Беглец или Ловушка для разума (СИ)

- У тебя было что-то похожее с кем-то еще? – осторожно поинтересовался Глеб.
- Слава, - махнул рукой Илья и скривился. – А ты думаешь, почему он Нау развалил?
- Да? – изумленно охнул Глеб и рухнул на табуретку, ища хоть какой-нибудь опоры.
- Пришел к богу и решил завязать со старыми привычками и страстишками. Дал мне от ворот поворот.
- Поэтому и на похоронах твоих не был?
- Не вышло у него ничего. Меня к себе не подпускал, а вот звонил частенько. А смсками временами и вовсе закидывал. Разорвал по-живому и сам же страдал потом.
- А ты? Ты тоже мучился? Ты любил его? – Глеб вдруг осознал, что боится услышать правду, что предпочел бы нагромождение красивой лжи, чтобы хоть как-то увязать у себя в голове их с Ильей странный и нелогичный животный секс.
- Да… - тихо произнес тот, не отводя глаз. – Но мы с ним настолько разные… два полных антипода, оттого и не вышло ничего. Как и у вас с братом.
- Что теперь делать будешь? Сообщишь ему о своем возвращении? Вадик сказал, что тело ему не нужно, ты можешь им невозбранно пользоваться ровно столько, сколько оно еще протянет.
- А ты хотел бы, чтобы я ему сообщал? – в глазах Ильи сверкнул игривый огонь, и Глеб ощутил ноющую боль в районе солнечного сплетения.
- Нет. Хочу, чтобы ты остался со мной. Чтобы возродил со мной Агату в том виде, в каком только мы сможем ее возродить. И чтобы никто никогда не узнал, кто прячется за этой черепной коробкой, - и он аккуратно постучал пальцем по лбу Ильи.
- Хочешь начать новую жизнь? Тогда тебе придется учить меня петь. И мне надо у кого-то взять уроки игры на гитаре. У кого-то, кто не знает…кхм… Вадима. И кровь из носу выучить пресловутое соло. Самойловы, во что вы меня втянули, - как не пытается Илья сердиться, у него ничего не выходит, губы лишь растягиваются в довольную улыбку.
За уроками игры на гитаре он отправился в Англию. Включал преподавателю концертные и студийные записи Вадима и безвылазно терзал струны. Глеб поехал с ним, но его терпения хватило лишь на первое занятие. Потом он лишь бродил по пестрым лондонским улочкам и ждал вечера. Бренчал на гитаре в переходах, собирая мелочь на пиво, а потом они вдвоем гуляли у ночной Темзы и декламировали стихи, смеясь, перебивая друг друга, пихаясь и хватаясь за руки. Иногда их пальцы удерживались в сцеплении чуть дольше положенного, и тогда они переглядывались и смущенно отворачивались: воспоминания о проведенных ночах все еще были слишком ярко отпечатаны в сознании. И теперь, зная, что тогда он был с Ильей, а не с Вадимом, Глеб начал смотреть на друга иными глазами. Опуская веки, он представлял себе Илью таким, каким он был при жизни, и не чувствовал в себе никакого желания, но стоило ему открыть глаза и увидеть его преображенного, как похоть начинала едко копошиться на задворках его сознания, и тогда Глеб с облегчением понимал, что вся его многолетняя страсть к Вадиму обусловлена лишь привлекательной внешностью последнего и более ничем. И душа Ильи в теле Вадима создала удивительный и совершенный по функционалу конгломерат, вызывавший в Глебе смешанные чувства желания и восхищения одновременно. Именно таким он и хотел всегда видеть брата. И именно таким никогда прежде и не видел.
Временами Илья бросал на Глеба взгляды, полные задумчивости и чего-то еще не вполне Глебу понятного, и тогда он задавался вопросом: а зачем Илюха вообще пошел на все это? Не потому ли, что с Глебом ему было легче, чем с Бутусовым, а тело лишь скучало по привычным ощущениям? Спрашивать он больше не решался, и они просто постепенно отошли от темы и больше ни звуком не вспоминали о прежних жарких ночах.
