Трон из костей дракона

— Оставь его здесь, — сказала она. — Он еще может идти.

Изорн внимательно посмотрел на нее, потом пожал плечами. Продолжая путь по наклонному каменному тоннелю, они услышали, как тот человек с проклятиями поднялся на ноги и последовал за ними.

Когда перед ними возникла последняя дверь, высотой от пола до потолка, темная, прочная, погоня уже шумела в другом конце коридора. Опасаясь худшего, Джошуа протянул руку к одному и железных колец и потянул. Дверь легко отворилась, и петли мягко застонали.

— Слава Узирису, — сказал Изорн.

— Пусть проходят женщины и дети, — распорядился Джошуа, и два солдата повели маленькую группу по темному тоннелю за тяжелой дверью.

— Теперь мы подошли к этому, — сказал Джошуа. — Нам нужно найти способ запереть эту дверь или остаться, чтобы задержать наших преследователей.

— Я останусь, — зарычал Айнскалдир. — Я отведал сегодня колдовской крови, могу и еще добавить. — Он погладил рукоять меча.

— Нет. Это дело для меня, для меня одного. — Ярнауга кашлянул и беспомощно повис на руке Стренгьярда, но почти сразу же выпрямился. Высокий священник удивленно посмотрел на старика и вдруг понял.

— Я умираю, — сказал Ярнауга. — Мне не суждено было покинуть Наглимунд. Я всегда знал это. Я прошу только оставить мне меч.

— У тебя же нет сил! — сердито сказал Айнскалдир, словно его постигло неприятное разочарование.

— У меня их достаточно, чтобы закрыть эту дверь, — мягко сказал старик. — Видите? — он показал на огромные петли. — Они сработаны очень тщательно. Если дверь закрыть, клинок, сломанный в петельной щели, задержит самого стойкого преследователя. Идите.

Принц повернулся, как будто хотел что-то возразить; щелкающий крик разнесся по тоннелю.

— Хорошо, — горько сказал он. — Да благословит тебя Бог, Ярнауга.

— Не надо, — сказал Ярнауга. Он стащил с шеи что-то блестящее и вложил это с руку Стренгьярда. — Странно приобрести друга в самом конце, — сказал он. Лицо священника было мокро от слез, и он поцеловал риммера в щеку.

— Друг мой, — прошептал он и прошел в открытую дверь.

Они увидели, как блеснули в свете факелов глаза Ярнауга, когда он навалился плечом на дверь. Потом она захлопнулась, заглушив звуки подступающей погони.



Взобравшись по длинной лестнице, они, наконец, вышли наружу. Был ветреный дождливый вечер. Буря стихала. Стоя на каменистом плато под заросшим деревьями Переходом, они смотрели на далекий огонь, мерцающий на развалинах Наглимунда, и на черные нечеловеческие фигуры, пляшущие среди языков пламени.

Джошуа долго молчал. Капли дождя прочертили белые полоски на его измазанном сажей лице. Маленький отряд, дрожа, сгрудился за его спиной, собираясь снова тронуться в путь.

Принц поднял сжатую в кулак руку.

— Элиас! — крикнул он, и ветер унес далекое эхо. — Ты принес смерть и ужас в королевство нашего отца. Ты призвал Древнее Зло и надругался над опекой Верховного короля! Ты лишил меня дома, ты хотел уничтожить все, что я любил, — он замолчал, пытаясь сдержать слезы. — Отныне ты не король больше! Я отберу у тебя корону! Я отберу ее, клянусь!

Деорнот взял его под локоть и повел к дороге. Люди Джошуа ожидали его, замерзшие, испуганные и бесприютные в диком Вальдхельме. Он на минуту склонил голову в отчаянии или в молитве и повел их за собой в темноту.





Глава 15. Кровь и кружащийся мир




Черная кровь дракона хлынула на него, обжигая, как адское пламя. В мгновение, когда первые капли коснулись его, все его существо было подавлено. Ужасная кровь протекла через него, выжигая душу и оставляя сознание древнего дракона. Казалось, что он сам стал древним сердцем червя — в момент слабости, перед наступающей тьмой.

Тлеюще-медлительная, запутанная жизнь Игьярика захватила его; он менялся, и эта перемена была мучительна, как смерть или рождение.

Кости его становились тяжелыми и крепкими, как камень, искривленными, словно кости огромного червя. Кожа его обратилась в чешую, подобную драгоценным камням, и шкура на его спине скользила, словно жемчужная кольчуга.

