Расскажи мне три истории

– Тебе нужно проветриться. Пойдем с нами, Ит, – говорит блондинка и взлохмачивает его волосы, как будто он маленький упрямый мальчик. Флиртующие шестнадцатилетки одинаковы что в Лос-Анджелесе, что в Чикаго, хотя, я бы сказала, девушки здесь еще громче, будто бы они видят прямую взаимосвязь между уровнем громкости и мужским вниманием.

– Не, не сегодня, – отвечает Бэтмен вежливо, но сухо. У него темные волосы и голубые глаза. Мило, если вам нравится «меня ничего не колышет» вид. Я поняла, почему та девушка взлохматила его волосы. Они густые и манящие.

Но он кажется презрительным. Или печальным. Может, даже и тем, и другим. Словно он тоже считает дни до выпуска из этого места и не видит смысла это скрывать.

Если уж речь зашла об этом: 639 дней, включая выходные. Даже я склонна скрывать это. Большую часть времени.

У меня не было ни малейшего шанса рассмотреть его и не попасться, но я почти уверена в том, что у Бэтмена ямочки на щеках, и существует вероятность того, что он использует подводку для глаз, хех. А может дело в темных кругах под глазами, которые подчеркивают их – похоже, он страдает хроническим недосыпом, будто сон – это роскошь для него.

– Ну и ладно, – отвечает девица и делает вид, что ее не задел его отказ, хотя очевидно, что это так. Несмотря на это, она садится на колени другой девицы – такой же блондинки, мне даже интересно, не близняшки ли они – на стул напротив и наигранно обнимается с ней. Я уже видела это шоу.

Я прохожу мимо, желая найти скамейку во дворе. Не только уединенное место для перекуса, но и место, свободное от тревог. Где я не смогу облажаться.

– На что уставилась? – спрашивает меня первая блондинка.

И вот они – первые слова, произнесенные другим учеником в мой адрес, с того момента, как я стала учиться в Вуд-Вэлли две недели назад: «На что уставилась?».

«Добро пожаловать в джунгли, – думаю я. – Добро. Пожаловать. В. Джунгли».





ГЛАВА 3



«Здесь не так уж и плохо», – убеждаю я себя, сидя на скамейке спиной к Бэтмену и тем стервозным девицам, к кафетерию и всей остальной части класса, скрытой за ним. Просто здесь недоброжелательные люди. Велика беда. Недоброжелатели везде.

Я напоминаю себе о чудесной погоде. Солнечно, потому что, вероятно, в ЛА всегда солнечно. Я заметила, что все носят дизайнерские солнечные очки, и съехидничала бы на счет учеников, которые пытаются выглядеть круто, но, как выяснилось, они действительно необходимы. Я провожу свои дни, прищуриваясь и прикрывая глаза ладонью на манер приветствия бойскаутов.

Самая большая моя проблема в том, что я скучаю по своей лучшей подруге Скарлетт. В ней метр с кепкой, она наполовину еврейка, наполовину кореянка, и у нее бы нашелся достойный ответ той девице: что-то язвительное и колкое. Вместо этого есть только я: я и мое замедленное время ответа, и покрасневшие глаза. Я пытаюсь убедить себя в том, что смогу справляться в одиночку последующие несколько лет. И в том, что если мне нужна будет поддержка, то я всегда могу запросто написать Скарлетт, и будет казаться, что она рядом, а не на другом конце страны. Она всегда отвечает быстро. Я просто хотела бы поменьше париться от того, как все происходит в этом месте. Вообще-то НН прав: у меня полно бытовых вопросов. Я могла бы использовать приложение Вуд-Вэлли, которое бы рассказало, как использовать кредитки на обеде, что за чертовщина такая День Благодарения Вуд-Вэлли, и почему в этот день мне нужно надеть обувь с закрытым носом. И более важный вопрос: у кого есть табу на случайные взгляды. На что уставилась?

Флиртующие блонди, хихикая, проходят мимо моей скамейки: наверное, их попытка заставить Бэтмена прогуляться потерпела фиаско.

Они смеются надо мной?

– Она серьезно? – насмешливо шепчет блондинка своей чуть менее блондинистой подружке и оглядывается на меня. Они обе одарены классической красотой. Блестящие, недавно завитые золотистые локоны, небесно-голубые глаза, чистая кожа, стройная фигура. На удивление большая грудь. Короткие юбки, которые, я уверена, нарушают школьный дресс-код, и четыре слоя макияжа, скорее всего, нанесенного не без помощи туториала на ютубе. Положа руку на сердце, я бы не возражала быть одаренной таким вот образом, быть тем подростком, чей взгляд никогда не падал на головку прыща. На моем лице даже в самые лучшие дни всегда имелось то, что моя бабушка совсем не милосердно называла природой. Всегда требовался второй, а может, и третий взгляд, чтобы кто-то заметил мой потенциал. Ну, если бы таковой у меня имелся. – Ты видела эту вязаную резинку?

