Серьга Артемиды

— Ты заметил, какие у нее часы?

— Нет, ну она же не Шолохов!..

— Прямо как медальончик на браслете висит! А селфи было бы круто! Хотя она без макияжа страшненькая такая, удивительно даже! — Тут Настя аж задохнулась от оглушительного озарения. — Слушай, бежим за ней, может я ее просто сфотографирую тихонько и выложу! И как это я сразу не сообразила!..

— Нет, ну почему в книге?!

Настя искренне не понимала, какая разница, где именно расписалась великая Дольчикова. В книге — прекрасно, отлично, — автограф-то получен, вот он, есть что показать «друзьям» в интернете, есть что сунуть под нос бабке, которая в Настины успехи не верит ни на грош!..

— Бежим, бежим за ней!

Красавец Даня все хныкал над своим томом, а Настя тащила его в ту сторону, куда ушла Дольчикова. В толпе ее не было видно, впрочем вряд ли она стала бы толкаться среди абитуриентов. Должно быть, поднялась на второй этаж.

Но и на втором, и на третьем этажах высоченные старинные двери оказались запертыми — с лестничной площадки деваться некуда. Стало быть, Дольчикова на четвертом!..

— А зачем мы бежим по лестнице? — неожиданно спросил слегка запыхавшийся Данила Липницкий. — Наверху тоже экзамены принимают?..

Но Насте некогда было отвечать на его нелепости!..

Добежав до четвертого, они оказались словно на скале над морем — внизу отдаленно и глухо гудело, а здесь тишина, безлюдье, пылинки, танцующие в солнечном столбе.

…Это все прекрасно, но куда девалась Дольчикова?..

В коридоре никого не было, и дверей никаких не имелось, единственная, словно «бальная», будто из фильмов про эту дуру Наташу Ростову, — резная, с начищенными медными ручками, на стене пыльная табличка «Репетиционный зал». Настя подергала — заперто.

— Вон там, кажется, еще какой-то выход, — сказал Даня.

Настя оглянулась. В противоположном торце коридора тоже были двери, а за ними свет, море света. Настя ринулась и потянула створку, та подалась.

— Тихо! — шепотом приказала Настя и нацелила в проем телефон. — Она там, я чувствую!.. Мы сейчас осторожненько…

— Да что происходит-то?! — с громкой досадой спросил ее спутник, перехватил дверь, дернул и распахнул. Открылся выход на просторный балкон, весь засыпанный окурками. С балюстрады местами поотваливалась штукатурка. Старинная плитка вздыбилась, кое-где ее не было вовсе. В самом углу балкона дрожала листочками молодая березка.

— Никого, — упавшим голосом сказала Настя и опустила телефон. — А куда же она могла?..

И тут они оба ее увидели.

Светлана Дольчикова, знаменитая артистка, лежала ничком чуть поодаль от березки, почти под перекладиной железной пожарной лестницы. Рука у нее была странно и неестественно вывернута, из сумочки разлетелись какие-то штучки.

Настя стала торопливо фотографировать.

— Прекрати сейчас же.

— Как ты думаешь, зачем она там легла?

— Прекрати.

Тон у него был странный, и тут Настя словно проснулась.

— Что?.. Что-то случилось, да?!

Даня Липницкий осторожно и медленно, словно чего-то опасаясь, подошел к лежащей, присел на корточки, посмотрел и потрогал ее руку.

— Она… почему она лежит?! — вдруг завизжала Настя и сама себе зажала рот ладонями — так ей вдруг сделалось страшно.

В детстве, испугавшись чего-нибудь, она кидалась бежать, бежать изо всех сил, зажмурившись и молотя по бокам кулачками, пока не добегала до спасения — матери, бабушки или теплого собачьего бока.

— У нас собака была, — заговорила Настя, вытирая обеими руками губы и трясясь, — большая, лохматая. Она везде за мной ходила. Тяпа, ее звали так, Тяпа. И умная!.. Она потом умерла. А… эта… — Настя показала подбородком, — тоже умерла, да?..

— Отойди во-он туда, — сказал Даня Липницкий. — Тяпа — хорошее имя для собаки. Какой она была породы?

— Никакой. У нее не было породы. Она просто с нами жила и была нашей собакой.

Даня поднялся, достал телефон и нажал кнопку.

