы подождать поезд. Экспресс явно задержался в пути. Время шло, опоздание уже не казалось мистеру Бергеру незначительным, и он задумался, приведет ли на самом деле вся эта рационализация к какому-либо улучшению. Он раскурил трубку и обернулся на запад, чтобы полюбоваться тем, как солнце садится за лесом, освещая последними лучами оголенные ветви деревьев.

Неожиданно мистер Бергер заметил поодаль женщину, пробиравшуюся сквозь густой кустарник у железнодорожного полотна. Судя по сломанным веткам, там была какая-то жалкая тропка. Мистер Бергер никогда не ходил тем путем, поскольку не испытывал ни малейшего желания порвать одежду и оцарапать кожу или свою вересковую трубку. Женщина была в темном платье, но ярко-красный мешочек, переброшенный через плечо, резко выделялся на фоне одежды и сразу бросался в глаза. Незнакомка удалялась в сторону от мистера Бергера, и он так и не сумел разглядеть ее лица.

В этот момент раздался отдаленный свисток, и помост под ногами мистера Бергера задрожал. Последний за этот вечер экспресс подходил к станции. Из-за деревьев показались его стремительно приближающиеся огни. Женщина тоже услышала свисток и остановилась. Мистер Бергер решил, что она намерена подождать, пока поезд пройдет мимо, но женщина, наоборот, прибавила шагу. Возможно, она задумала перебраться через пути до прохождения экспресса, но это было весьма опасно. В сумерках немудрено ошибиться в оценке расстояния, и мистер Бергер слышал немало историй о том, как у кого-то нога застряла между шпалами, а кто-то поскользнулся на рельсах и так или иначе нашел свою смерть под колесами поезда.

– Эй! – крикнул мистер Бергер. – Подождите!

Инстинктивно он соскочил с помоста и быстрыми шагами направился к женщине. Она оглянулась, услышав его крик. Даже издали мистер Бергер увидел, как она прекрасна. Лицо ее было бледным, но она вовсе не казалась несчастной. От нее веяло сверхъестественным, пугающим спокойствием.

– Не переходите пути! – крикнул он. – Пусть пройдет поезд!

Женщина вышла из-за кустарника. Она чуть приподняла юбки, так что под ними стали видны шнурованные сапожки, а выше угадывались чулки, и начала взбираться на насыпь. Мистер Бергер пустился бегом, продолжая кричать, но его возгласы заглушил экспресс – он пронесся мимо, обдав волной шума, света и запаха солярки. Мистер Бергер успел разглядеть, как женщина отбросила в сторону красный мешочек, вобрала голову в плечи и, вытянув руки, упала на колени, прямо на шпалы.

Мистер Бергер вздрогнул и зажмурился. Правда, со своего места он не мог наблюдать момент столкновения и не мог расслышать за ревом поезда крик несчастной. Когда он открыл глаза, женщины нигде не было видно, а поезд уходил все дальше.

Мистер Бергер побежал туда, где в последний раз видел ее. Он готовился к самому худшему, ожидая найти лужи крови и разрезанный на части труп, но ничего похожего там не было. Он не обладал опытом в подобных делах и понятия не имел, что должно остаться от человека при столкновении с поездом – кровавое месиво или совсем ничего. Возможно, удар был так силен, что разбросал останки во все стороны, или же поезд мог унести изувеченное тело дальше по рельсам. Обыскав кустарник, мистер Бергер и там не обнаружил никаких следов. Не нашел даже выброшенный красный мешочек. Однако он не сомневался в том, что видел женщину. Она не была плодом его воображения.

Мистер Бергер находился теперь ближе к городу, чем к своему дому. В Глоссоме не было полицейского участка, ближайший располагался в Морхэме, в пяти милях отсюда. Мистер Бергер поспешил в зал ожидания вокзала, где сохранился таксофон, позвонил в полицию и рассказал обо всем, чему стал свидетелем. Затем, выполняя указания дежурного, вышел и сел на скамейку, дожидаясь прибытия патрульной машины.





