Финист – ясный сокол

Потык думает, его глаза загораются гордым огнём.

– Ты права, – отвечает он. – Это моя добыча.

Напоследок старуха выносит нам по кружке браги: кислой, скверной, но крепкой; и даёт по половине луковицы закусить; это придаёт нам сил.

Малой Потык остаётся возле змеевой башки: увязывает её верёвками, укрепляет волокушу, прилаживается тащить.

Мы предлагаем ему помощь – но он сразу же резко отказывается.

– Я сам всё сделаю, – говорит он. – И сам за всё отвечу. Прощайте. Ещё свидимся.

Так мы расходимся от дома старой ведьмы Язвы.

Я добился своего. Выполнил общинный наказ: сопроводил мужиков до змеевой лёжки и вывел обратно, живых и невредимых.

Сам сломал два нижних ребра – но ничего, на мне заживает, как на собаке.

Я мучаюсь ощущением, что не всё сказал Марье. Не задал каких-то важных вопросов старухе. Не дал какого-то совета малому Потыку. Мне кажется, что всё оборвалось слишком внезапно; или, может быть, вовсе не оборвалось, но будет иметь продолжение.



А продолжение вы все знаете.

Я добавлю только, что с того дня не видел ни девки Марьи, ни князя птиц, ни соловья-разбойника.

Мужика по имени Тороп я тоже не видел.

Мне известно, что малой по имени Потык дотащил змееву голову до своей деревни Уголья, показал её людям и напугал до полусмерти всех, включая и волхвов с деревенского требища.

Я слышал, что Потык сам срезал ножом со змеевой башки всё мясо, отделил губы, вынул язык и глаза, сварил их и съел. Костяк же положил в муравейник, а когда муравьи объели остатки плоти – обжёг очищенный череп на костре, отчистил песком и повёз продавать князю долины.

Я слышал, что, когда Потык привёз голый чистый череп к князю долины и вступил в торг, – прилетел новорожденный змей. Он убил всех: и малого Потыка, и князя долины, и ещё нескольких, кто присутствовал; череп с тех пор исчез. Новорожденный утащил голову своего родителя и унёс, очевидно, подальше от людей, к окраинам нашей земли, в горные ущелья, каменные ямы, в пещеры, в озёра, наполняемые водопадами, или ещё дальше, на ледяные берега северных морей, в чёрные снежные пустыни.





17.


Теперь я всё сказал.

Благодарю старшин, судей, волхвов и весь народ – за то, что выслушали внимательно.

Надеюсь, вы поняли, как и почему всё вышло.

Нет, я близко не видел летающего змея. Как выглядит – сказать затрудняюсь. Знаю про него столько же, сколько и прочие присутствующие.

Он движется слишком быстро, рассмотреть его почти невозможно.

Да, мы не были глупцами: ни я, ни малой Потык, ни девка Марья, ни мужик Тороп. Мы знали пророчество. Про то, что убивать Горына нельзя. Но мы были молодые, и ничего не боялись, и меньше всего боялись исполнения каких-либо пророчеств; нам, сказать по совести, вовсе было наплевать на пророчества; мы поступали так, как велели нам наши сердца.

Пророчеств было много. Одно пророчество запрещало убивать змея, другое пророчество запрещало уходить на север, за ледяной хребет, третье пророчество запрещало употреблять в пищу грибы, четвёртое пророчество запрещало водить дружбу с лесной нежитью, пятое пророчество велело бояться гнева ведунов. Везде вокруг нас дубовыми брёвнами были заложены кровавые страшные запреты: нельзя убить гада, нельзя ослушаться старшего, нельзя купаться зимой, нельзя то, нельзя другое.

А мы были взрослые люди.

И мы не понимали: если нам нельзя, то кому можно?

Да, мы нарушили запрет, но все люди нарушают запреты, особенно молодые. Сомневаться в запретах – естественно. Никакой запрет был нам не запрет; наши жилы гудели от могущества; мы были готовы согнуть мировую ось.

Да, я готов понести любое наказание, и даже принять смерть. Меня не страшит наказание. Я боюсь лишь одного: что буду не понят.

Поэтому я и устроил этот суд.

Не для того, чтобы объявить себя виноватым.

Очень важно, чтобы вы понимали, в чём причины моих действий, почему я сделал то и это; я не пытаюсь оправдаться, я лишь желаю, чтобы после меня осталась моя истина.

Мы совершаем поступки не просто так, не случайно, не как младенцы или безумцы: сначала мы думаем и сомневаемся, мы проделываем тяжёлую внутреннюю работу, которая может длиться многие дни, и даже годы.

Сначала мы обдумываем.

Сначала мы решаемся – и только потом делаем то, на что решились.


