Давай возьмем паузу (СИ)

Так вот в тот вечер они переругались. А потом Крис решил, что не стоит ругаться прямо перед премьерой. И быстренько с Пиддлстоном помирился. Примирение заняло добрых полчаса, и они, все-таки поехав по-отдельности, едва не опоздали. И Хемсворт, нанося грим, костерил и вреднючего Пиддлса, и его Хреаселье заодно — хотя он-то уж точно был в их ссоре не виноват — и их гадкую псину вдобавок, потому что, как всегда, перед выходом он не смог найти свои ботинки. Пришлось ехать в Пиддлстоновских, хоть они ему чертовски жали.
А потом он вышел на сцену и обо всем забыл: о ботинках, Бобби, Хреаселье, даже о Томе. Потому что он знал, что самое главное — это не забыть свои реплики. Помнить, с какой интонацией, с каким выражением лица, как громко или как тихо их нужно произнести, когда взять паузу, а когда пустить слезу.
И когда через полтора часа, а именно столько шел спектакль, грянули аплодисменты, Крис стрельнул глазами за кулисы и едва не закричал от счастья: его совенок, стоя за кулисами, изо всех сил хлопал в ладоши. Хлопал ему, Крису, и, судя по его довольной физиономии, он точно не скажет сегодня, какой Хемсворт бездарный актер.
А на следующее утро вышли статьи. Все издания, так или иначе связанные с театром, отписались об этой премьере. И ничего лучше Крис в жизни своей не читал. Одни журналисты называли спектакль самым лучшим, что только было в последнем сезоне в Вест-Энде. Другие пели дифирамбы ему самому — и Крис даже отправил некоторые, особо лестные цитаты Индии Роуз — чтобы она смогла гордиться своим папкой. Третьи расхваливали его совенка. И эти похвальбы Крис тоже отправил дочери — чтобы она гордилась партнером своего отца.
Да, его золотце всё знало. Об отце и Томе. Хемсворт сам рассказал ей, ничего (почти что ничего) не утаивая. В самом деле, не стоило девочке знать все подробности той самой операции по спасению дяди Лиама. Да и того, что сподвигло гребаного аристократишку на столь дерзкий шаг, ей не стоило знать тоже. Но после того, как все необходимые следственные действия были проведены, после того, как стало понятно: будущему графу Шрусбери так никогда не принять титул от его отца, а напротив, провести остаток своей жалкой жизни за решеткой, а не в роскошном фамильном поместье, после того, как Крис — не без помощи мисс Эштон — да будет её карьера успешной, а союз с Файги крепок и прочен! – привел в чувства своего совенка, после всего этого и за неделю до премьеры они вместе с Томом, захватив с собой Хреаселье и их адского пса, полетели в Нью-Йорк. И там, встретившись с Индией Роуз, все ей рассказали.
Крис, к собственному смущению, был даже благодарен Хреаселье, который после того, как отец огорошил дочь новостью о том, что в его личной жизни произошли такие глобальные изменения, взял девушку за руку и произнес с самым серьезным видом:
- Индия, ну ты чо! Хорош зависать, давай переваривай — твой батя и мой отец теперь вместе. И это плюс — хрен они запретят нам быть вместе.
- Плохое слово, Фрэнсис! – строго посмотрела на потомка Пиддлстона Индия Роуз, и, кажется, приняла тот факт, что ее родитель сделал нетрадиционный выбор.
Крис с Томом прилетали в Нью-Йорк еще два раза, и однажды Индия посетила Лондон сама, проведать, как там справляется её непутевый папка. И все было хорошо. А позавчера стало еще лучше. Позавчера Воган-Баррат, сияя, как начищенный фунт, объявила всем участникам спектакля, что ей удалось договориться с одним известным театром на Бродвее. И через месяц они летят на четырехмесячные гастроли в Нью-Йорк.
Четыре месяца! Целых четыре месяца рядом с дочерью! Крис, услышав это объявление, схватил одной рукой Эмили, а второй Зоуи и закружил их обеих по сцене. Чуть не уронил правда — вдвоем они весили неплохо так. Но не зря же он вместе с братом и Магнусом регулярно посещал клуб Руди Майерса!
А вечером совенок и вовсе огорошил его тем, что представители другого бродвейского театра уговаривают его поработать на них в качестве главного режиссера, и, возможно, ему придется задержаться в Большом Яблоке дольше, чем на четыре месяца. Это был неожиданный поворот. Крис почесал репу и принял решение, что одного совенка он в Нью-Йорке не оставит. Его оставь — тут же прицепиться какой-нибудь хмырь, который, как пить дать, втянет его совенка в неприятности! Так что Крис останется в Нью-Йорке вместе с Томом. Да и съемки нового фильма о Торе не за горами.
 