— Пап, у нас странная история. Я с Ромкой на экзаменах, и кажется… — он вздохнул, — кажется, тут кого-то убили. Только что. Нет, в прямом смысле. Нет, я не перегрелся. Нет, не шутка. Нет, я не спятил. Убили девушку, мы только что видели ее… живой и здоровой. Мы были на первом этаже, а сейчас на четвертом. И она лежит… на балконе. Папа, послушай!..

— Светлана Дольчикова, — пискнула Настя. — Знаменитая артистка!..

— Знаменитая артистка, — повторил за ней Даня. — Я вызываю полицию. Хорошо, понял. Вызываю и жду тебя. Папа, я все понял.






* * *


…Люди в синей форме как-то моментально и непонятно разделили огромную толпу абитуриентов и экзаменаторов на группы и рассадили по разным классам. Настя и Даня оказались вместе с ректором Серебрийским, тем загорелым дядькой, что приехал с несчастной Дольчиковой, Милой и членами приемной комиссии, которые не стали слушать, когда она читала про «скобки года». Настя время от времени вспоминала об этом, как о чем-то пережитом давным-давно, и тогда переставала дрожать мелкой собачьей дрожью.

Потом Даня ей сказал, чтоб не тряслась, и тогда она совсем перестала.

Все молчали и чего-то слово бы ждали. Загорелый дядька хмурился и посматривал на часы, как будто прикидывал, когда закончится некое досадное недоразумение, задержавшее его.

Вдруг дверь распахнулась. Все разом оглянулись. На пороге возник лохматый парень, обвел взглядом сидящих и стоящих и вскричал:

— Игорь Маркович!.. Вы здесь, слава богу!

— Чего тебе, Аллилуев?

— А меня к вам послали! Я и пришел! Говорят, только вы знаете!

— Чего знаю, Аллилуев?

— Да чего дальше делать с засраками! Их опрашивают, отпускают, а никто не уходит. Все ждут. Кто списков, а кто не успел прослушаться, хотят, чтобы новую дату объявили…

— Не части, Аллилуев, и так голова раскалывается! Сейчас я… Пойдемте, что ли, Мария Григорьевна.

Та самая женщина из приемной комиссии, по слухам, гениальный педагог, махнула рукой:

— Ступайте без меня, Игорь Маркович. Все равно мы сейчас ничего не решим!..

— Засраки? — тихонько возмутилась Настя. Неприличное слово отвлекло ее от ужасных переживаний. — Это он про нас, про поступающих?! Да как он смеет!..

Даня Липницкий сбоку взглянул на нее.

— Вообще это очень старая шутка. Засрак — заслуженный работник культуры. В Советском Союзе давали такое звание, оно считалось почетным, но не очень. Сокращение, понимаешь?.. Этот тип так называет абитуриентов, шутит.

Тут Настя разобиделась. Почему он с ней разговаривает, словно она малоумная?..

— А чего мы ждем, я не понимаю? — с ходу заговорил кто-то, как только за ректором закрылась дверь. — И сколько еще ждать?!

— Ждем следственных действий, насколько я понимаю, — ответила гениальная Мария Григорьевна с некоторым сарказмом. — А уж дождемся ли и когда, одному богу ведомо.

— Действий! Какие действия, когда в этих стенах, в этих…

— Священных, — подсказала Мария Григорьевна.

— Вот именно! Где бывал сам Вахтангов! И убийство!..

Тут заговорили все разом, словно им разрешили:

— А я давно выносила на собрание, что выход на пожарную лестницу нужно заделать! Она же с пожарной лестницы упала!

— Да с чего вы взяли!

— А там больше падать неоткуда!

— Светочка и не упала, ее убили, зарезали!.. Вон дети ее нашли зарезанную!

Все головы до единой как по команде повернулись к Насте и Дане.

— Здрасти, — пролепетала Настя и сделалась пунцовой.

— Так Светочка зарезанная была или нет?!

— Видите ли, — начал Даня Липницкий обстоятельно, но договорить не успел.

— Кто тут Морозова? Есть Морозова?

— Это я! — крикнула Настя. — Я!..

— Пойдемте со мной.

Настя кинулась за человеком в форме, даже не оглянувшись на своего сегодняшнего друга. Он ведь и правда как будто друг! Без него она бы пропала, совсем пропала во всей этой… жути!

…Про жуть молодые актрисы тоже писали в своих блогах, и Дольчикова писала. «Красиво до жути, до одури» — так она описывала съемки в каком-то польском городе, то ли в Кракове, то ли в Варшаве. И еще — мистически. «Мистически прекрасное место!»