Кровь сердца дракона с могучей, невероятной силой билась в его груди, тяжелая, словно темная звезда в глубокой ночи, и горячая, словно огни земных горнов. Когти его пронзали каменную кожу земли, а его древнее сердце билось… билось… билось… Он постиг всю хрупкую, великую мудрость народа драконов, пережив рождение своего долго живущего племени в детские годы земли и тяжесть бессчетных лет, давивших на него, долгих тысячелетий, несущихся мимо, словно мутные воды. Он был одним из старших всех племен, перворожденным остывающей земли, и теперь лежал, свернувшись, под ее поверхностью, как меньший червь мог бы укрыться под кожурой яблока…

Древняя черная кровь бежала по его жилам. Он рос, осознавал и называл все предметы кружащегося мира. Каменная кожа земли теперь была его собственной кожей — бесконечным пространством, на котором порожденные им живые существа боролись, сдавались и погибали, чтобы снова стать его частью. Их кости были его костями, скальными колоннами, подпиравшими мир, благодаря которым он улавливал любой трепет дыхания жизни.

Он был Саймоном. Но он был змеем. И был он еще самой землей, всей ее гигантской поверхностью и каждой частичкой. Он медленно рос, чувствуя, что смертная жизнь ускользает от него…

Во внезапном одиночестве своего величия, боясь потерять все, он потянулся, чтобы прикоснуться к тому, что знал. Он чувствовал их теплые жизни, маленькие искры в пустынной, ветреной темноте. Множество жизней — таких значительных и таких ничтожных…



Он видел Рейчел — сгорбленную, постаревшую. Она сидела на скамеечке в пустой комнате, обхватив руками седую голову. Когда она стала такой маленькой? У ее ног лежала метла, рядом аккуратная кучка пыли. В комнате замка быстро темнело.

Принц Джошуа стоял на склоне горы и смотрел вниз. Отсветы далекого пламени окрашивали его мрачное лицо. Он видел сомнения и боль принца; он пытался двинуться к нему, чтобы дать уверенность и облегчение, но был не властен прикоснуться к жизням, проносящимся перед ним.

Маленький коричневый человек, которого он не знал, направлял плоскодонку вверх по течению. Огромные деревья почти касались ветвями воды, тучи мошкары дрожали в воздухе. Маленький человек заботливо коснулся куска пергамента, заткнутого за пояс. Ветер трещал в перепутанных ветвях, и маленький человек благодарно улыбался.


Большой человек — Изгримнур? А где его борода? — расхаживал по искореженной ветром пристани и смотрел в темнеющее небо, на иссеченный бурей океан.

Красивый старик со спутанными белыми волосами сидел на камне, играя с толпой полуобнаженных детей. Его голубые глаза были мягкими и далекими, окруженными морщинками спокойной улыбки.

Мириамель, коротко остриженная, смотрела через поручни корабля на тяжелые облака, сгущающиеся на горизонте. Мокрые паруса с щелканьем мотались у нее над головой. Он хотел задержать взгляд, но видение пронеслось мимо, словно падающий осенний листок.

Высокая эрнистирийская женщина стояла на коленях у двух каменных пирамидок в рощице стройных берез на высоком склоне овеваемой ветрами горы.

Король Элиас смотрел в глубину винной кружки, глаза его покраснели, на коленях лежал серый меч Скорбь. Меч был дикой, злобной тварью, которая притворялась спящей.



Моргенс в огненной короне внезапно возник перед ним, и это вонзило ледяное копье боли даже в его драконье сердце. В руках доктора была огромная книга, губы его дергались в безмолвном крике предупреждения: остерегайся фальшивого посланника… остерегайся…



И потом все лица ускользнули, все, кроме одного, последнего призрака.

Мальчик, худой и неуклюжий, шел по темным подземным переходам, с плачем полз по запутанному лабиринту, словно пойманное в ловушку животное. Каждая деталь его пути, каждый новый изгиб или поворот мучительно открывались его сознанию.

Мальчик стоял на склоне горы, освещенный полной луной, и в ужасе смотрел на белолицые фигуры и серый меч. Черная туча закрыла мальчика своей тенью.

Тот же мальчик, только повзрослевший, стоял перед огромной белой башней. Ослепительный свет сверкал на его пальце, хотя вокруг была сгущающаяся тень. Звонили колокола. И крыша башни вдруг вспыхнула пламенем…



Теперь темнота поглощала его, унося в иные, незнакомые миры — но он не хотел идти. Не раньше, чем вспомнит имя этого ребенка, глупого неуклюжего мальчика, который трудился в невежестве. Он никуда не пойдет, он вспомнит…



Мальчика звали… мальчика звали… Саймон!

Саймон.

И тогда его зрение наконец погасло.