Кстати о съемках! Тут Хемсворт, пожалуй, впервые с тех пор, как гребаный аристократишка Четвинд-Толбот оказался за решеткой, не знал, как ему быть. То есть знать-то он знал, только вот поделать ничего не мог. Все из-за упрямого совенка!
В тот день, когда Кевин Файги пал жертвой женских чар мисс Эштон, он еще и попал под очарование Тома Хиддлстона. Вернее, очаровался он его режиссерским талантом. И, недолго думая, предложил Тому быть режиссером того самого фильма франшизы о скандинавских богах, в котором и должен был вскоре, как только окончится его театральная эпопея, сыграть Хемсворт.
Крис обрадовался — натурально! Еще бы! Да Хиддлс застроит всех этих лоботрясов на съемочной площадке! Да они такое кино снимут — закачаешься!
Но почему-то Том уперся и стоял на смерть.
- Я не буду в этом участвовать! – заявил он и брезгливо сморщил свой остренький носик. – Ни за что!
- Но почему? – недоумевал Крис.
- Потому что я серьезный театральный режиссер и ставить это, с позволения сказать, кино, я не намерен. Хиддлстон — режиссер комиксов! Нет! И слышать ничего не хочу!
Крис расстроился. По-настоящему расстроился. А уж он-то успел себе нафантазировать, как Томас, серьезный и сосредоточенный, будет сидеть в режиссерском кресле, орать на него, Криса, обвиняя в бездарности, а рядом будет бегать Хреаселье, подвизавшийся помощником режиссера. И Том будет орать и на него тоже, потому что вместо того, чтобы помогать, тот залипает в телефоне, отправляя сердечки и забавные смайлики Индии Роуз.
Так намечтал себе Крис. А теперь совенок артачится! Ну ничего, Крис его уговорит!
- Но это одна из самых знаменитых франшиз на сегодняшний день, – осторожно заметила Зоуи.
Крис специально вызвонил ее, чтобы помогла уговорить совенка. Ведь помогла же она тогда, три месяца назад, когда Крис привез Тома домой после того, как именно Том помог освободить его брата. Пока что Зоуи мало что удалось в этом плане — уболтать Пиддлстона сесть в режиссерское кресло теперь уже в кино. Но Крис знал — вдвоем с мисс Эштон они справятся. Справились же тогда...
Тогда на Тома было страшно смотреть — казалось, какая-то часть его осталась там, на лужайке возле бассейна на заднем дворе особняка чертового графа. А домой с Крисом вернулась полупустая оболочка.
Том молчал, ничего не замечал вокруг, взгляд его, казалось, был устремлен куда-то внутрь себя самого. И видеть таким совенка было… Страшно. Крис пытался его растормошить, даже напоить пытался. Обнимал, говорил, что он, совенок, самый лучший, самый храбрый, самый любимый. Что никем никогда Крис не восхищался так, как им. Да все было бестолку.
Крис рычал, сердился, грозился — про себя правда — проломить череп его задолбанной светлости, сам понимая что угрозы эти все впустую. Но так, угрожая, было чуть легче.
И тогда он позвонил Зоуи. Позвонил и все ей рассказал. И она примчалась тут же. И выгнала его, Криса, за дверь.
- Езжай и навести брата! – велела она. – Ему досталось не меньше. А мы тут поговорим.
О чем уж она говорила с Томом — тот ей не сказал. Уже потом, по прошествии времени мисс Эштон, взяв с Криса слово, что никогда он не расскажет Тому, призналась, что она просто-напросто позволила Тому быть слабым.
 
- Понимаешь, рядом с тобой он никогда этого не покажет — как на самом деле ему было страшно. Как ему было чертовски страшно не просто поехать туда, в дом Джеймса, а признаться самому себе, что вот сейчас, с этого самого дня, в его жизни Джеймса больше нет. Что ему нечего, не нужно больше бояться. Понимаешь?
Крис не понимал. Но понять пытался. Даже ревновал к Зоуи, ревновал потому, что несмотря на то, что Том, похоже, не настолько доверяет ему, не настолько откровенен с ним… Не так, как с Зоуи... Но честно пообещал себе, что однажды они с совенком поговорят. Он позволит ему быть слабым. Позволит быть не мистером Хиддлстоном, знаменитым режиссером, а позволит быть просто Томом. Его нежным совенком. Он сделает так, чтобы даже тень Джеймса никогда больше не коснулась Хиддлстона.