Меньше воздуха

– У земли есть червь, – сказал я, откидывая очередного в сторону. Мы придумывали дурацкие рифмы, когда было совсем нечем заняться, и по моей интонации Боря сразу понял, что я начинаю игру.
– У червя есть нерв.
– У нерва есть лев.
– У льва есть гнев.
– Вот это я охерев.
Боря задумался, отставил грабли даже, мне казалось, он решает, как смешнее продолжить наши ассоциации, или просто ищет рифму. Но мысли вели его в другое русло.
– Вот бы нафигачиться после Третьяковки.
– Да нечем.
– А у меня есть одна мыслишка, – она сама ему понравилась, потому что он снова схватился за грабли и стал с особенным усердием разбивать комки.
– Только одна и поместится.
– Не, не, не, она гениальная, достойная похвалы и грамоты. Короче, можно сходить к бабке Зеленухе. Если докопаем быстро, то еще успеем к ней заглянуть.
Бабка Зеленуха была легендой всего Зарницкого, хотя и жила за его пределами. Она слыла ведьмой, женой Лешего и сестрой Кикиморы Болотной, это знали все и многие даже верили. Лет тридцать назад жарким летом случился пожар в деревне Демицы, в котором погорели все дома, кроме одного, где и жила одинокая баба Настя по прозвищу Зеленуха. В деревне погибло четыре человека, как поговаривали, каждый из них был виноват перед ней. Мы все знали их по именам, потому что среди детей ходила страшилка, будто их призраки до сих пор гуляют по лесам вокруг Зарницкого, деревни-то больше нет, только один дом и остался. Егор Миронович, говорят, жениться на ней хотел, одни рассказывали, что он плюнул в нее, когда она отказала, другие – что изнасиловал. Ее соседка Маруся якобы высадила дерево так, чтобы тень падала на ее огород, еще одна, Галина, отравила ее собаку, а маленький Фомка воровал яблоки осенью в ее саду. Мы придумывали истории этих призраков, кто-то ходил с пустой корзиной, кто-то с мертвой собакой, и пугали ими друг друга уже не первое поколение. Меня же ужасало больше следующее: вот умерли эти четверо, и остались в местном фольклоре только их имена и поступки, которые они сделали по отношению к бабке Зеленухе. Вряд ли они считали это особенно значимыми событиями в их жизнях, а может, и они были выдуманы, чтобы выставить бабу Настю ведьмой. Так живешь, а память о тебе останется не о сердце и мозге твоем, а о ноготочке или левой пятке.
Жители Демицев расселились из погорелых домов по Зарницкому, указатель с названием деревни давно убрали, и остался только один-единственный дом бабки Зеленухи. Она не переезжала в город и даже никогда там не появлялась, но все в округе о ней знали, и если и не боялись, то хотя бы испытывали легкий трепет при упоминании ее имени. Вот и мне непроизвольно пришлось сглотнуть, перед тем как отшутиться.
– И чем ты предлагаешь нафигачиться у нее? Волшебными зельями? Кровью первенцев, отданных ей жителями Зарницкого?
Боря засмеялся.
– Она же самогон гонит и приторговывает им. На что ей жить иначе, на одной только картошке с огорода? А ты думал.
О том, что бабка Зеленуха не просто ведьма, но еще и барыга, я не знал.
– Думаешь, продаст? У меня денег нет.
– Да я, короче, подумал, что это плохое как бы дело, да, но нам бутылку только. У нее же распорядок дня деревенского жителя, то есть она рано встает, поздно ложится, и вот мы, короче, как стемнеет, можем попробовать в сарай к ней забраться. Она в нем наверняка его хранит. И мы же не деньги воровать собираемся, так что это ничего ужасного.
– Еще бы предложил убить ее топором.
– Да я тебе говорю, торговать им незаконно вообще. Да и гнать, наверное, тоже. То есть я парюсь по этому поводу, так что иди в жопу, да?
Я осуждал Борю лишь секунду: уже договаривая свою фразу, я не ощущал ни капли вины, потому что согласился с его логикой. Хуже ей не будет, чем если бы она жила по законам. Пугало другое: все-таки это была не просто бабка, а местная ведьма, и хотя я всегда твердо мог сказать, что не верю в мистику, краешек моего подсознания был готов впустить немного предрассудков, несмотря на все убеждения. Теперь это стояло вопросом чести, если бы я отказался, это означало бы, что я струсил перед ней.
 