3


Полицейские проделали почти то же самое, что и мистер Бергер, только с большими расходами на почасовую и сверхурочную оплату. Они осмотрели кусты и железнодорожное полотно, а также осведомились в Глоссоме на случай возможного исчезновения одной из здешних обитательниц. Затем связались с машинистом поезда, и экспресс был задержан на перроне в Плимуте на целый час, пока полиция проверяла, не сохранились ли на стенах локомотива и вагонов следы человеческих останков.

Наконец дошло дело и до мистера Бергера, просидевшего все это время на помосте. Его повторно допросил инспектор из Морхэма по имени Карсуэлл. Он держался с мистером Бергером гораздо холоднее, чем в первый раз. Вскоре после начала поисков пошел дождь, так что Карсуэлл и его помощники изрядно устали и промокли. Мистер Бергер тоже вымок и чувствовал слабый, но не прекращающийся озноб. Он подозревал, что это было следствием потрясения. Ему никогда прежде не случалось быть свидетелем смерти другого человека. И она глубоко взволновала его.

Инспектор Карсуэлл стоял перед ним, надвинув на глаза шляпу и засунув руки в карманы пальто. Его подчиненные уже закончили работу, а двух служебных собак, выделенных в помощь полицейским, отвели обратно к фургону, в котором их сюда и доставили. Горожане, собравшиеся на месте происшествия, тоже потянулись ближе к дому, бросая, однако же, последние любопытные взгляды на мистера Бергера.

– Давайте повторим все по порядку, хорошо? – попросил Карсуэлл.

Мистер Бергер снова рассказал всю историю, не изменив ни одной подробности. Он был уверен в том, что́ видел своими глазами.

– Должен вам сообщить, – заявил Карсуэлл, как только мистер Бергер замолчал, – что машинист поезда ничего не заметил и не почувствовал столкновения. Можете себе представить, как он был потрясен, услышав о том, что какая-то женщина бросилась под колеса. Он сам вызвался помочь в осмотре состава. Как выяснилось, у него уже был печальный опыт. До того как его назначили машинистом, он работал кочегаром на паровозе, который сбил человека неподалеку от узловой станции Коулфорд. В тот раз машинист увидел человека на путях, но не успел затормозить, и паровоз раздавил беднягу всмятку. И ни у кого не возникло сомнений в том, что произошел несчастный случай. Машинист считает: если бы поезд действительно сбил женщину, то мы без особых затруднений нашли бы ее останки.

Карсуэлл закурил сигарету и предложил вторую мистеру Бергеру. Тот отказался, предпочитая свою трубку, хотя она к тому времени давно уже погасла.

– Вы живете один, сэр? – спросил Карсуэлл.

– Да, один.

– Насколько я понимаю, вы поселились в Глоссоме сравнительно недавно.

– Так и есть. Моя мать умерла и оставила мне в наследство дом.

– И вы сказали, что вы писатель?

– Пытаюсь им стать. Откровенно говоря, я начинаю сомневаться, что из меня получится хороший писатель.

– Писатели обычно ведут затворническую жизнь, или мне это только кажется?


– Да, они склонны к уединению.

– Вы не женаты?

– Нет.

– А подружка у вас есть?

– Нет, – ответил мистер Бергер и добавил: – Сейчас нет.

Ему не хотелось, чтобы инспектор Карсуэлл заподозрил что-либо странное и предосудительное в его холостяцкой жизни.

– Ага.

Карсуэлл затянулся сигаретой.

– Вы скучаете по ней?

– Простите, по кому?

– По вашей матери.

Вопрос удивил мистера Бергера, тем не менее он ответил:

– Конечно скучаю. Я навещал ее при любой возможности, и раз в неделю мы разговаривали по телефону.

Карсуэлл кивнул с таким видом, будто бы это многое объясняло.

– Должно быть, вы чувствуете себя не очень уютно, приехав в другой город и поселившись в доме, где умерла ваша мать. Она ведь скончалась дома?

