Ты должна мне убийство

— Какой джин предпочитаешь? — спросил он. Поняв, что я совсем в этом не разбираюсь, Никки решила за нас двоих.

— Мы возьмем «Monkey 47», это мой любимый.

— Хороший выбор, — ответил официант с улыбкой, от которой его усы чуть приподнялись. — У нас сейчас скидки на стейк и пирог с почками, не желаете?

— Нет, спасибо. — Я сморщила нос от одной только мысли о съедобных почках. Он кивнул и ушел к барной стойке.

Никки подтолкнула ко мне тарелку с орешками.

— Хочешь?

— Нет. Зачем мы сюда пришли?

— Мне нравится это место. К тому же тут шумно, так что никто не будет обращать на нас внимание и мы сможем говорить свободно. Плюс, — она заговорщицки наклонилась ко мне, — тут нет лишних глаз. Во многих сетевых пабах сейчас установлены камеры слежения. Невозможно гулять по городу без того, чтобы не попасть на пленку. Становится все сложнее и сложнее прятаться.

— Как насчет Коннора?

— Не поняла? — Она слегка приподняла правую бровь.

— Вы с Коннором встречались в Ванкувере? Мне известно, что у него были отношения с какой-то англичанкой. — Я скрестила пальцы под столом, надеясь, что она не раскусит мой блеф. Нужно добиться ее признания, а потом решить, что делать дальше.

Никки пренебрежительно шмыгнула носом.

— Даже если он с кем-то и встречался, то не со мной.

— Тебя зовут не Никки. — Я пристально посмотрела на нее, пытаясь уличить во лжи.

— Гений! — По ее лицу расползалась широкая улыбка, будто я только что подарила ей пони на день рождения. — Молодец. Как ты это поняла?

— На самолете не было никого с этим именем. — Я внезапно поняла, что сижу на самом краешке стула, и подвинулась, усаживаясь поудобнее. Мне нужно было сделать вид, что я держу все под контролем. — Я проверяла.

Никки кивнула официанту, поставившему перед нами напитки. Она сделала глоток и вытащила из стакана веточку розмарина.

— Замечательно. В джине все зависит от трав. Если добавить другие, то вкус совсем поменяется. А эта марка выиграла кучу наград.

— Мне пофиг на джин, — сорвалась я.

Она снова подняла бровь, будто разочаровавшись во мне; было похоже, что я — ее щенок, только что написавший на пол.

— Я просто хочу дать тебе что-то новое. Ведь это то, о чем ты мечтала: побороть свои страхи, попробовать новое. Разве не в этом смысл путешествий? Встречать новых людей, развиваться. Кстати, скажи мне: как ты получила список пассажиров авиакомпании? Они же обычно не предоставляют никому конфиденциальную информацию.

— У меня там знакомые работают, — отрезала я, умолчав об Алексе. Мне не хотелось, чтобы она знала о нем.

Никки кивнула.

— Мой папа всегда говорит, что нельзя недооценивать человека с хорошими связями. Порой один лишь звонок правильному человеку способен изменить весь ход игры.

— Так как тебя зовут?

— Какая разница?

— Мне это важно. — Я отхлебнула джин, чтобы как-то занять себя. Смесь биттера, специй и хвои немедленно влилась мне в горло. Коктейль оказался таким крепким, что напоминал освежитель для полости рта.

— Имена — удивительная штука, да? Они описывают человека. Например, если ты услышишь о девушке по имени Гертруда, то сразу же создашь ее образ в голове, не так ли? У Пенелопы будет другой образ. Странно, что имена выбирают для нас родители. При рождении ты являешься практически несформировавшимся куском теста, и они выбирают тебе имя, но не то, которое подходит, а которым они хотят решить твою судьбу. Мне кажется, мы должны сами выбирать себе имена, когда нам исполняется четырнадцать или шестнадцать, потому что в этом возрасте лучше понимаем себя. Я всегда видела себя Никки, а не той, кем меня видели родители. — Она сделала еще один глоток. — И ты — прекрасный тому пример. Я не могу представить тебя как Ким. Слишком миловидно, недостаточно серьезно. Кимберли. — Она протянула мое имя, словно добавляя туда слогов.

Мне тоже никогда не нравилось мое имя — оно мне не шло, его всегда любила мама, — но я не хотела показывать Никки, что она права.

— И какое имя мне, по-твоему, подходит?

— О-о-о, вот это весело! — Она захлопала в ладоши и внимательно присмотрелась ко мне. — Думаю, это должно быть чем-то слегка старомодным — у тебя старая душа. Что-то не особо девчачье, но и не грубое. Может, Ирэн? — Она потрясла головой, тут же отметая эту идею, и затем резко хлопнула ладонью по столу, заставляя наши стаканы подпрыгнуть. — Точно! Ада. Знаешь ее, правда? Ада Лавлейс. Она была графиней в девятнадцатом веке и занималась математикой.

— Знаю, еще она была одним из создателей аналитического двигателя Бэббиджа.

— То есть, грубо говоря, первого компьютера. Идеально тебе подходит. — Кажется, она гордилась собой за эту находку. — Да, точно Ада. Я бы на твоем месте поменяла имя — это полностью изменит твою судьбу. Ты станешь совсем другой. — Никки сделала картинный взмах руками.

Встреча с ней уже поменяла мою судьбу.

— Ты все еще не сказала мне своего реального имени.

— Ты фокусируешься на неважных вещах, — вздохнула Никки.

