Жажда

И эта жалость становится еще острее, когда я вспоминаю вопрос, который не перестает мучить меня с тех самых пор, как я пришла в себя в лазарете три дня назад.

– Джексон?

– Да? – Должно быть, что-то в моем голосе выдает меня, потому что улыбка на его лице сменяется тревогой. – Что не так?

– Я хотела спросить… – Я делаю глубокий вдох и выпаливаю вопрос, который столько времени отгоняла от себя: – Куда отправился Хадсон? Я что хочу сказать – мы видели, как умерла Лия. Но куда делся тот черный дым? Он умер вместе с ней? Или… – Я не заканчиваю фразу, потому что эта мысль слишком ужасна.

Но Джексон не из тех, кто готов делать хорошую мину при плохой игре или избегать неудобных вопросов. Его лицо мрачнеет, он отвечает:

– Этого я еще не понял. Но я разберусь. Потому что я ни за что не позволю Хадсону вырваться на волю опять.

В его голосе звучит такая остервенелость, что мне больно слышать это, ведь я знаю, сколько ему пришлось выстрадать из-за брата. Как же ужасно, что ему пришлось столько всего пережить, и еще более ужасно, что угроза возвращения Хадсона, вероятно, будет висеть над нашими головами всегда.

Трудно успокоиться и расслабиться, когда тебе угрожает социопат, жаждущий убийств, – причем угрожает не только тебе, но и всему миру.

Однако очевидно, что Джексон лучше справляется с этим страхом, чем я, а может быть, все дело в том, что он уже давно научился жить с этой угрозой. Как бы то ни было, он улыбается мне неподдельной улыбкой, когда ему наконец удается сделать нашему снеговику лицо из камешков-глаз и морковки-носа.

– Теперь твоя очередь, – говорит он. – За тобой гвоздь программы. – И протягивает мне шапку.

Сейчас я впервые по-настоящему смотрю на нее – и, разглядев, смеюсь. И смеюсь. И смеюсь.

Потому что, возможно, это и не такой уж абсурд. Возможно, Джексон в самом деле ревнует меня к Флинту.

Джексон качает головой:

– Ну как, ты наденешь на него эту шапку или нет? – вопрошает он.

– Надену, надену. – Я подхожу к снеговику и нахлобучиваю на него шапку, затем отхожу назад, к Джексону, чтобы мы оба могли полюбоваться им.

– Ну, как он тебе? – спрашивает Джексон чуть погодя. И хотя он говорит это так, словно вот-вот отколет шутку, я слышу в его голосе едва ощутимую беззащитность. Едва ощутимую потребность в моем одобрении, которой мне никогда не приходило в голову от него ожидать.

И я поворачиваюсь, смотрю на нашего с ним кривобокого, скособоченного снеговика и, несмотря на холод, таю. Потому что, по-моему, наш снеговик прекрасен. Совершенно прекрасен.

Но вслух я этого не говорю. Я не могу этого сказать, потому что иначе я показала бы Джексону, что вижу больше, чем он может себе представить. Так что я просто высказываю то, что могу:

– Эта вампирская шапка выглядит очень мило.

Он улыбается до ушей.

– Да, я тоже так думаю.

И протягивает руку ко мне – как раз когда я сама собираюсь взять его за руку.

И у меня такое чувство, словно так и должно быть.

Впервые я позволяю себе подумать о том, что сказала Лия незадолго до того, как умереть, – что я пара Джексона. Я не очень-то понимаю, что это значит, но когда он прижимает меня к себе и мне передается его тепло, я не могу не думать, что, возможно, мне следовало бы это узнать.





Глава 65

Почему девушка не может просто быть счастлива?




Четыре дня спустя я наконец возобновляю учебу – на сей раз уже по-настоящему, включая домашнее задание по британской литературе и научно-исследовательскую работу по причинам ведовских процессов в Салеме, а также иду на свой первый сеанс психотерапии с доктором Уэйнрайт. К этому прибавляется еще и отработка практических занятий, которые я пропустила, когда психопатка-вампирша пыталась меня убить. Что, на мой взгляд, довольно несправедливо, но это не беда, ведь каждое утро, каждый обеденный перерыв и почти каждый вечер я могу проводить с Джексоном, которому отлично удается жить настоящим и не беспокоиться раньше времени из-за воображаемых проблем.

Сейчас мы вместе завтракаем в кафетерии и шутим по поводу последнего романа Луки, который, как приходится признать даже мне, представляет собой полный провал.

Я ем печенье с коричневым сахаром «Поп Тартс» – последнюю упаковку вишневых «Поп Тартс» схватила Мэйси, – а остальные члены Ордена из непрозрачных стаканов пьют предоставляемую школой лосиную кровь. Оказывается, вот для чего служат большие оранжевые охладители – для того, чтобы из них кормились вампиры.

Кэм пока не набрался храбрости, чтобы присоединиться к нам, но Мэйси надеется, что скоро это наконец произойдет. Я не так в этом уверена – репутация Джексона стала еще более устрашающей после того, как стало известно, что случилось с Лией, и теперь все стараются держаться от него на большем расстоянии, чем обычно. Я продолжаю твердить ему, что они бы немного расслабились, если бы он почаще улыбался, но пока что Джексон не прислушивается к моим советам. Лично я думаю, что это из-за того, что, по его мнению, чем больше они станут бояться, тем в большей безопасности буду я.

Мне, конечно, не обязательно с ним соглашаться, но должна признаться, что в последнее время все было на удивление тихо. Уже более недели никто из учеников не пытался ни отравить меня, ни принести в жертву. Это определенно рекорд, и я была бы очень рада, если бы это продлилось как можно дольше.