Мистер Бергер подумал, что инспектор Карсуэлл, похоже, неплохо осведомлен. Очевидно, он расспрашивал жителей Глоссома не только о пропавшей женщине.

– Да, дома, – подтвердил мистер Бергер. – Прошу прощения, инспектор, но какое это имеет отношение к гибели той молодой леди?

Карсуэлл вытащил изо рта сигарету и принялся разглядывать ее тлеющий кончик, словно надеялся отыскать в пепле некий ответ.

– Я начинаю задумываться, правильно ли вы истолковали то, что увидели.

– Правильно ли? Как можно неправильно истолковать самоубийство?

– Трупа нет, сэр. А также пятен крови, клочков одежды – вообще ничего. Мы даже не смогли отыскать тот красный мешочек, о котором вы упоминали. Нет никаких признаков того, что здесь произошел несчастный случай. Так что… – Карсуэлл сделал последнюю затяжку, выбросил окурок и с ожесточением затоптал его в грязь каблуком. – Так что позвольте нам заключить… что вы просто ошиблись, и довольно об этом, хорошо? Возможно, вам стоит подыскать другое вечернее развлечение, тем более что скоро начнется зима. Запишитесь в карточный клуб или в хор. Можете познакомиться с какой-нибудь молодой леди, чтобы прогуливаться вдвоем. Должен заметить, что на вашу долю выпали тяжелые потрясения, и было бы лучше, если бы вы меньше времени проводили в одиночестве. Так вам будет проще избежать подобных ошибок в будущем. Вы меня хорошо поняли, сэр?

Смысл его слов был предельно ясен. В ошибке нет ничего зазорного, но заставлять полицию тратить время впустую – это уже противозаконно. Мистер Бергер спустился с помоста.

– Я уверен в том, что́ видел, инспектор, – заявил он, отчаянно надеясь, что голос не выдаст зародившихся в душе сомнений, и направился к дому в несколько смятенном состоянии духа.





4


Неудивительно, что мистер Бергер плохо спал той ночью. Раз за разом он представлял себе сцену гибели незнакомки, и хотя не видел на самом деле момента столкновения и не слышал звука удара, теперь, в тишине спальни, видел и слышал все. Вернувшись домой, он решил успокоить свои нервы и выпил большой бокал бренди, оставшегося от покойной матушки, но с непривычки ему лишь сделалось хуже. Он метался в бреду, и ужасная картина так часто представала перед ним, что мистер Бергер понемногу укрепился во мнении, что в тот вечер видел ее не впервые. Его охватило ощущение дежавю, настолько сильное, что от него невозможно было избавиться. С мистером Бергером и раньше случалось во время недомогания, что какая-либо мелодия или слова застревали в голове, не давая уснуть, и он не мог справиться с наваждением, пока болезнь не проходила. То же самое происходило и теперь, и бесконечное повторение страшных кадров заставило мистера Бергера предположить, что он уже был знаком с этой сценой, прежде чем оказался ее свидетелем.

К счастью, усталость наконец взяла свое и он уснул, но, пробудившись утром, мистер Бергер обнаружил: навязчивое состояние никуда не делось. Он накинул пальто и вернулся на место так взволновавших его событий минувшего вечера. Мистер Бергер прошел по узкой тропинке в надежде отыскать что-либо ускользнувшее от глаз полиции, какой-либо признак того, что он не оказался жертвой собственного разыгравшегося воображения, – клочок темной ткани, каблук от сапожка или красный мешочек, – но так ничего и не нашел.

Как раз мешочек больше всего и беспокоил его. Это был ключ к пониманию событий. В его мозгу, не затуманенном больше алкоголем, – хотя, по правде сказать, голова все еще кружилась после вчерашнего бренди – забрезжила догадка, которая превратилась в уверенность. Да, гибель молодой женщины напоминала эпизод из какой-то книги, и не просто эпизод, а возможно, самую знаменитую в литературе сцену, связанную с поездом и самоубийством. Отчаявшись добиться успеха в натурных исследованиях, мистер Бергер решил приступить к поискам литературным.

