Тень невидимки

— Знаю. А теперь и вы тоже. И должны быть мне благодарны, что я предупредил. Так что лучше вам о том, что здесь было, забыть. Вы ведь умеете действовать в предполагаемых обстоятельствах? Ну вот предположите, что будет, если…

Актер предположил. И побледнел. Он уже не предлагал тряхнуть стариной. Нижняя губа у него затряслась. Всё-таки очень впечатлительные натуры — актеры. И умеют выстраивать цепочки причинно-следственных связей в рамках заданного сценария.

— Ну всё, спасибо вам за хорошую игру. Получил истинное, как ценитель, удовольствие от вашего таланта. Спасибо и… прощайте.

Этот эпизод был отыгран. Главный исполнитель улетал в далекие страны. Но проживет вряд ли долго, потому что такой гонорар его печень не переработает, просто не выдержит! И значит, концы обрубятся.

Премьера прошла удачно. Актеры нашли своих зрителей. И узнали их. Вернее сказать — опознали…





* * *


Петруха не был Петрухой. И даже не был Петром. Звали его совсем по-другому, и фамилия была иная, чем в паспорте, и отчество. И родителей его звали иначе. У многих телохранителей «Первого» были выдуманные биографии и подставные родственники. Если наведаться к этим родственникам в гости и расспросить, где их сынок служит, то вечером будешь разговаривать совсем с другими людьми и совсем в ином месте, и уже без чая с вареньем. Нормальная практика.

Петруха уже привык, что его жизнь, в том числе частная, принадлежит не ему, а его начальству. Например, если он случайно встретит симпатичную девушку, то тут же должен доложить о знакомстве рапортом по команде. Если захочет продолжить с ней знакомство, то обязан испросить на это разрешения у вышестоящего командира и, может быть, после тщательной проверки, получит его или попрощается со своей несостоявшейся любовью. А коли решит вступить с ней в долговременную интимную связь, то только после ее собеседования с начальством под видом приятельской встречи. И впредь станет докладывать, где и когда с ней встречался, с какого до какого часа, в какой компании и какой позе, если это станет интересовать отцов-командиров. И это несмотря на любимую законную жену, которой никто ничего о его посторонней связи не сообщит, хотя будет знать о его каждом шаге.

Впрочем, если и у его жены образуется любовник, то, как подозревает Петруха, ему тоже никто ничего не сообщит. Ведь «узаконенный» любовник жены — это лучше, чем случайные и потому потенциально опасные связи. Такая жизнь у «казенных» людей. Тот, кто приближен к «Первому», должен быть прозрачен, как стеклышко!

Петруха привык к такому порядку вещей. И не брыкался. Он получал хорошую зарплату, имел прекрасный дом, крепкую, под надзором товарищей по оружию, семью, неприкосновенность своей личности, гарантированную лежащим в его кармане удостоверением, и замечательные перспективы в виде ранней, по выслуге лет, пенсии с многочисленными надбавками, коэффициентами и разовыми доплатами. У него было всё очень хорошо.

Было… До ближайшего поворота. А всё потому, что на ближайшем повороте, из-за угла, на проезжую часть выпал какой-то мужик и прямо ему под колеса. Петруха резко затормозил, попробовал вывернуть вправо, но мужик, спасаясь от удара, тоже дернулся в сторону и они, конечно, встретились. Перед ветровым стеклом мелькнуло испуганное, с круглыми глазами лицо, раздался громкий шлепок, сдавленный вскрик, и прохожий исчез из поля зрения.

Вот черт! Петруха замер, пытаясь осознать, что произошло. У него, конечно, был при себе оберег в виде удостоверения ФСО, но лишние происшествия ему были ни к чему. Зачем себе портить послужной список?

Несколько секунд он сидел неподвижно, надеясь на то, что вот сейчас мужик встанет и пойдет себе куда шел. А он поедет куда ехал. Но мужик не вставал. Петруха открыл дверцу, вышел из машины. Мужик лежал на асфальте, неестественно разбросав руки и ноги. На вид — мертвец.

Неужели?!

Петруха подошел ближе. Наклонился над телом.

— Эй…

Мужик открыл глаза.

— Ты чего так ездишь? — возмутился «мертвец». — Козел безглазый!

Уф…

— Ты же сам мне под колеса прыгнул, дядя, — напористо начал Петруха. Потому что знал, что лучшая защита — это нападение. И, приблизившись к его лицу, принюхался. Но от пешехода спиртным не пахло, а это плохо.

— Чуть не убил! — плаксиво начал подвывать пришедший в себя потерпевший. — Я шел, никому не мешал, а этот… На джипе!.. Прямо на переходе! Творят что хотят…

Точно, переход — вон он. На столбе прибит знак, которого раньше здесь не было. И когда только успели?

— Вот, ногу сломал! — уже орал прохожий. — И тут содрал… И рубаху порвал!..

Мужик был так себе — не бомж, но и не сказать, чтобы очень ухоженный. Явно ниже среднего достатка. С таким можно и договориться…

Петруха быстро оглянулся по сторонам. Зевак пока не было, но если мужик будет так верещать, то появятся непременно.

— Как я теперь до больницы дойду?! Вызывай давай «скорую»!

«Скорая» была ни к чему.

— Может, я тебя сам довезу? Так быстрее будет, — предложил Петруха.

