Спасти Одетту

– Немедленно прекрати обижать бедную мышку! Злой, злой кот!

И все-таки дело не только в шмотках – Кира и правда не в духе, понял я. Она схватила меня за шкирку и оттащила от Фреда. Ай-ай! Я же не собака! Фред запищал так, будто ему довелось пережить ужасные мучения. Ну погоди у меня! Повернув к нему голову, я зло на него зашипел:

– А ну не прикидывайся, будто я сделал тебе больно! Решил, сейчас надавишь на жалость и отвертишься от нашего уговора? Сильно ошибаешься! Я сейчас объясню Кире, как на самом деле обстоят дела!

Фред прекратил пищать и вместо этого злорадно засмеялся:

– Ага, точно! Кот объяснит девочке, что собирается куда-то пойти в компании мыши, чтобы вызволить другую кошку из лап других мышей. Ты бредишь, что ли, черный?

Мяв! Какая неслыханная наглость! А я только что переживал, как бы ненароком не поцарапать этого мелкого засранца! Вот попадется еще мне в лапы – уж я больше когти втягивать не буду, клянусь своей когтеточкой!

Я вывернулся у Киры из рук, упал ей под ноги и принялся обвинительно мяукать. При этом я все время указывал на Фреда и старался всем своим видом выразить возмущение. Мы ведь с Кирой родственные души, и я очень надеялся, она поймет, что я хочу пожаловаться.

Кира наморщила лоб:

– Что ты имеешь в виду? Что не причинил вреда мышке?

Я замяукал с еще большим надрывом. Кира усмехнулась:

– Ах вот оно что! Это мышка тебя обидела? Что ж, беру свои слова назад.

Фред широко распахнул глаза:

– Быть такого не может! Она и впрямь тебя понимает! С ума сойти!

– Я же тебе говорил. А если Уинстон Черчилль что-то говорит, значит, так оно и есть.

– Все ясно, шеф! – пробормотал Фред и снова улегся на подушку. То-то же, молодец! Сразу бы так! Кира нежно погладила меня по голове и подошла к лежавшему на месте Одетты Фреду, чтобы рассмотреть его внимательнее.

– И все-таки, Уинстон, я не совсем поняла, что ты хочешь сделать с этим мышонком.

Я задумался. Как бы так объяснить присутствие Фреда в комнате, чтобы Кира сразу же не выставила его за дверь? Если он сейчас удерет, я уже никогда не смогу его разыскать. А без Фреда не смогу разыскать и Одетту.

Я на секунду задумался. По какой причине Кира могла бы оставить Фреда в комнате? Правильно! Другие кошки!

Кира же любит животных и наверняка не захочет, чтобы другие кошки устроили охоту на беднягу Фреда. Выходит, нужно просто рассказать ей, что Фред ранен, а я всего лишь хотел спрятать его от других кошек до тех пор, пока он не поправится – и тогда она наверняка его здесь оставит. Я тоже подошел к Фреду, указал лапой на нижнюю половину его туловища и стал жалобно мяукать, даже повизгивать.

– Фред, а ну прикинься, будто у тебя так болят задние лапы, что ты едва можешь ходить, – потребовал я у своего напарника-мыши.

– Чего? Это еще зачем?

– Не задавай вопросов, просто делай как я говорю! – приказал я.

Фред подернул острым носиком, потом поднялся и, прихрамывая, заковылял по подушке – зрелище было жалкое.

– О боже! – воскликнула Кира. – Бедный кроха! Он же еле ходит!

Она протянула руку и осторожно подняла Фреда с подушки. По его широко распахнутым глазам я понял, что ему ооочень страшно было оказаться в руках человека. Неудивительно, ведь с мышами-полевками такое наверняка случается не каждый день!

– На помощь! – хватая ртом воздух, пропищал Фред. Казалось, он только и думал, как бы спрыгнуть с Кириной ладони.

– Спокойно, приятель! Кира тебе ничего не сделает. Она всего лишь хочет проверить, все ли с тобой в порядке, так что выгляди по-жалостливей!

По моей команде голова и задние лапки Фреда тут же беспомощно обвисли, а писк стал еще тоньше и несчастнее.

– Бедная маленькая мышка! Что же с тобой случилось?

Пришло время для моего сольного номера: я забегал туда-сюда возле Кириных ног, шипя и сражаясь с невидимым противником. Суть пантомимы угадывалась легко – речь шла о суровой ожесточенной борьбе.

– Ага, Уинстон. Хочешь сказать, что мышка с кем-то сражалась? С кем же?

Я зашипел еще громче, добавил к пантомиме дикие скачки, а также выпустил когти и стал тянуть лапы к Фреду.

– С другими кошками? Местные кошки охотились на мышку?

Бинго! Сто очков! Я кивнул и мяукнул.

– Ох, бедняга! И ты решил отнести его в безопасное место, правильно?

Снова кивок.

– Хорошо. Тогда оставим мышку тут, а сами спустимся вниз.