— Сеоман, — довольно громко сказал чей-то голос. Саймон понял, что его зовут уже не в первый раз.

Он открыл глаза. Цвета были такими яркими и насыщенными, что он быстро зажмурился, ослепленный. За его сомкнутыми веками танцевали безумные вертящиеся серебряные и красные колеса.

— Приди, Сеоман, приди и присоединись к своим спутникам. Ты нужен здесь.

Он снова чуть-чуть приоткрыл глаза, медленно привыкая к свету. Цвета не было вовсе — все было бело. Он застонал, пытаясь пошевелиться, но ужасная слабость сковала его, как будто что-то тяжелое сдавило его со всех сторон; в то же время он казался себе прозрачным и хрупким, словно был соткан из чистого стекла. Лежа с закрытыми глазами, он чувствовал, как свет проходит сквозь него, наполняя сиянием, но не согревая.

Тень пересекла его чувствительное лицо, ему показалось, что он ощущает ее реальный вес. Что-то мокрое и холодное коснулось его губ. Он глотнул, почувствовал ожог боли, закашлялся и глотнул еще. По вкусу можно было определить весь путь этой воды — ледяной пик, тяжелая дождевая туча, каменистый горный шлюз.

Он шире открыл глаза. Все вокруг, кроме маячившего поблизости золотистого лица Джирики, действительно было ошеломляюще белым. Он был в пещере с выбеленными пеплом стенами, исчерченными слабыми темными линиями. У стен грудами лежали шкуры, резные деревянные предметы и красивые изукрашенные чаши. Едва шевеля тяжелыми, онемевшими, но странно сильными руками, Саймон медленно ощупывал деревянное ложе и меховое покрывало. Как?..

— Я… — Он снова закашлялся.

— Ты болен, ты устал. Так и должно было быть. — Ситхи нахмурился, но выражение его светящихся глаз не изменилось. — Ты сделал нечто ужасное, Саймон, знаешь ли? Ты вторично спас мою жизнь.

— Мммм. — Его голова, казалось, так же онемела, как и мышцы. — Что произошло? Была гора… пещера… и… Дракон! — задыхаясь, воскликнул Саймон и попытался сесть. Меховая накидка сползла вниз, и только тут он понял, как на самом деле холодно в комнате. Из-за шкуры, висевшей на другом конце комнаты, сочился слабый свет. Волна внезапного головокружения лишила его всех сил. Он снова опустился на ложе.

— Пропал, — коротко ответил Джирики. — Живой или мертвый, я не знаю, но пропал. Когда ты ударил, он прополз мимо тебя и рухнул в пропасть. Я не разглядел, куда он упал, сложно различить что-нибудь в бездне снега и льда. Ты владел мечом, как истинный воин, Сеоман Снежная Прядь.

— Я… — Саймон прерывисто вдохнул и попытался еще раз. Когда он говорил, болело лицо. — Я думаю… это не я. Торн… использовал меня. Мне кажется, он… хотел, чтобы его спасли. Это наверное звучит глупо, но…

— Нет. Может быть, ты и прав. Смотри, — Джирики показал на стену пещеры в нескольких футах от них. Торн лежал на плаще принца, как на подушке, черный и далекий, как дно колодца. Как могла такая вещь казаться живой в его руках? — Не трудно было нести его сюда, — сказал Джирики. — Может быть, он хотел идти именно в этом направлении.

Слова ситхи запустили в мозгу Саймона медленное движение колеса воспоминаний.

Меч хотел попасть сюда — но куда это «сюда»? И как мы попали… Матерь Божья, дракон!..

— Джирики, — задохнулся он. — Остальные! Где остальные?

Принц осторожно кивнул.

— О да. Я надеялся подождать с этим, но вижу, что у меня нет выбора. — На секунду он прикрыл янтарные глаза. — Аннаи и Гримрик погибли. Их погребли на горе Урмсхейм. — Он вздохнул и сделал незнакомый, беспомощный жест. — Ты не знаешь, что значит похоронить вместе смертного и ситхи, Сеоман. Это случалось очень редко — и ни разу за последние пять веков. Деяния Аннаи будут жить до конца мира в Танце Лет, и имя Гримрика всегда будет рядом с ним. Они вечно останутся лежать под Деревом Удуна. — Джирики закрыл глаза и некоторое время молчал. — Остальные… Что ж, они все живы.

Сердце Саймона сжалось, но он отогнал на время мысли о погибших. Он увидел, что темные линии, испещряющие потолок, складывались в странные изображения змей и животных с длинными клыками. Пустые глаза животных тревожили его: ему казалось, что если слишком долго смотреть на них, они начнут двигаться. Он снова повернулся к Джирики.