Все случилось на Джеллико-роуд

— Где остальные?! — закричал кто-то из кадетов в окно автобуса.

— На выходных с родителями, — ответил Вебб. — Кроме нас пока никого.

Автобус снова начал движение, и в этот момент из-за него, резко затормозив, вылетела машина. Фитц выскочил на дорогу и запрыгнул Джуду на спину с сумасшедшей яростью, к которой все давно привыкли.

— И почему тебя до сих пор не арестовали?! — воскликнул Джуд, скинул его с себя и повалил на землю. Они немного поборолись, пока Фитц с победным возгласом не оседлал поверженного противника.

— Нравится так лежать? — рассмеялась Тейт.

Вебб помог обоим встать, и все пятеро зашагали вдоль Джеллико-роуд по направлению к школе.

— Угадай, что произошло, — сказал Фитц.

— Не знаю, — пожал плечами Джуд. — Что? Нани улыбнулась?

Он впервые посмотрел на нее.

— Ребята, когда вам улыбается Нани, это как откровение, — заявил Вебб, приобняв сестру.

Джуд остановился перед ней, обхватил ее лицо руками и попытался сложить ей губы в улыбку. Нани вздрогнула.

— Отстаньте от нее, — велела Тейт.

— Мне нужно откровение, — возразил Джуд. — И только ты может мне его дать, Нанс.

— Давайте вернемся к «угадай, что произошло», — встрял Фитц, взвинченный до предела.

— Ну так что?

— Первая фаза туннеля, — вполголоса сообщил Вебб. — Мы закончили.



Каждый год в городе устраивают праздник в честь приезда кадетов, и нас приглашают на торжественный вечер, если так можно назвать событие, состоящее из сосисок на гриле и турнира по регби. В середине дня мне сообщают, что все три фракции должны встретиться после официальной части праздника. Я отправляю Бена собрать глав остальных факультетов, и мы принимаемся продумывать стратегию, но никак не можем договориться. В итоге решаем, что допуск к реке можно выдавать, но одновременно пользоваться им могут не более двенадцати кадетов.

Кадеты, как всегда, приходят в повседневной форме. Широченный Джона Григгс выделяется среди остальных. Его взгляд скользит по полю и дальше. Он распоряжается своими игроками, как будто это его войско. Я вижу, что команда у них первоклассная. Сантанджело отличается упорством. Нехватку навыка его команда компенсирует выносливостью и скоростью. Наша команда просто ужасна, и уже на середине кругового турнира я понимаю, что в территориальной войне наши силы определенно не равны.

Когда турнир заканчивается, начинается официальная часть праздника. За микрофонами подключает инструменты группа, и я вижу, как братья Маллеты настраивают гитары. С ними девчонка в дредах и пирсинге.

Мать Сантанджело — мэр города. Я слышу, как она шепчет сыну: «Веди себя хорошо», — вставая рядом с капитанами команд для фото. Она из коренных народов. Логично, не просто так ведь у Сантанджело такая кожа. Даже для итальянца он слишком смуглый. Мы фотографируемся с ней, а потом нас троих заставляют встать на сцену и еще попозировать.

— Чез! — Мама Сантанджело, которая стоит с кем-то из представителей школы, пытается привлечь его внимание. «Улыбнись», — беззвучно произносит она, показывая пальцами на свой рот.

— Чез, — ехидно сообщает Джона Григгс. — Твоя мамуля хочет, чтобы ты улыбнулся.

— А твоя хочет, чтобы ты нажрался дерьма и сдох.

Я стою между этими интеллектуалами, пока местный фотограф щелкает камерой, заставляя нас говорить слова типа «каникулы» и «порнография».

— Твоя считает, что ты слишком зажатый, — не унимается Григгс.

— Да неужели?

— Ага. Вчера ночью мне сказала.

На сцене начинают греметь первые аккорды национального гимна, и все морщатся.

— Что ты сказал? — тихо переспрашивает Сантанджело.

— Твоя мамка. Классная. Очень классная.

Сантанджело кидается в драку первым. Его кулак попадает Григгсу по животу, и через минуту они оба катаются по полу, колотя друг друга. Затем раздается воинственный клич, и после этого присоединяются все желающие, за исключением вашей покорной, и, поверьте, я действительно чувствую, что осталась не у дел, но лезть туда не готова. Глава факультета Муррей со стоном падает прямо мне под ноги. Я пытаюсь помочь ему, но потом понимаю, что он в восторге от происходящего. Как и все остальные. Все выглядит, как неандертальская стычка для убогих. Некоторые из городских учителей пытаются вмешаться. Это они зря. Еще минуты четыре я наблюдаю за всем этим с нарастающей скукой. Даже городские школьницы обмениваются со мной взглядом, закатывая глаза. Я смотрю на мать Сантанджело и радуюсь, что не приглашена к ней на ужин сегодня вечером.

Затем появляется полиция. Я узнаю отца Сантанджело, который бережет всю свою полицейскую суровость для сына. Потом я вижу, как Бен исчезает под горой тел и спешу на помощь, потому что братья Маллеты ринулись в бой прямо с гитарами, чем причиняют окружающим дополнительную боль. Только в момент, когда я уже вот-вот вытащу Бена из потасовки, у меня под ухом пронзительно верещит свисток, и какой-то коп хватает меня за руку. Все заканчивается.