Теперь, перед собранием старшин и волхвов, перед этой огромной толпой из моих друзей, соседей, родственников и знакомых, ещё раз повторю: я всё делал осознанно, обдумав и решившись, и ничего не боялся, не сомневался; ни во что и ни в кого, кроме себя, не верил, а особенно не верил ни в какие древние мохнатые пророчества.



Не нужно думать, что сначала люди долины сильно страдали от нападений новорожденного змея.

В первый месяц он прилетел лишь один раз – когда князь долины торговал у Потыка череп.

Я при том не присутствовал.

По рассказам очевидцев, дело было во дворе княжьего дома: пока князь рассматривал диковину, а Потык расхваливал товар – змей упал из-за облаков, быстрее молнии.

Он убил и Потыка, и князя долины; череп утащил.

Всё произошло очень быстро.

Это первое нападение очень напугало людей, обросло разными нелепыми слухами.

Когда я узнал, что новорожденный змей убил малого Потыка, – я сильно горевал и даже плакал.

Очень мне было жаль парня, смелого и умного; таких бы побольше.

Князя торжественно сожгли при большом стечении народа, а малого Потыка сожгли чуть менее торжественно, рядом с князем, но тоже – как полагается; я участвовал в тех похоронах.

Но оплакивать каждого мёртвого – слёз не хватит. Однажды всё утихомирилось.

Потянулись месяцы спокойствия, и тот, первый удар новорожденного гада мы сочли единственным, случайным; не настоящим.

Никто не верил, что новая тварь может всерьёз нам навредить.

Мы все – две дюжины поколений, люди зелёной долины – выросли в твёрдой традиции: ни звери лесные, ни рыбы, ни птицы никогда не нападают на человека, а также и всякая нежить не нападает; наоборот, там, куда является человек, всё прочее живое – убегает, прячется и бережётся.

Так устроено богами, поставившими человека, и только его, хозяином срединного мира.

В первый год так и было.

Новорожденный змей рос, летал, орал, свистел, гадил с высоты, пугал детей и баб, но толком его никто так ни разу и не разглядел.

И охотиться он летал только в самые дальние и глухие леса.

И жрал он в первый год только туров, оленей и лосей – то есть, самых крупных животных, кого можно было найти.

Некоторые мужики, зверобои из дальних деревень, видели, как он охотится: подбрасывает оленя или кабана высоко вверх и позволяет ему упасть, и так – несколько раз, до тех пор, пока все кости жертвы не окажутся раздробленными от ударов о земную твердь; тогда змей садился, разрывал умерщвлённую животину на несколько крупных кусков и глотал.

Ещё он любил рыбу, нырял в озёра и там развёрстой пастью ловил налимов, ершей и угрей: мог подолгу сидеть на глубине, плавал быстрее любой рыбы; бывало, пугал рыбаков, взрываясь из-под поверхности и взбивая крыльями воду; но, повторяю, людей не трогал, сторонился.

И как-то мы все к нему привыкли, и не считали за угрозу.



В те годы над нами нависали более серьёзные угрозы.

Сначала – как помнят многие из собравшихся – был год небывалой жары; лесные ягоды родились размером с кулак, а морковь и репа – размером с голову. Кто пахал землю и растил урожай – в тот год собрал два урожая. Но те, кто ходил в лес за едой – зверобои и собиратели, – остались ни с чем, потому что из-за жары в лесах обильно расплодился гнус, комары, осы и пчёлы; чем дальше заходили в чащобу охотники и рыбаки – тем громче и страшней гудели сплошные облака враждебного, яростно жалящего гнуса; с каждого третьего дерева свисали осиные гнёзда, и огромные гусеницы ползали повсюду, пожирая зелёные листья.

Так прошло лето.

Осенью из-за перевала приехали несколько полумёртвых от голода и усталости, израненных людей.

Они рассказали, что южные племена, живущие за перевалом, – наши прародители – подверглись нападению.

Степной народ, никому не известный, говоривший на наречии, которое никто не мог распознать, совершил жестокий набег на племена за перевалом.

Чужаки передвигались верхом на лошадях, их было слишком много, они обрушились, как водопад. Они забрали всё ценное, убили всех, кто сопротивлялся, угнали в плен многих молодых женщин и многих детей, а также всю скотину, и ушли тем же путём, каким явились.

Старшины нашей долины собрались на толковище, чтобы решить, следует ли послать помощь народу-прародителю, живущему за перевалом, – и постановили, что помогать не нужно.

Народ за перевалом и так жил в достатке и сытости. Народ за перевалом наслаждался полугодичным теплом, народ за перевалом умел растить яблони и вишни, народ за перевалом никогда не голодал. И если теперь пришли захватчики, желающие ограбить народ за перевалом, – значит, так тому и быть.

Много всего произошло в те годы, многое изменилось, многое было переосмыслено и переоценено.



После того, как новорожденный змей убил князя долины, новым князем стал его старший сын, именем Данияр, в возрасте четырнадцати лет.