Сочинения. В 2-х томах

Часть 86 из 147 Информация о книге
  325
 Убежать в глухие овраги,
   Убежать в глухие овраги,
 Схорониться в совьем дупле
 От пера, колдуньи-бумаги,
 От жестоких книг на земле.
 
  Обернуться малой пичугой,
 Дом — сучок, а пища — роса,
 Чтоб не знать, как серною вьюгой
 Курятся небеса.
 
  Как в пылающих шлемах горы
 Навастривают мечи…
 Помню пагодные узоры,
 Чайный сад и плеск че-чун-чи.
 
  Гималаи видели ламу
 С ячменным русским лицом…
 Песнописец, Волгу и Каму
 Исчерпаю ли пером?
 
  Чтобы в строчках плавали барки,
 Запятые, как осетры…
 Половецкий голос татарки
 Черодейней пряжи сестры.
 
  В веретенце жалобы вьюги,
 Барабинская даль в зурне…
 Самурай в слепящей кольчуге
 Купиною предстанет мне.
 
  Совершит обряд харакири:
 Вынет душу, слезку-звезду…
 Вспомянет ли о волжской шири
 Китайчонок в чайном саду?
 
  Домекнутся ли по Тян-Дзину,
 Что под складками че-чун-чи
 Запевают, ласкаясь к сыну,
 Заонежских песен ключи?
 
 
  326
 Незримая паутинка
   Незримая паутинка
 Звенит как память, как миг.
 Вьется жизненная тропинка
 Перевалом пустынных книг.
 
  Спотыкаюсь о строки-кварцы,
 О кремни точек, тире.
 Вотяки, голубые баварцы
 Притекают к Единой заре.
 
  На пути капканами книги:
 Тургенев, жасминный Фет.
 На пламенной ли квадриге
 Вознесется русский поэт?
 
  Иль как я, переметной сумкой
 Будет мыкать горе-судьбу?
 Ах, родиться бы недоумкой
 Песнолюбящему рабу!
 
  Не знать бы «масс», «коллектива»,
 Святых имен на земле…
 Львиный Хлеб — плакучая ива
 С анчарным ядом в стволе.
 
 
  327
 Портретом ли сказать любовь,
 Надпись на портрете Николаю Ильичу Архипову
  Портретом ли сказать любовь,
 Мой кровный, неисповедимый!..
 Уж зарумянилась морковь,
 В рассоле нежатся налимы.
 
  С бараньих почек сладкий жир
 Как суслик прыскает свечою,
 И вдовий коротает пир
 Комар за рамою двойною.
 
  Салазкам снится, что зима
 Спрядает заячью порошу…
 Глядь, под окно свалила тьма
 Лохмотьев траурную ношу.
 
  Там шепелявит коленкор
 Подслеповатому глазету:
 «Какой великопостный сор
 Поэт рассыпал по портрету,
 
  Как восковина строк горька,
 Горбаты буквы-побирушки!»…
 О, только б милая рука
 Легла на смертные подушки!
 
  О, только б обручить любовь
 Созвучьям — опьяненным пчелам,
 Когда кровавится морковь
 И кадки плачутся рассолом!
 
 
  328
  Чернильные будни в комиссариате,
   Чернильные будни в комиссариате,
 На плакате продрог солдат,
 И в папахе, в штанах на вате,
 Желто-грязен зимний закат.
 
  Завтра поминальный день, —
 Память расстрелянных рабочих…
 Расцветет ли в сердцах сирень
 У живых, до ран неохочих?
 
  Расплетут ли девушки косы,
 Старцы воссядут ли у ворот,
 Светорунные мериносы
 Сойдутся ль у чермных вод?
 
  Дохнет ли вертоград изюмом,
 Банановой похлебкой очаг?..
 Вторя смертельным думам,
 Реет советский флаг.
 
  Как будто фрегат багряный
 Отплывает в безвестный край…
 Восшумят в печурке платаны,
 На шесток взлетит попугай.
 
  И раджа на слоне священном
 Посетит зырянский овин,
 Из ковриги цветом нетленным
 Взрастет златоствольный крин.
 
  Вспыхнет закат-папаха,
 Озарит потемки чернил,
 И лагунной музыкой Баха
 Зажурчит безмолвье могил.
 
 
 (1913)
 
  329
 У соседа дочурка с косичкой —
   У соседа дочурка с косичкой —
 Голубенький цветик подснежный.
 Громыхает, влекомо привычкой,
 Перо, словно кузов тележный.
 
  На пути колеи, ухабы,
 Недозвучья — коровьи мухи.
 Стихотворные дали рябы,
 И гнусавы рифмы-старухи.
 
  Ах, усладней бы цветик-дочка,
 Жена в родильных веснушках!
 Свернулась гадюкою точка,
 Ни зги в построчных макушках.
 
  Громыхает перо-телега
 По буквам — тряским ухабам…
 Медвежья хвойная нега
 Внимать заонежским бабам.
 
  В них вече и вольтова домбра,
 Теремов слюдяные потемки…
 Щекочет бесенок ребра
 У соседа — рыжего Фомки.
 
  Оттого и дочка с косичкой,
 Перина, жена в веснушках.
 Принижен гения кличкой,
 Я крот в певучих гнилушках.
Перейти к странице:
Предыдущая страница
Следующая страница