Вот черт. Я была права. Они говорят обо мне. Я не только проведу последующие два года без единого друга, но все эти репортажи а-ля «Ты не поверишь» про издевательства в школах наконец-то приобретут смысл. Некто Никто может и разыгрывает меня, но он/она прав – это место зона боевых действий. Мне может понадобиться свое собственное мотивирующее видео «Будет лучше»5.

Лицо горит. Я прикасаюсь пальцами к голове – признак слабости, знаю, но также просто рефлекс. С моей вязаной резинкой все в порядке. Я прочла в модном блоге, что они снова в тренде. Скарлетт тоже одно время носила такую, а она выиграла конкурс «Самая стильная» в прошлом году. Я борюсь со слезами, застилающими глаза. Нет, они не увидят, как я плачу. Забудьте об этом. Они не заставят меня заплакать.

Да пошли они.

– Шшш, она может услышать тебя, – отвечает другая и оглядывается на меня, смотря одновременно с сожалением и ликованием. Ей отлично удается роль заместителя главной сучки. Затем они проходят дальше – дефилируя, как будто думают, что за ними наблюдают, присвистывая. Я осматриваюсь, но нет, здесь только я. Они виляют своими идеальными задницами в мою честь.

Я достаю телефон. Пишу сообщение Скарлетт. У меня обед, а у нее только что закончились занятия. Ненавижу тот факт, что мы разделены одновременно и временем, и пространством.



Я: Я не вписываюсь сюда. У всех размер S или XS.

Скарлетт: Ну уж нет, только не говори, что мы должны поднимать эту «ТЫ НЕ ЖИРНАЯ» тему. Весь смысл нашей дружбы состоит в том, что мы не из тех девчонок, которые обязаны обсуждать это друг с другом.



Мы никогда не были девушками по типу: «Я ненавижу свой левый мизинчик! Он такой… гибкий». Скарлетт права. У меня есть занятия получше, чем сравнивать себя с непостижимым идеалом, навязанным нам журналами и домами мод, которые отрезают жир на ляжках по мановению волшебной палочки. Но я бы солгала, если бы не призналась в том, что заметила, что я здесь в более толстой команде. Как это возможно? Они что, кладут слабительное в воду?



Я: И блондинки. Все. Настолько. По-калифорнийски. Блондинисты.

Скарлетт: НЕ ПОЗВОЛЯЙ ИМ ПРЕВРАТИТЬ СЕБЯ В ОДНУ ИЗ ЭТИХ ДЕВЧОНОК. Ты мне обещала, что не променяешь меня на ЛА.

Я: Не волнуйся. На самом деле я должна была бы поговорить с кем-то из ЛА для этого.

Скарлетт: Дерьмо. Правда? Настолько плохо?

Я: Хуже.




Я быстро делаю селфи себя, одиноко сидящей на скамейке с наполовину съеденным сандвичем с арахисовым маслом и джемом. Вместо того, чтобы надувать губы, я улыбаюсь и ставлю хештег #День14. Те блонди наверняка бы надули губы, сделав «я такая сексуальная» снимок, а затем выложили бы его в инстаграм.

Посмотрите, как я горяча, не доев свой сандвич!



Скарлетт: Сними эту резинку. Немного отдает деревенщиной с этой футболкой.



Я распускаю волосы. Вот почему мне нужна Скарлетт здесь. Может, она послужила причиной того, что меня никогда не дразнили прежде. Если бы мы не познакомились в четырехлетнем возрасте, я могла бы стать грандиозной ботанкой.



Я: Спасибо. Резинка официально потеряна. Посчитаем, что она сгорела.

Скарлетт: Кто тот парень, что влез в твою фотку?

Я: Чего?



Я смотрю в телефон. Бэтмен выглядывал из окна, пока я делала фотку. Конечно, он не специально влез в кадр, просто засветился в истории. Выходит, что все-таки у Блонди и Блонди были зрители. Конечно, были. У таких девчонок всегда есть зрители.

Мое лицо снова покраснело. Я не только самая жирная неудачница, обедающая в одиночестве с совсем не крутой резинкой в волосах, но еще и довольно глупа, раз меня поймали за селфи в этот чудесный момент моей жизни. И сделал это милый парень.

Я нажимаю на корзинку возле картинки. Удалить. Хотела бы я, чтоб можно было так запросто стереть все остальное.





ГЛАВА 4



– Кто-нибудь читал «Бесплодную землю» Т. С. Элиота? – спрашивает миссис Поллак, моя новая учительница класса по углубленному изучению английского. Никто не поднимает руку, включая меня, хотя я прочитала ее пару лет назад, что сейчас, кажется, было в другой жизни. Мама имела привычку разбрасывать книжки с поэзией по всему дому, будто бы они были негласной добычей охоты старьевщика, оставляющего за собой запутанные следы, ведущие в никуда. Когда мне было скучно, я брала книги с ее прикроватного столика или из стопки, сваленной рядом с ванной, и наугад открывала их. Я читала все строчки, выделенные маркером, и все начерканные на полях заметки. И частенько задавалась вопросом, что означает конкретная строчка, подчеркнутая желтым.

