Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Часть 73 из 217 Информация о книге

Тоска о муже
Уехал мой муж далеко, далеко
На белом своем коне,
И тучи песка обвевают его
В холодной чужой стране.
Как вынесу тяжкие времена?..
Мысли мои о нем,
Они все печальнее, все грустней
И горестней с каждым днем.
Летят осенние светлячки
У моего окна,
И терем от инея заблестел,
И тихо плывет луна.
Последние листья роняет утун —
Совсем обнажился сад.
И ветви под резким ветром в ночи
Качаются и трещат.
А я, одинокая, только о нем
Думаю ночи и дни.
И слезы льются из глаз моих —
Напрасно льются они.

Ветка ивы [709]
Смотри, как ветви ивы гладят воду —
Они склоняются под ветерком.
Они свежи, как снег, среди природы
И, теплые, дрожат перед окном.
А там красавица сидит тоскливо,
Глядит на север, на простор долин,
И вот — она срывает ветку ивы
И посылает — мысленно — в Лунтин [710].

Осенние чувства
Сколько дней мы в разлуке, мой друг дорогой,
Дикий рис уже вырос у наших ворот.
И цикада смирилась с осенней порой,
Но от холода плачет всю ночь напролет.
Огоньки светляков потушила роса,
В белом инее ветви ползучие лоз.
Вот и я рукавом закрываю глаза,
Плачу, друг дорогой, и не выплачу слез.

Чанганьские мотивы [711]
¹Еще не носила прически я — играла я у ворот.
И рвала цветы у себя в саду, смотрела, как сад цветет.
На палочке мой муженек верхом скакал, не жалея сил,—
Он в гости ко мне приезжал тогда и сливы мне приносил.
Мы были детьми в деревне Чангань [712], не знающими труда,
И, вместе играя по целым дням, не ссорились никогда.

²Он стал моим мужем, — а было мне четырнадцать лет тогда,—
И я отворачивала лицо, пылавшее от стыда.
Я отворачивала лицо, пряча его во тьму,
Тысячу раз он звал меня, но я не пришла к нему.
Я расправила брови в пятнадцать лет, забыла про детский страх,—
Впервые подумав: хочу делить с тобой и пепел и прах. [713]
Да буду я вечно хранить завет обнимающего устой, [714]
И да не допустит меня судьба на башне стоять одной! [715]
Шестнадцать лет мне теперь — и ты уехал на долгий срок.
Далёко, туда, где в ущелье Цюйтан [716] кипит между скал поток.
Тебе не подняться вверх по Янцзы даже к пятой луне.
И только тоскливый вой обезьян слышишь ты в тишине,

³У нашего дома твоих следов давно уже не видать,
Они зеленым мхом поросли — появятся ли опять?
Густо разросся зеленый мох и след закрывает твой.
Осенний ветер весь день в саду опавшей шуршит листвой.
Восьмая луна — тускнеет все, даже бабочек цвет.
Вот они парочками летят, и я им гляжу вослед.
Осенние бабочки! Так и я горюю перед зимой
О том, что стареет мое лицо и блекнет румянец мой.

⁴Но, рано ли, поздно ли, наконец вернешься ты из Саньба.
Пошли мне известье, что едешь ты, что смилостивилась судьба.
Пошли — и я выйду тебя встречать, благословив небеса,
Хоть тысячу ли я пройду пешком, до самого Чанфэнса [717].

Ночной крик ворона
Опять прокаркал черный ворон тут —
В ветвях он хочет отыскать приют.
Вдова склонилась над станком своим —
Там синий шелк струится, словно дым.
Она вздыхает и глядит во тьму:
Опять одной ей ночевать в дому.

Воспеваю гранатовое дерево, растущее под восточным окном моей соседки
У соседки моей под восточным окном
Разгорелись гранаты в луче золотом.
Пусть коралл отразится в зеленой воде —
Но ему не сравниться с гранатом нигде.
Столь душистых ветвей не отыщешь вовек —
К ним прелестные птицы летят на ночлег.
Как хотел бы я стать хоть одной из ветвей,
Чтоб касаться одежды соседки моей.
Пусть я знаю, что нет мне надежды теперь,—
Но я все же гляжу на закрытую дверь.

* * *
Когда красавица здесь жила —
Цветами был полон зал.
Теперь красавицы больше нет —
Это Ли Бо сказал.
На ложе, расшитые шелком цветным,
Одежды ее лежат.
Три года лежат без хозяйки они,
Но жив ее аромат.
Неповторимый жив аромат.
И будет он жить всегда.
Хотя хозяйки уж больше нет,
Напрасно идут года.
И ныне я думаю только о ней,
А желтые листья летят,
И капли жестокой белой росы
Покрыли зеленый сад.

Перейти к странице:

Предыдущая страница

Следующая страница