Мистер

– Два. Раз, два, три…

Алессия улыбается. Ей нравится песня, а у меня еще много музыки. Будем слушать вместе.



На дорогах спокойно, и мы едем быстро. Проносимся мимо поворота на Суиндон, до Челси ехать еще восемьдесят миль, но бензин на исходе, и я сворачиваю на заправку. У Алессии тут же меняется настроение, она хватается за дверную ручку и встревоженно смотрит на меня.

– Я знаю, что на заправках ты нервничаешь. Мы просто зальем бензин, хорошо?

Хотя Алессия кивает, не похоже, чтобы я ее убедил. Я вставляю топливный пистолет в бак, и Алессия выскакивает из машины и встает рядом со мной.

– Хочешь составить мне компанию?

Она переминается с ноги на ногу, выдыхая облачка пара. Заметив припаркованные грузовики, настороженно в них вглядывается. Больно видеть ее такой, особенно после расслабленной утренней неги.

– Тебе больше ничего не угрожает. Они в полиции, – уверенным тоном говорю я.

Раздается металлическое лязганье, испугавшее нас обоих – остановилась подача топлива. Бензобак полон.

– Пойдем, оплатим. – Сунув топливный пистолет в держатель, я обнимаю Алессию за плечи, и мы направляемся в магазин.

Она покорно идет рядом со мной.

– Как ты? – спрашиваю я, пока мы стоим в очереди.

– Это идея моей матери, – вдруг заявляет Алессия. – Она думала, что помогает мне.

У меня по спине бегут мурашки. Черт возьми, Алессия собирается рассказать мне предысторию появления в Англии? Почему именно сейчас?

Подходит моя очередь.

– Давай позже. – Я предостерегающе поднимаю указательный палец.

Беря мою кредитную карту, продавец то и дело стреляет глазами на Алессию.

«Не твой уровень, парень», – мысленно говорю я ему.

– Пожалуйста, введите ПИН-код, – просит продавец, улыбаясь Алессии.

Она не удостаивает его и взглядом – все ее внимание приковано к людям на заправке.

Оплатив бензин, я беру Алессию за руку.

– Продолжим разговор в машине?

Она кивает.

Мы садимся в «ягуар». Интересно, почему Алессия выбирает для своих откровений заправки и парковки?

Я отъезжаю, останавливаюсь у леса и глушу мотор.

– Ну, ты все еще хочешь поговорить?

Алессия глядит на голые деревья и кивает.

– Мой жених человек очень жестокий. Однажды… – Она осекается.

У меня щемит сердце.

«Что тот ублюдок с ней сделал?»

– Ему не нравится, когда я играю на пианино. Не нравится… э-э… внимание, которое я получаю.

Я начинаю презирать его еще больше.

– Он злится. Он хочет, чтобы я перестала…

Я крепче вцепляюсь в руль.

– Он бьет меня. И хочет сломать пальцы, – еле слышно признается Алессия.

– Что?

Она смотрит на свои руки. На свои бесценные руки. И бережно кладет одну поверх другой.


«Ее бил какой-то мудак!»

– Мне пришлось сбежать.

– Еще бы.

Нужно дать ей знать, что я на ее стороне!.. Я накрываю ладонью ее руки и осторожно сжимаю. Безумно хочется посадить Алессию на колени и обнять, но я сдерживаюсь. Пусть выговорится. Алессия нерешительно глядит на меня, и я отпускаю ее руки.

– На маленьком автобусе я приехала в Шкодер, а оттуда мы уехали на грузовике: Данте, Илли и пять девушек. Одной из них было… то есть и сейчас, наверное, еще есть семнадцать лет.

Такая юная? Я удивленно вздыхаю.

– Ее зовут Блериана. В грузовике мы разговаривали. Много разговаривали. Она тоже из Северной Албании. Из Фиерзы. Мы подружились, собирались работать вместе… – Алессия умолкает, вновь переживая те дни или гадая, что стало с подругой. – Они забрали у нас все. В задней части грузовика поставили ведро… Ну, ты понимаешь.

– Чудовищно.

– Да, там жутко пахло. – Она передергивает плечами. – И у нас была бутылка воды. У каждой.

Лицо Алессии бледнеет – совсем как в нашу первую встречу.

– Успокойся. Я здесь. Я с тобой. Я хочу все узнать.

– Правда? – Она смотрит на меня пустым взглядом.

– Да. Если, конечно, ты сама хочешь мне рассказать.

Почему я хочу знать?

Потому что люблю ее.

Потому что она стала такой, как сейчас, пережив подобные обстоятельства.

– Ехали три или четыре дня, – глубоко вздохнув, продолжает Алессия. – Точно не знаю. Мы остановились, когда грузовик подъехал к… переправе? Кажется, это так называется. Там перевозят машины и грузовики. Нам дали хлеб. И черные пакеты – надеть на голову.

– Что?

– Это как-то связано с иммиграцией. Они измеряют… э-э… dioksidin e karbonit?

– Оксид углерода?

– Да, точно.

– В кабине, что ли?

Она пожимает плечами.

– Точно не знаю, но если его слишком много, то становится ясно, что в грузовике люди. В общем, его каким-то образом измеряют. Мы въехали на переправу. Там было шумно. Очень шумно. Работали двигатели. Шумели другие грузовики. Мы сидели в темноте. С пакетами на голове. А потом наш двигатель смолк, и мы слышали только скрежет металла и скрип шин. Море волновалось. Очень сильно волновалось. Мы все лежали. – Ее пальцы принялись поглаживать золотой крестик. – Дышать было трудно. Я думала, что умру.

– Неудивительно, что ты не любишь темноту, – хрипло произношу я.

– Одну из девушек стошнило. Этот запах…

– Алессия…

– Пока мы ели хлеб, еще до въезда на переправу, я услышала, как Данте сказал на английском, будто нам предстоит зарабатывать деньги, лежа на спине. Он не знал, что я понимаю. Так мне стало ясно, что нас ждет.

Меня охватывает жгучая ярость. Жаль, что я не убил ублюдка, как предлагал Дженкинс.

Алессия опускает голову, и я нежно поднимаю ее за подбородок.

– Сочувствую.

Я вижу в глазах Алессии не печаль и не сожалению, а злость.

– Слухи ходили и раньше. Пропадали девушки из нашего города и из соседних деревень. Даже из Косова. Я помнила об этом, когда садилась в автобус, но надеялась на лучшее.

Она сглатывает, и злость в ее взгляде сменяется болью. Она чувствует себя обманутой.

– Алессия, ты не виновата, и твоя мать тоже не виновата.

– Я рассказала девушкам о словах Данте. Трое мне поверили, в том числе Блериана. И когда представился случай, мы сбежали. Не знаю, спаслись ли остальные. – Голос Алессии звучит виновато. – У меня был адрес Магды, записанный на листке бумаги. Все праздновали Рождество, а я шла. Я шла несколько дней. Шесть или семь, наверное. Потом я нашла Магду, и она обо мне позаботилась.

– Благослови ее Бог.