Юля не шла на контакт, хотя Илья и пытался от имени Вадима хоть как-то загладить вину последнего. И даже рождение ребенка не помогло ей смягчиться. Глеб ее даже не осуждал: муж на ровном месте развелся с ней, исчез неизвестно куда, потом появился, сгреб вещи, не сказав ни слова, и переселился к младшему брату, с которым до этого только судился и публично перекидывался грязью. Наверняка она хотела получить какие-нибудь объяснения, но разве такое объяснить?.. И Глеб предпочитал отмалчиваться. Илья потратил не один час на то, чтобы изложить ей казавшуюся ему самому правдоподобной версию их развода – его собственное бесплодие, но она каждый раз выставляла его за дверь.
Слух о возрождении Агаты просочился в прессу не сразу: никто просто не мог поверить, что братья не просто помирились, а достали из сундука старую забытую куклу, отряхнули ее от пыли, освежили от нафталина и выставляют снова на всеобщее обозрение. Сначала в сети появились их совместные фотографии на улице. Потом на студии, на репетиционной базе. Кто-то умудрился прижать с вопросами Радченко, и тот нехотя обмолвился о готовящемся воссоединении и новом альбоме… И вот тут вся тусовка взорвалась. Оба враждующих лагеря откровенно не понимали, как им на все это реагировать: все они давно уже не просто смирились с невозможностью воссоединения, они не хотели его. Одни ненавидели противоположную сторону, другие относились к ней с презрением и легкой гадливостью. В фанбазе, казалось, не осталось ни одного настоящего агатомана без признаков некрофилии, а искренне желающего видеть братьев вместе на одной сцене здесь и сейчас, а не только на старых записях. Но всем им пришлось как-то пережевывать и глотать эту странную и ошеломляющую новость.
Папарацци тут же принялись гоняться за братьями, чтобы получить комментарии. Сперва их отшивали, но потом “братья” договорились о длинном телеинтервью с одним из центральных телеканалов, чтобы разом ответить на все возможные вопросы. Рассказывали долго и обстоятельно, но не углубляясь в причины. Говоря о примирении, Глеб покрылся пунцовой краской и спрятал лицо на плече Ильи. Илья честно старался изображать из себя Вадима, но получалось плоховато – он беспрестанно срывался на критику власти и поддержку оппозиционного движения, а когда журналист от удивления едва не выронил микрофон, подытожил:
- Одним словом давние и преданные фанаты порядком удивятся, но наше воссоединение с братом произошло именно по причине моей смены мировоззрения. Он ждал этого от меня много лет, и вот это свершилось.
- Хотите сказать, что больше не будет ни Сирии, ни Донбасса, ни «На Берлин»? Ни дружбы с Прилепиным и Чичериной?
- Истина дороже любой дружбы с кем бы то ни было. Я дорого заплатил за примирение с братом. Не пытайтесь обесценить этот мой вклад в наши отношения.
- А каким стал его вклад?
- Он принял меня – без упреков и насмешек. Принял и предложил снова работать вместе. Да, эта идея исходила именно от него. Но фанатам Матрицы не стоит пугаться и рвать на себе рубаху: новая Агата ничем не будет напоминать прежнюю. В ней будет куда больше от Матрицы, чем могло было бы. В любом случае, все к лучшему, и скоро все это поймут.
Они наняли профессионального саунд-продюсера, дав тому установку сделать песни максимально похожими на агатовские по звучанию. Чем немало удивили его: он-то когда-то наивно полагал, что звучание в Агате определяет Вадим. Однако альбом получился совершенно не агатовским. Злые и местами беспомощные, корявенькие тексты Глеба были приглажены, выровнены тяжелым катком гениального Кормильцева. Альбом вышел двойным – по десять песен с каждого, тяжеловесным, саркастичным, бунтарским. Не агатовским. И они практически сразу отправились в тур в его поддержку, внутренне содрогаясь от ужаса и предвкушения летящих в их сторону тухлых яиц.
Но страна отчего-то не приготовила ни одного помидора, ни единого яйца. Сперва шли просто посмотреть на обновленных Самойловых, побаиваясь, что Глеб снова выйдет на сцену пьяным, и удивляясь, как оба они похорошели, как хорошо держались, как не сводили друг с друга теплых восхищенных взглядов. Сперва шли послушать “Опиум” и “Тайгу”, “Ковер-вертолет” и “Как на войне”, но новые песни сбили их с ног, сдавили грудь и заставили подпевать – против воли, против желания. Они выарывались из глоток многотысячной толпы, и ближе к концу тура Агата снова стала легендой.