Э-э-э, секундочку! Спуститься вниз я, конечно, собирался. Только вот не с Кирой! Я хочу отправиться на поиски Одетты с Фредом. Усевшись на пятую точку, я понуро взглянул на Киру. Она сразу поняла, что я от ее плана не в восторге.


– Неужели ты не пойдешь со мной, Уинстон? Сейчас ведь начнется свадебная церемония. Разве ты не хочешь увидеть, как Вернер с мамой поженятся? – В ее голосе прозвучало огромное разочарование. Вот черт, что же делать? Это из-за Одетты? Переживаешь, что мы ее до сих пор не нашли? Мы ее найдем, Уинстон, обещаю. Но эта свадьба – совершенно особенный, важный день для мамы. А значит, и для меня. Мы ведь совсем скоро станем настоящей семьей. Уинстон, ты непременно должен при этом присутствовать!

Мяу, ну хорошо! Кира сказала такие слова, что я просто не могу промяукать «нет» ей в ответ! Я бросил взгляд на Фреда:

– Ты это слышал, приятель. Мне сейчас придется отлучиться. Но я обещаю поторопиться!

– Да?! А мне что же, придется сидеть тут и ждать тебя? Ты шутишь, что ли!

– Извини, но по-другому не выйдет.

Усы Фреда задрожали – и уж точно не от радости.

– Мне нужно домой! Не рассчитывай, вернувшись, найти меня здесь. Меня, в конце концов, тоже ждут жена и дети!

Ну уж нет, парень. Мы так не договаривались. Уговор есть уговор! Я поднял лапу и, легонько царапнув Киру по ноге, показал на Фреда.

– Думаешь, мышке опасно оставаться тут без тебя? – предположила Кира. – Хм, наверное, ты прав. Погоди-ка.

Окинув взглядом комнату, она подошла к стоявшей в изножье кровати скамейке и залезла в лежавший на ней чемодан.

– Смотри, у меня как раз осталась обувная коробка из-под туфель, которые я купила специально для свадьбы. Мышка может пожить в ней, пока мы не поднимемся обратно в комнату.

– Что?! НЕТ! Ни в коем случае! – запротестовал Фред.

Но Кира его слов, конечно, не поняла. Она осторожно посадила брыкающуюся мышь в коробку и накрыла ее крышкой:

– Ну вот, теперь ты в безопасности. Потом она поставила коробку на книжную полку и придавила крышку, положив сверху пару книг:

– Пойдем, Уинстон! А то еще что-нибудь пропустим!





– Дорогие жених и невеста, дорогая Анна, дорогой Вернер! Завершить я хочу цитатой из Библии, где говорится о том чуде, которое сегодня свело всех нас вместе, о чуде, которое свело вместе вас. Я говорю о любви. Об этом важнейшем человеческом чувстве в Библии сказано следующее:

Любовь долготерпит,

милосердствует,

любовь не завидует,

любовь не превозносится,

не радуется неправде,

а сорадуется истине;

все покрывает,

всему верит,

всего надеется,

все переносит.

Любовь никогда не перестает.





Симона на секунду прервала проповедь и оглядела собравшихся. Бабушка, расчувствовавшись, плакала. Достав носовой платок, она осторожно промокнула им слезы на глазах, чтобы не потекла тушь на ресницах. Госпожа Хагедорн тоже казалась очень растроганной – впрочем, она вообще страшно любит слушать, как ее дочь читает проповеди, – так что и сейчас, возможно, растаяла в первую очередь от этого. Беата, напротив, сидела рядом со своим мужем и время от времени зевала. А когда Симона заговорила о любви – и вовсе закатила глаза. Видимо, она не верит в это великое чувство, и тут ей можно только посочувствовать. Я и сам бы обронил пару слезинок, умей я плакать. Ведь в придачу ко всему я ни на секунду не забывал о моей бедной Одетте, которую я тоже люблю больше всего на свете. Симона, кстати, могла бы упомянуть в своей речи о том, что любовь играет важную роль и в жизни животных. Как минимум в жизни кошек. За собак говорить не стану. Кто знает, что для них важно.

Пока я размышлял о любви у кошек, собак и прочих живых существ, Симона уже перешла к другой теме. Теперь она стояла прямо перед Вернером с Анной и с очень серьезной интонацией что-то им внушала. Вернее, о чем-то их спрашивала. Сначала она обратилась к Вернеру, который выглядел страшно взволнованным – даже с пятиметрового расстояния мне было видно, как сильно он нервничал. Цвет его лица менялся от бледного до очень бледного – впрочем, не исключено, что виной тому была надетая в честь этого важного дня и слишком туго затянутая на шее бабочка. Анна тоже была одета по-особенному: на ней было очень длинное белое платье в пол. На вид не слишком практично, но красиво.

– Вернер Александр Хагедорн, берешь ли ты Анну Коваленко в законные жены и клянешься ли любить ее, как завещал Господь, в горе и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

Вернер сухо сглотнул, а потом хрипло ответил:

– Да.

Затем Симона повернулась к Анне: