Жажда

– Да, я люблю тебя, – страстно говорит он. – Но иногда любви бывает недостаточно.

– Я вообще не понимаю, что это значит. – Теперь уже я отвожу глаза и смотрю куда угодно, только не на него.

– Да нет, понимаешь.

Я жду, чтобы Джексон сказал что-то еще, но он ничего не говорит. А просто сидит на кровати рядом со мной, обвив рукой мое плечо, прижавшись ко мне, меж тем как он вырывает сердце из моей груди.

– Так будет не всегда, – наконец шепчу я.

– Тут ты ошибаешься. Так будет всегда. То, что я люблю тебя, означает, что ты всегда будешь мишенью. Всегда будешь в опасности.

– Дело не в этом. – Я поворачиваюсь к нему, вцепляюсь в его свитер. – И ты это знаешь. Ты представлял собой всего лишь затруднение, помеху, – Лия сказала, что ей была нужна я. Сказала, что все дело во мне самой. Даже те, кто меняет обличье хотели убить меня именно потому, что знали, что она желает использовать меня, чтобы… – Я замолкаю, ибо вообще не хочу упоминать при нем имя его брата.

– Неужели ты и в самом деле думаешь, будто меняющие обличья оставят тебя в покое? Теперь, когда Лии нет, они, возможно, не захотят тебя убивать в настоящий момент, но это вовсе не значит, что они не пересмотрят своей позиции, стоит только мне или моей семье их разозлить. Теперь, когда они знают, как много ты для меня значишь, ты находишься в еще большей опасности, чем когда-либо прежде.

Может быть, его страхи имеют под собой основание, может быть, нет, но правда состоит в том, что говорю я:

– Мне все равно.

– Зато мне не все равно, Грейс. – В его глазах читается настороженность, но они не пусты. Только не сейчас. В их глубинах я вижу боль, вижу, что, говоря все это, он испытывает такую же муку, как и я.

Этого довольно, чтобы мои руки скользнули к его лицу, чтобы я накрыла ладонями его щеки и глубоко заглянула в его глаза, которые покорили меня с самого первого мгновения нашей встречи.

– Вообще-то в наших отношениях ты не один, – говорю я, осыпая страстными поцелуями его лоб, губы. – А стало быть, ты не можешь принимать решения за нас двоих.

– Пожалуйста, не усложняй. – Он хватает меня за руки, все еще прижатые к его щекам, и осторожно переплетает наши пальцы. – Я не смогу уйти, если ты будешь все усложнять.

– Тогда не уходи, – молю я, приблизив мои губы к его губам настолько, что я чувствую теплое дыхание на моей коже. Настолько, что я вижу крошечные серебряные искорки в его глазах. – Не отворачивайся от любви, что у нас есть – и от меня, – еще до того, как нам представится случай хотя бы попытаться.

Он прижимает свой лоб к моему, со стоном закрывает глаза.

– Я не хочу причинять тебе боль, Грейс.

– Ну, так и не причиняй.

– Не все так просто…

– Да нет же, все очень даже просто. Или ты хочешь быть со мной, или нет.

Его смех печален, в нем звучит мука.

– Конечно, я хочу быть с тобой.

– Тогда будь со мной, Джексон. – Я обвиваю его руками, не обращая внимание на трубку от капельницы, и крепко прижимаю к моему измученному, доведенному до отчаяния сердцу. – Будь со мной. Люби меня. И позволь мне любить тебя.

Текут бесконечные секунды, и Джексон не двигается, не отвечает, даже не дышит, меж тем как во мне борются отчаяние и надежда. Но затем, когда я уже почти готова сдаться, он делает глубокий вдох, и по его телу пробегает дрожь.

Его руки касаются моего лица, и он целует меня так, будто я самое важное, что только есть на свете. Я отвечаю ему тем же, и мне никогда еще не было так хорошо. Потому что в эту минуту все идет именно так, как и должно.





Глава 64

Все хорошо, что кончается поеданием маршмэллоу




– Ну, пожалуйста.

– Нет. – Джексон смотрит на меня так, словно я явилась сюда с другой планеты.

Я прижимаюсь к нему и усиленно хлопаю ресницами.

– Ну-у, пожа-алуйста.

Он вскидывает бровь:

– Тебе что-то попало в глаз, или мне позвать медсестру, потому что у тебя начался судорожный припадок?

– Тьфу. Какой же ты свинтус. – Я складываю руки на груди и притворно дуюсь. Хотя сейчас я уже не знаю, насколько притворно. Я уже три дня торчу в своей комнате, поправляясь, и хотя мне известно, что я здесь не навсегда, это все равно ужасно. – Пожалуйста, Джексон, если мне придется еще какое-то время смотреть на эти стены, я сойду с ума.


Джексон вздыхает, но я вижу, что он задумался, и потому продолжаю гнуть свое:

– Неужели мы так никуда и не сможем сходить? Хотя бы ненадолго? Если я устану, ты даже смог бы поносить меня на руках. – Я опять хлопаю ресницами, на сей раз уже не так, как хлопает крыльями испуганная птица, а так, как строит глазки роковая женщина. Во всяком случае, я делаю все, чтобы это выглядело хорошо.

– Ага, так я и повелся, – фыркает он.

Что ж, ладно. Вообще-то мне не очень-то и хочется, чтобы он меня носил, тем более сейчас, когда все вокруг успокоилось. Но скука – это тоже реальность, причем с каждой минутой я ощущаю ее все острее и острее.