Он давно распаковал свои книги, но еще не нашел для них полок. Мать мистера Бергера далеко не так сильно любила читать, как ее сын, и предпочитала книжным шкафам голые стены, украшенные кое-где дешевыми репродукциями морских пейзажей. И все же в этом доме было больше места для библиотеки, чем в его прежней квартире, в немалой степени благодаря большей площади, ибо все, что нужно истинному книголюбу для хранения своей коллекции, – это ровная горизонтальная поверхность. Мистер Бергер отыскал том «Анны Карениной» в куче книг, лежавших на полу в столовой, – между «Войной и миром» и «„Хозяином и работником“ и другими притчами и историями». Последняя была прекрасным изданием «Эвриманс лайбрери» 1946 года. Мистер Бергер о ней совсем позабыл и, увидев теперь, невольно отложил в сторону «Анну Каренину» и провел почти час в компании только что найденного сокровища. Однако здравый смысл вскоре восторжествовал, и «Хозяин и работник» до поры до времени перекочевал на обеденный стол. Там уже лежала дюжина не менее чудесных книг, неделями или даже месяцами дожидавшихся, когда же пробьет их час.

Мистер Бергер устроился в кресле и раскрыл «Анну Каренину». Это было клубное издание с ограниченным тиражом, Кембридж, 1951 год, подписанное Барнеттом Фридманом, которое мистер Бергер приобрел на благотворительном базаре в Глостере за такую смехотворно низкую цену, что ему пришлось позже внести щедрое пожертвование, чтобы успокоить свою совесть. Он торопливо пролистал страницы, пока не добрался до тридцать первой главы, начинавшейся со слов «Раздался звонок…». С этого места он продолжал читать хотя и быстро, но внимательно, проследовав вместе с Анной мимо Петра в его ливрее и штиблетах, мимо наглого кондуктора и уродливой дамы, мимо испачканного безобразного мужика, и наконец добрался до нужного эпизода:

«Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон. Но красный мешочек, который она стала снимать с руки, задержал ее, и было уже поздно: середина миновала ее. Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое она испытывала, когда, купаясь, готовилась войти в воду, охватило ее, и она перекрестилась. Привычный жест крестного знамения вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями. Но она не спускала глаз с колес подходящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на колена. И в то же мгновение она ужаснулась тому, что делала. „Где я? Что я делаю? Зачем?“ Она хотела подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину. „Господи, прости мне все!“ – проговорила она, чувствуя невозможность борьбы. Мужичок, приговаривая что-то, работал над железом. И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла».

Мистер Бергер дважды прочитал эти строки, а затем откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Все совпадало вплоть до таких деталей, как красный мешочек, который, подобно Анне, отшвырнула в сторону женщина перед гибелью. Движения ее тоже были чрезвычайно похожи: она вжала голову в плечи и протянула руки, словно ее ждала крестная му́ка, а не мгновенная смерть под чугунными колесами. Даже сам мистер Бергер невольно выражал свои воспоминания о происшествии совершенно теми же словами.

– Боже мой, – прошептал он, обращаясь к почтительно слушавшим его книгам, – вероятно, инспектор прав, и я в самом деле слишком много времени проводил в компании одних лишь романов.

Какое еще можно придумать оправдание человеку, вообразившему, что увидел кульминационную сцену из «Анны Карениной», заново разыгранную на железнодорожной линии Эксетер – Плимут?

Мистер Бергер положил книгу на подлокотник кресла и направился в кухню. В какой-то момент он почувствовал мимолетное желание снова выпить бренди, но, припомнив последствия прошлого опыта, отдал предпочтение привычному чаю. Он сидел за кухонным столом и пил одну чашку за другой, пока не осушил целый чайник. Мистер Бергер не решался вернуться к чтению и не пытался отвлечься кроссвордом в «Таймс», что так и остался с утра неразгаданным. Просто смотрел на облака и слушал пение птиц, раздумывая о том, не сходит ли он понемногу с ума.