Предварительный звонок звенит как раз в то время, когда я допиваю свой чай, и, подняв взгляд, я вижу, что Джексон уставился на меня с чуть заметной улыбкой на губах.

– В чем дело? – спрашиваю я, взяв в руки обертку от печенья и пустую чашку.

– Да вот, просто смотрю на тебя. – Он наклоняется и запечатлевает поцелуй на уголке моего рта. – И гадаю: о чем ты думаешь?


– О тебе, – отвечаю я. – Как и всегда.

Рафаэль делает вид, что у него начинаются рвотные позывы.

– Не хочу никого обидеть, но не могли бы вы двое воздержаться от того, чтобы устроить нам всем скачок уровня сахара в крови.

– У вампиров организм перерабатывает сахар не так, как у обычных людей, – с усмешкой говорю я. – А значит, скачков уровня сахара у таких, как вы, просто не бывает.

– Только посмотри, что ты наделал, – вступает в разговор Мекай. – Сотворил монстра, одержимого исследованиями в области биологических наук.

– Это все наш библиотекарь, – сухо отвечает Джексон. – Амка каждый день выдает Грейс по пять книг.

– Послушай, если мне придется жить бок о бок с вампирами, то мне нужно узнать о них как можно больше. – Я встаю и задвигаю свой стул под стол. – Что может быть нормальнее желания выяснить побольше о тех, кто тебя окружает?

– Знаешь, что еще нормально? – спрашивает Джексон, наклонившись опять так, что его губы оказываются всего в нескольких дюймах от моих.

– Могу себе представить, – отвечаю я, поднимая лицо, чтобы наши губы могли встретиться.

– Только посмотри на нас, – шепчу я. – Мы с тобой и так нормальны.

Он царапает клыком по моей нижней губе и бросает на меня страстный взгляд.

– Почти нормальны.

– Надеюсь, что так оно и есть.

Он улыбается:

– Да, я тоже.

Он придвигается ко мне для еще одного поцелуя, от которого у меня кружится голова и дрожат колени, и я не могу не млеть. Вообще-то я никогда не любила публичных поцелуев и обнимашек, но Джексон заставляет меня идти против всех правил, и я уверена, что делаю то же самое с ним. Особенно если Лия была права и мы в самом деле пара.

Правда, этого я ему еще не говорила. Ведь отношения вызывают у этого парня страх. Если я скажу, что я его пара, то почти уверена, что он устроит такое землетрясение, что оно разрушит школу.

Мекай саркастически замечает, что ему надоело опаздывать на уроки из-за того, что кое-кто не может удержаться от поцелуев. Джексон показывает ему средний палец, но слова Мекая, видимо, не проходят даром, потому что он отстраняется от меня и тянется к моему рюкзаку.

– Пойдем. Я провожу тебя на урок.

– Ты не обязан это делать. – я смотрю на часы. – Ты опоздаешь на физику.

Он смотрит на меня, словно говоря: я тебя умоляю.

– Почему-то мне кажется, что пять минут они проживут и без меня.

Я не очень в этом уверена, но я достаточно люблю Джексона и знаю, что это значит, когда он вот так упрямо стискивает зубы, чтобы понимать, когда можно возражать, а когда нельзя. К тому же в том, что он проводит меня в класс, есть и дополнительный плюс – пока он будет рядом, никто не заденет мое все еще ноющее плечо или другие больные места.

Так что выиграем мы оба, думаю я.

По крайней мере, до тех пор, пока, выйдя из кафетерия, мы не проходим мимо небольшой группы драконов. Джексон игнорирует их, я пытаюсь следовать его примеру, но среди них стоит Флинт, и он силится привлечь мое внимание.

Я хочу проигнорировать его, правда хочу. Но, как я уже говорила Джексону на днях, какая-то часть меня понимает, почему он сделал то, что сделал. Нет, я не готова снова поджаривать вместе с ним маршмэллоу, но я не могу и ненавидеть его.

И игнорировать тоже.

Вместо этого я на пару секунд встречаюсь с ним взглядом. Его глаза широко раскрываются, и он смотрит на меня с той самой ухмылкой, которая прежде всегда вызывала у меня смех. На этот раз я не смеюсь, но, проходя мимо, чуть заметно улыбаюсь. Пока этого довольно.

Я, в общем-то, ожидаю, что Джексон что-то скажет по поводу того, что видел сейчас, но мы идем по коридорам все дальше, а он молчит. Надо полагать, я не единственная, кто учится искусству находить компромиссы, думаю я. И благодарно сжимаю его руку, но он в ответ только качает головой.

Это нормально. Так и должно быть.

Я знаю, Джексон все еще беспокоится – и будет беспокоиться и дальше – из-за того, что, пока мы вместе, я представляю собой мишень. И какая-то часть меня понимает, что он прав. Если мы останемся вместе, моя жизнь всегда будет под угрозой.

Но что бы он там ни думал, он не обязан оберегать меня. Я с самого первого дня знала, что в моей истории он не должен быть героем-спасителем. И я отношусь к этому спокойно.

Потому что теперь он улыбается так, как никогда не улыбался прежде. И смеется. А еще время от времени откалывает очень неудачные шутки. По мне, так тут и думать нечего – все это куда лучше безопасности, тем более что безопасность могут отнять у тебя в любой момент.

Кстати говоря…

– Послушай, ты так и не закончил ту шутку?

Мы останавливаемся в нескольких футах от двери моего класса отчасти для того, чтобы воспользоваться почти полной пустотой коридора, отчасти для того, чтобы не вспугнуть мою группу по изучению британской литературы.

– Какую шутку? – озадаченно спрашивает он.