– Брось, Джексон, я знаю, что ты просто выполняешь указания Мэриз, поскольку она сказала, что мне надо еще пару дней отдохнуть, но я же не собираюсь участвовать в гонке на собачьих упряжках. Я хочу погулять несколько минут, только и всего.

Он с минуту вглядывается в мое лицо и, видимо, понимает, что я решила пойти погулять в любом случае – с ним или без него, – потому что в конце концов нехотя кивает. Затем встает с моей кровати, на которой мы лежали последние два часа.

– Смеркается, так что мы можем выйти, но я выведу тебя погулять только ненадолго, – говорит он наконец. – И недалеко от замка. И ты должна пообещать, что скажешь мне сразу, как только начнешь уставать.

– Скажу, честное слово. – Меня захлестывает радостное волнение, я вскакиваю на ноги и бросаюсь за ним, но тут же жалею об этом – все у меня болит, особенно вывихнутое плечо. Теперь, когда его вправили, мне стало намного лучше, но оно все еще очень ноет. Правда, Джексону я этого не скажу – отчасти потому, что он может передумать, а отчасти потому, что я знаю: во всем, что произошло из-за Лии, он винит себя.

Что нелепо, но Джексон из тех, кто готов взвалить на себя ответственность за весь мир, хотя его об этом и не просили. Так что я не покажу ему, что до сих пор чувствую себя такой разбитой. Ведь он и в этом станет винить самого себя.

– А куда мы пойдем? И чем ты хочешь заняться? – спрашиваю я, пытаясь отвлечь его внимание от своей хромоты.

Он смотрит на меня, сощурив глаза, и выражение его лица ясно говорит о том, что он видит меня насквозь. Но говорит он только одно:

– У меня есть парочка идей. Оденься, а я сбегаю к себе и кое-что найду. Вернусь через пятнадцать минут.

– Мы можем встретиться внизу… – говорю я, но замолкаю, увидев, что он поднял брови. – Или здесь, – заканчиваю я.

– Да, давай здесь. – Он наклоняется и целует меня в губы.

Это быстрый поцелуй, но я не могу не обнять его за шею здоровой рукой и, приникнув к нему, делаю поцелуй глубже.

Джексон замирает, но по его пресекшемуся дыханию я понимаю, что добилась своего. Его руки скользят к моим бедрам, и он прижимает меня к себе еще крепче. Затем царапает по моей нижней губе клыком – он знает, что от этого каждая мышца в моем теле слабеет.

У меня перехватывает дыхание, и я отдаюсь ласке Джексона, отдаюсь жару, радости и свету, которые он будит во мне одним лишь поцелуем. Прикосновением. Взглядом.

Не знаю, как долго длится наш поцелуй.

Достаточно долго, чтобы мое дыхание стало неровным.

Достаточно долго, чтобы у меня дрожали колени всякий раз, когда его пальцы поглаживают мое бедро.

Более чем достаточно, чтобы я передумала отправляться на прогулку, поскольку то, чем мы занимаемся внутри замка, стало таким интересным.

Но в конце концов Джексон со стоном отстраняется. Прижимает свой лоб к моему, и какое-то время мы просто дышим. Потом он низким, рокочущим и таким сексуальным голосом говорит:

– Одевайся. Я скоро вернусь.

А затем, как всегда, исчезает.

Я прихожу в себя не сразу. Проходит минута или около того, прежде чем мое сердце перестает частить и мои ослабевшие колени перестают дрожать в достаточной мере, чтобы я могла стоять. Наконец я прихожу в себя и начинаю надевать на себя многочисленные слои одежек, необходимые для того, чтобы пережить час на аляскинском морозе. И все это время ощущаю покалывание в губах.

Хорошо, что я торопилась, думаю я, потому что Джексон возвращается, стучит в дверь и входит еще до того, как я успеваю надеть носки. Справедливости ради надо сказать, что одевание занимает куда больше времени, когда у тебя вывихнуто плечо, но все же, все же. Даже когда травмы заживут, я все равно не смогу соперничать с Джексоном в скорости – это просто невозможно.

Он держит в руке рюкзак, который роняет на пол у двери, когда видит, что мне трудно надевать носки.

– Дай их мне, – говорит он, опустившись передо мной на колени и осторожно поставив одну мою ногу на свое бедро.

У меня опять перехватывает дыхание. Потому что я знаю – Джексон Вега ни перед кем не преклоняет колен. Однако сейчас он стоит на коленях передо мной, как будто это самая естественная вещь на свете.

– Что? – спрашивает он, надевая на меня носки и натягивая их на мои лодыжки.

Я только качаю головой – что я могу сказать? Особенно когда его пальцы задерживаются на моей икре, чертя узоры на моей коже, которая вдруг стала сверхчувствительной.

Должно быть, выгляжу я такой же смущенной, какой чувствую себя, потому что Джексон ухмыляется, надевая поверх первого носка второй сначала на одну мою ногу, затем на другую.

Я качаю головой и отвожу глаза, чувствуя, что таю.

Пару минут спустя, надев на меня также и сапоги, Джексон встает и протягивает руку, чтобы помочь мне встать.

– Ты решил, куда мы пойдем? – спрашиваю я, когда мы направляемся к двери.

Он подбирает рюкзак – прежде я никогда не видела у него рюкзака, если он не шел на урок, – и говорит:

– Ага.

Я хочу, чтобы он сказал, что у него на уме, но это же Джексон. Он почти никогда не раскрывает своих карт просто так. Но вот он смотрит на меня с лукавой усмешкой, и я понимаю, что я, в общем-то, не против. Если он хочет сделать мне сюрприз, то зачем говорить «нет»? Тем более что обычно его сюрпризы так хороши.