Я никогда не спрашивала ее. А почему не спрашивала? Одна из худших частей в том, когда кто-то умирает, это воспоминания обо всех тех моментах, когда ты не задал нужные вопросы, о том времени, когда ты наивно полагал, что еще вся жизнь впереди. И осознание того, что все то время, ничтожно мало. Воспоминания, которые остаются в памяти, кажутся какими-то вымышленным. Как затертые до дыр призраки событий.

В «Бесплодной земле» мама подчеркнула первую строчку и отметила ее двумя жирными звездочками: «Апрель жесточайший месяц».

Почему именно апрель жесточайший месяц? Не понимаю. В последнее время все месяцы жесточайшие, и каждый по-своему. Сейчас сентябрь – месяц заточенных карандашей. Новый учебный год и в тоже время нет. Еще слишком рано или слишком поздно для того, чтоб ставить перед собой цели и начинать что-то новое.

Книги мамы упакованы в картонные коробки и покрываются плесенью в ячейке на складе индивидуального хранения в Чикаго; бумага впитала в себя сырость и пыль. Я стараюсь не зацикливаться на этом, как и на том, что все в мире тленно. И на том, как все помеченные строчки выцветают.

– Это поэма из четырехсот тридцати четырёх строк. Что-то вроде четырехсот тридцати четырёх ретвитов, – смеется миссис Поллак. Она молода – может чуть за двадцать – и привлекательна: леггинсы с леопардовым принтом, кожаные танкетки с открытым носом, шелковый топ обнажает веснушчатые плечи. Одета она получше меня. Один из тех учителей, кого негласно поддерживают ученики, потому что ее жизнь кажется такой похожей на нашу. Она – это что-то знакомое.

В мой первый день она сама представила меня классу, а не заставляла вставать и рассказывать что-то о себе, как поступали прежде все другие учителя. Таким образом, миссис Поллак спасла меня от унижения.

– Так вот, ребята, «Бесплодная земля» тяжелое произведение. На самом деле очень трудное. На уровне колледжа, но я думаю, вы справитесь с ним. Вы в деле?

Она получает в ответ несколько равнодушных поддакиваний. Я молчу. Еще не время размахивать своим флагом заучки.

– Ну же. Вы можете лучше. Вы в деле? – На этот раз до нее доносятся бодрые возгласы, включая и мой. Я думала, что дети здесь озабочены только шмотками, звездными сплетнями и дорогими поездками, о которых они потом рассказывают в эссе для колледжа. Возможно, я поторопилась списать их со счетов.

– Ладно, вот как мы будем изучать Элиота. Вы объединитесь в команды по два человека, и следующие два месяца еженедельно будете обсуждать эту поэму вместе.

О нет. Нет. Нет. Нет.

Знаете, что еще хуже того, чем быть новенькой в школе?

Быть новенькой, которой нужно найти партнера.

Дерьмо.

Мой взгляд мечется по классу. Тео и Эшби впереди, и он совершенно точно не поможет сводной сестре. Две блондинки, которые обсмеяли меня чуть раньше, сидят справа от меня. Выяснилось, что их зовут Кристал (блондинка) и Джем (платиновая блондинка), что было б забавно, если бы они не были такими противными6. Смотрю налево. Девушка рядом со мной в крутых дизайнерских очках и поношенных джинсах похожа на тот типаж, с которым я могла бы подружиться. Но прежде чем я успеваю придумать, как попросить ее объединиться со мной, она поворачивается к соседу и заканчивает с вопросом «давай будем партнерами», даже не раскрывая рта.

Внезапно весь класс разбился на парочки. Я осматриваюсь, пытаясь скрыть отчаяние, хотя в уголках глаз уже собралась влага. Мне нужно поднять руку и сказать миссис Поллак, что у меня нет партнера? Умоляю, Боже, нет. В тот момент, когда я сгибаю руку, готовая в поражении поднять ее, кто-то тычет мне в спину ручкой. Я облегченно выдыхаю и поворачиваюсь. Мне все равно, кто это. К слову, о выпрашивающих милостыню.

Да. Ладно.

Бэтмен.

Желудок сжимается от смущения. Он одаривает меня легким кивком, как это делает Тео, приветствуя парней, но в этот раз ошибки быть не может: очевидно, он просит меня побыть его партнером. Взгляд его голубых глаз пронзает меня практически до боли, будто он не просто смотрит на меня, а проникает в душу. Взвешивает «за» и «против». Проверяет, достойна ли я потраченного времени. Я моргаю, опускаю взгляд и киваю в ответ с легкой улыбкой в качестве признания. Я поворачиваюсь вперед и собираю волю в кулак, чтобы не прикоснуться к щекам и унять жар.