– Обнесем ее сарай с заходом солнца. Самое страшное, что может случиться,– она нас проклянет. Или если кроме самогона мы найдем еще прикопанного мальчика, который пытался поступить так же.
– Господи, ты можешь перестать шутить про мертвых детей? Все, погнали.
Мы поменялись с ними лопатой и граблями, и за полчаса закончили с оставшимися грядками. Я знал, что если баба Тася успеет заметить это, она попытается найти новое задание, поэтому как только мы закончили, мы побросали инструменты и побежали к воротам.
– Ба, поем дома! – крикнул я на ходу и скрылся за калиткой раньше, чем она успела разогнуться.
Садовый участок был через небольшой лесок от города, как и дом бабки Зеленухи, только с другой стороны. В принципе все вокруг Зарницкого было через небольшой лесок, такими перебежками можно было добраться и до Парижа. Ее одинокий домик, по слухам, построенный еще в прошлом веке, посерел от сырости, ему не хватало покраски. Только крыша блестела, будто бы политая нефтью. Забор гнил снизу, сверху каждая дощечка была накрыта бутылками, совсем не ведьмовскими, принесенными алкоголиками, упустившими шанс получить копеечку за них после сдачи. Почти весь двор вдоль забора был засажен кустами жасмина, крыжовника и смородины, из-за которых ее владения плохо просматривались. Но ни котлов, ни куриных ножек, ни бородавчатых жаб, ни даже обычных полосатых кошек там замечено не было. Одним летом мы с Борей забирались на дерево на краю леска, чтобы рассмотреть ее двор, но ничего особенно интересного не нашли, кроме пня, обросшего поганками.
Мы остановились напротив забора, пытаясь вглядеться, не ходит ли по двору бабка Зеленуха. Пролетела оса, стрекотали кузнечики, колыхалась нескошенная трава, а больше никакого движения не было. В окошке с настоящими резными ставнями, посеревшими вместе с домом, горел оранжевый свет, безуспешно спрятанный белыми тюлевыми занавесками. Мне казалось, это саван окутал ее дом изнутри, прикрывая еще живые дырочки в нем. Свет и белые кружева вызывали во мне воспоминания о церкви, и это сочетание меня пугало больше, чем ее зелья и проклятия.
Мы забрались обратно в лес, скрылись за деревьями и стали ждать, когда огонек в окошке погаснет. Сами мы закурили наши предпоследние сигареты за сегодняшний день, предусмотрительно оставив парочку для того, чтобы заглушить стресс после ограбления сарая. Мы прикрывали огоньки ладонями, чтобы бабка Зеленуха не следила за нами в ответ.
– Знаешь, почему она больше не баба Настя, а бабка Зеленуха? – зашептал Боря прямо мне на ухо. – Потому что однажды она намазалась болотной тиной и пошла в лес сношаться с Лешим, откуда вернулась, покрытая зелеными пятнами, словно следами от его поцелуев.
Я прекрасно знал эту историю, как и ее альтернативный вариант: после пожара деревенские мужики положили ее в мешок и избили в лесу до зеленых синяков. Эта версия пугала меня больше, хотя и в ее правдивости я не был уверен. Боря рассказал историю про Лешего потому, что в лесу она звучала куда внушительнее. Он постучал по обросшему мхом пню, и мне показалось, будто мокрыми листьями запахло еще сильнее.
– Смотри, у него как будто глаза! Ты это видишь, смотри!
Он тыкал в бугры мха на неровной коре до тех пор, пока я действительно не увидел эти самые глаза. Это было сложно, но вскоре я смог настроиться на его воображение и увидеть пень, как он хотел.
– Тыкай его осторожнее, а то тоже вернешься в город, покрытый зелеными пятнами.
 
Боря схватил палку с сопливыми коричневыми листьями, готовыми в ближайшие месяцы превратиться в перегной, и ткнул ею меня. Я нашел себе оружие повнушительнее, сук-рогатку с паутинкой между веточек, и у нас затеялась настоящая перепалка. Мы тыкали друг в друга нашими отвратительными мечами, пачкали одежду и лица, а потом Боря вообще стукнул меня этой палкой по рукам до красноты кожи, и мы почти подрались. Ничего серьезного, изваляли друг друга в грязи и палых листьях, и я уже отчетливо представлял разочарованный взгляд бабы Таси и ее ворчание. В лесу мы могли так играться до сих пор, в школе же мы оба старались вести себя серьезнее для учителей и взрослее для наших сверстников.