— А убийство Коннора — это достаточно важно для тебя?

— Разумеется, нет. С этим я уже справилась. Все позади, и говорить об этом нет никакого смысла.


Я потрясенно моргнула.

Может, она сумасшедшая? Я думала, что она будет все отрицать, но нет. Наоборот, Никки вела себя так, будто не произошло ничего из ряда вон выходящего — словно мы обсуждали еду или результаты футбольного матча. Ничего в ней не говорило о панике и отчаянии.

— Тогда о чем стоит говорить?

— О том, как ты убьешь мою мать.

У меня зазвенело в ушах; я почувствовала, как кровь приливает к вискам, заглушая голоса посетителей бара.

— Что ты сказала?

— Ты должна мне убийство.

Я подавилась джином и быстро поставила стакан на стол. Никки откинулась на спинку стула, наблюдая за моей реакцией.

— Ой, да ладно, ты ведешь себя так, будто мы не договаривались об этом. Ты поэтому спрашивала, не встречалась ли я с ним? Говорю же, никакого мотива для преступления быть не должно. Разве ты не помнишь? Ты хотела избавиться от Коннора, а мне нужно избавиться от мамы.

— Я никогда не договаривалась с тобой о таком.

Она положила руки на стол ладонями вниз, будто у нас были деловые переговоры.

— Нет, договаривалась. У нас состоялся прекрасный долгий разговор, мы составили идеальный план. Теперь ты не можешь отступиться, ведь я уже выполнила свою долю. Ты знала, что это случится.

До меня дошел смысл сказанного. О боже, это все по моей вине! Дыхание сперло — воздух словно поступал в легкие через крохотную коктейльную трубочку. Я почувствовала, как дрожит нижняя губа. Никки закатила глаза к потолку.

— Боже, соберись давай. Ты разочаровываешь меня. Я-то думала, мы с тобой похожи и прекрасно все понимаем. Этот парень был просто мусором, а ты ведешь себя так, будто я убила Далай Ламу. Уверяю тебя, миру будет лучше без одного из этих скучных самовлюбленных тинейджеров.

— Как ты можешь говорить такое? — Я быстро трясла головой, будто надеясь, что она заберет свои слова обратно. — Мы совсем не похожи!

Да, когда мы встретились, я хотела быть такой, как Никки, потому что она казалась мне уверенной в себе и смелой — но за этой властностью… и слоем косметики скрывалось уродство.

Она вздохнула и отодвинулась.

— Взгляни-ка на того джентльмена.

Я слегка повернулась и поймала его отражение в зеркале. На вид лет тридцать; прическа наверняка отнимала у него много времени и лака для волос; на нем был костюм и толстые золотые часы.

Никки продолжила говорить:

— Думаю, он работает с финансами — слишком хорошо одет. Плюс из обеспеченной семьи. Его костюм пошит в самой пафосной лондонской мастерской.

— Да какая разница?

— Помнишь ту женщину на площади? Которая подворовывала, предсказывая туристам будущее?

— А это-то тут при чем?

— Как думаешь, ее жизнь и жизнь этого парня у барной стойки стоят одинаково?

— Может, у нее и нет такого же количества денег, как у него, но их жизни стоят одинаково.

Никки выбрала орешек из тарелки и закинула себе в рот.

— Да ну? И на чем основывается твое заявление? Скажи мне, что она дает людям? Она не платит налогов — вряд ли эта женщина указывает свой доход от украденного. Не помогает другим своей работой, не помогает развивать экономику и общество. Она не создает музыку или картины, которые могут поднять настроение. Блин, она даже пахнет плохо.

— Это отвратительно, нельзя так говорить о людях! — воскликнула я. Меня буквально тошнило от ее слов.

— Нет, это суровая правда. Одни люди более ценны для общества, чем другие. Я не говорю, что она ничего не стоит, просто она не стоит много. Глупо притворяться, будто все равны, просто чтобы чувствовать себя хорошим человеком. Мы говорили об этом в аэропорту — о том, что мы умнее других. Я думала, ты меня поняла.

— Наш интеллект не делает нас лучше других людей! — Я не гналась за политкорректностью, просто хотела, чтобы мои слова звучали правильно. К тому же решать, что одни жизни стоят больше других… это ужасно.

— Конечно же делает. — Она наклонилась ко мне, опершись локтями на стол. — Представь, что тебе нужна операция, и больница предлагает тебе двух хирургов. Один из них — специалист с тридцатилетним опытом работы, закончивший Гарвард. Второй — сопливый выпускник, получивший диплом по интернету, который даже не удосужился застегнуть ширинку для встречи с тобой. Кого из них ты выберешь?

— Это глупо.

— Зато доказывает мою теорию. Ты ведь выберешь опытного врача?

— Да, но это совсем не то же самое, что судить людей по их расовой и половой принадлежности.

— Да пофиг мне на это, — всплеснула руками Никки. — Я говорю о стоимости людей. У Коннора она низкая — он был глуп и самолюбив, да к тому же неудачник. Даже если ты сама не хочешь это признавать, ученый в тебе прекрасно понимает этот факт. Некоторые вещи в жизни стоят больше, и с людьми так же. В глубине души ты считаешь себя лучше других.

— Нет, не считаю! — Я в раздражении потерла переносицу. — А если бы и считала, это совсем не значит, что ты можешь спокойно, ну, — я понизила голос, — убивать всех людей, которых считаешь бесполезными.