— Вот и вези, коли сбил!

Это был выход. По дороге можно успеть столковаться. Без протокола.

— Ну давай, держись.

Петруха приподнял потерпевшего, потащил к машине.

— Ай! Ой! — орал мужик. — Бо-ольно! Оё-ёй! Не дергай так!

Вот зараза!

Петруха, напрягаясь, дотащил мужика до джипа, открыл заднюю дверцу, втянул на сиденье. Подумал еще: как бы он обивку кровью не испачкал… Потом быстро сел за руль и рванул в ближайший проулок подальше от места происшествия. Вот так славно будет. Это теперь еще доказать надо, кто мужика сбил. А пока надо найти к нему подходец, установить контакт, предложить… Этот много не запросит… И начальству можно ничего не докладывать…


— Ой! Ой! — охал, стонал, скулил, хлюпал носом пострадавший пешеход. — Покалечил меня совсем. И рубаху, рубаху новую… Я ее год назад покупал! Ой, больно как!..

— Да ладно, жив и хорошо! — начал Петруха миролюбиво. — Ты меня тоже до полусмерти испугал. Ей-богу! Я еду, а тут ты, откуда ни возьмись!

— А ты не лихачь! — вдруг услышал он другой, спокойный и ровный голос. — Останови машину.

Кто там еще? Кто это говорит? Петруха остановился, попытался повернуться, но почувствовал, как чужая рука с заднего сиденья жестко перехватила ему горло.

— Ты чего, мужик? — удивился он. — Я вот сейчас…

Но докончить фразы не успел, потому что сзади в спину ему уперлось что-то холодное и острое.

— Не дергайся, — предупредил его голос, — а то поранишься. До смерти.

Что это? Нож? Нет!.. Хуже! Шило… Длинное и тонкое, которое легко прошло сквозь обивку сиденья. До тела. До его тела!

Петруха попробовал сдвинуться вперед, но рука на горле жала его к сиденью.

— Я же говорю — не дергайся, — строго сказал мужик, — и ручками не размахивай. Не то!..

И шило стронулось вперед. Петруха почувствовал, как остриё прокололо кожу и мышцы. По спине поползло горячее и липкое. Кровь… Его кровь!

Петруха напряженно «прислушивался» к шилу, к тому, где оно находится, как ковыряет его тело. Черт подери!.. Ни дальше, ни ближе — прямо против сердца!

Шило не нож, легко проскочит между ребер. Нож еще может застрять или уйти вбок, или сломаться, шило — нет! Шило пойдет прямо! Если это ограбление, то грабитель большой знаток анатомии.

— Руки назад, за сиденье, — скомандовал преступник. И поковырялся в ране.

Петруха быстро опустил руки, обнял спинку сиденья сзади. Мягкая веревка перехватила ему запястья, сцепила, стянула кисти рук. Петруха оказался притянут и распластан на сиденье, как жук в гербарии. И даже булавка имела место быть, которой его с минуты на минуту могли проткнуть!

— Слышь, дядя, — шепотом, боясь шевельнуться, боясь напугать бандита, сказал Петруха. — Если тебе бабки нужны, так они в правом нагрудном кармане. Там много. И баксы тоже. Бери и уходи, только удостоверение оставь.

Преступник молчал, давая возможность жертве самого себя напугать, потому что когда тебя просто убивают, ничего не прося, не торгуясь, не запугивая, не угрожая, ничего не объясняя, — это внушает ужас. Люди не умеют умирать молча…

— Если тебе мало, я еще дам. У меня дома есть. Жена вынесет. У меня много денег…

Тишина.

— Ну, ты чего молчишь? Чего молчишь?! — нервничал, стал заискивать, теряя самообладание, Петруха. — Скажи, что тебе надо?

Молчание.

— Зачем тебе меня убивать? Это статья. Я тебе и так всё отдам. Ты слышишь меня?

Легкое давление шила в ране. И страшное, до жути ощущение, что в любую следующую секунду это шило могут толкнуть вперед, легко, даже без напряжения, и оно проколет мышцы, скользнет по ребрам и войдет в сердце… Как иголка в подтаявшее масло. Ну почему, почему он молчит! Лучше бы уж убил. Сразу!.. Всё-таки никто не может запугать человека больше, чем он сам! Любой герой, способный переть голой грудью на штыки, жертвовать собой в бою, в кураже, в атаке, вот так, в тишине, один на один с собственной смертью, ломается и начинает «течь».

— Ну, скажи, хоть что-нибудь скажи. Ну, или убей!..

Это была уже истерика, вернее, преддверие. Еще немного, и жертве станет всё равно, потому что быть в напряжении, ожидая смерть, долго невозможно. Уж лучше разом… И тогда он может наделать много глупостей.

— Не ори. Мне деньги не нужны. Можешь их себе оставить.

А что тогда? Что ему нужно? Что?

— Письмецо передать.

— Кому?

— Тому, кого ты охраняешь.

Кому?! К телохранителю на мгновение вернулась утраченная было воля. В него были вбиты крепкие рефлексы.

— Это невозможно! Это запрещено.

— А ты постарайся.

— Чтобы меня потом…

— Они-то потом. А я сейчас.

И шило продвинулось еще на полсантиметра в плоть. И скребануло по ребру. И дальше никаких препятствий у него уже не было.

— Мне продолжить?