Нас делят на группы: зачинщики и все остальные. Я оказываюсь в числе зачинщиков, потому что мои товарищи-слабаки, эти жалкие, низменные предатели указывают на меня, когда кто-то спрашивает, кто из них главный. Единственный плюс во всей этой ситуации заключается в том, что в этом дурацком крохотном городишке никого даже не сажают в фургон, чтобы доставить в изолятор. Нас ведут туда пешком. А самый большой минус — то, что меня сажают в одну камеру с Джоной Григгсом и Чезом Сантанджело, которые продолжают обмениваться оскорблениями, так что я понимаю, что ссора не закончена, и на этот раз меня точно в нее втянут. В соседней камере сидит человек тридцать, смесь из всех трех фракций. Я высматриваю Бена, но вижу только других глав факультетов, которые с гордостью показывают друг другу шрамы.

В моей камере меня просто не замечают. Пыль и грязь начинают действовать, дыхание у меня становится тяжелым, а это ни к чему хорошему не приведет. У противоположной стены камеры Джона Григгс и Сантанджело слишком заняты тем, что меряют друг друга взглядом, как два свихнувшихся быка, которым нужно выяснить, у кого больше… дури в голове.

Я прислоняюсь к решетке, которая отделяет нас от остальных.

— Просто чтобы прояснить ситуацию, — обращаюсь я к одной из городских девчонок. — Достаточно просто оскорбить чью-то мать?

— Нет, — объясняет она. — В этом и фишка. Оскорблять вообще не обязательно. Достаточно слов «твоя мамка».


— То есть если я скажу тебе: «Твоя мамка — та еще…»? — Я пожимаю плечами.

— Просто «твоя мамка». Но это не работает между девчонками, — добавляет она. — Чтобы так на это реагировать, тебе нужно отрастить член.

— Ой, как остроумно, — говорит Сантанджело.

Общение с горожанками скрашивает мое пребывание здесь. Свой первый час в тюрьме я провожу, болтая с одной из них — как выясняется, девушкой одного из братьев Маллетов — о мифах, касающихся пирсинга в пупке. Набравшись смелости, я задаю ей животрепещущий вопрос: «Почему Маллеты?» Но в этот момент мне начинает не хватать воздуха. Я узнаю начало приступа астмы, так что приходится отойти от решетки и присесть, упустив ответ на свой вопрос.

Первая волна родителей докатывается до изолятора около пяти вечера, а с ними и куратор факультета Муррей, так что через полчаса соседняя камера пустеет, и мы с Григгсом и Сантанджело остаемся одни. Меня переводят в соседнюю камеру, и нам всем разрешают заказать еду с доставкой на ужин.

— Ты обещала, что мы проведем переговоры насчет клуба, — говорит Сантанджело, все еще уставившись на Григгса, но обращаясь ко мне.

— Переговоры окончены, — без обиняков заявляю я.

— Ты не можешь отказаться.

— Да плевать, клуб наш, и вы не помешаете нам туда ходить, — презрительно бросает Джона Григгс.

— Еще как помешаем.

— Если мы договоримся насчет клуба, это будет выгодно всем, — продолжает убеждать Сантанджело.

— Только попробуйте приблизиться к нашей территории…

— А то что? — встревает Джона Григгс.

— К сожалению, государство продолжает время от времени использовать нашу школу как колонию для несовершеннолетних. У нас есть поджигатели.

— То есть вы нас спалите?! — восклицает он, изображая испуг.

— Нет, но мы сожжем все здания на нашей территории, которые принадлежат вам. И начнем с клуба.

Вот теперь они меня слушают.



Рафаэллу пускают ко мне благодаря тому, что она умеет уговаривать отца Сантанджело, который, оказывается, приходится ей крестным.

— Мы позвонили мистеру Палмеру, но он на каком-то мероприятии Ротари-клуба[5], а мистер Грейс с Муррея говорит, что у него нет полномочий освободить тебя, так что придется подождать, пока Сэл… то есть констебль Сантанджело, — исправляется она, глядя на него с улыбкой, — поговорит с мистером Палмером… И это может затянуться до полуночи.

— Где Бен? — спрашиваю я.

— Кажется, я видела, как он пошел за братьями Маллетами.

— Как будто он способен с ними справиться. Совсем спятил, что ли? Найди его, Рафаэлла. А ему не поздоровится.

— Я сегодня ночую у родителей, так что могу забрать его к себе.

Я слышу грохот тяжелых подошв в коридоре, и через минуту Джона Григгс с ошарашенным видом вскакивает на ноги и отдает честь. Сантанджело передразнивает его за спиной.

— Эй, там! — громко одергивает его отец, и Сантанджело садится с недовольным видом.

Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, что так удивило Григгса, и мое сердце пускается в бешеный пляс. Я впервые вижу Бригадира вблизи с тех пор, как он доставил меня в дом Ханны три года назад. Я всегда помнила его настоящим великаном, но сегодня замечаю, что Григгс выше него. Я прислоняюсь к решетке и слежу за их разговором.

— Думаю, тебе не повредит посидеть здесь до утра, — объявляет Бригадир тоном, который не терпит возражений.

Не знаю, как мог голос, который я слышала всего однажды, зацепиться в моей голове, но для меня он такой же узнаваемый, как голос Ханны. Я замечаю, как Джона Григгс кривится, однако руку не опускает.

— Есть, сэр.

— Да и тебе не помешает, — вставляет Сантанджело-старший, указывая на сына. Тот едва слышно цедит сквозь зубы ругательство.

— Прости, не расслышал? — громко переспрашивает его отец.

— Ничего, — бормочет Сантанджело.

А потом Бригадир смотрит на меня, и я выдерживаю его взгляд, хотя внутри у меня что-то тошнотворно сжимается. С виду он моложе, чем я помнила все это время. По крайней мере, моложе отца Сантанджело.

— Хотите, чтобы я отвез ее в школу? — спрашивает Бригадир.

— Нет! — едва не срываюсь на крик я.

Сантанджело-старший качает головой.