Путь борьбы

– Меня приняли на работу в одно правительственное агентство, и мне надо уехать в командировку…

Мэри заплакала от радости, бросилась мне на шею и прошептала:

– Теперь мы сможем дать хорошее образование нашим мальчикам! Когда ты приедешь?

– Командировка может затянуться на год…

– Так долго? – вмиг помрачнела она.

– Не печалься, родная, – утешал я её, – эти деньги послужат на благо тебе и детям, а я скоро вернусь…



В Роли мы приехали поздно вечером, вошли в большое офисное здание, спустились на боковом лифте на подземный этаж, и я оказался в комнате, которая стала мне домом на добрых пять лет…

Рано утром раздался стук в дверь. На пороге стояла красивая молодая женщина. Её звали Милена, она сказала, что будет учить меня русскому языку. Мы вместе завтракали, а она мне говорила русские названия столовых приборов и продуктов питания, а когда я не смог повторить, жестоко отчитала меня:

– Привыкайте, теперь вы будете учиться 24 часа в сутки…

Я понял, что зря расслабился: хрупкая с виду девушка, а характер львицы!

На протяжении года я спал не более двух часов в сутки, запоминал и записывал новые слова. Язык давался мне с великим трудом. Милена разговаривала со мной только по-русски. Мы вместе прогуливались по улицам и паркам города, заходили в магазины. У нас завязывались длинные диалоги. Мне стало доставлять удовольствие общаться на иностранном языке. Но она улыбалась, слушая меня. Я спросил у неё об этом, и она отвечала:

– Русские бы подняли вас на смех с таким произношением.

Когда я подправил свой русский, учительница, с которой я привык проводить время, исчезла из моей жизни так же внезапно, как и появилась в ней…



– Вы испытывали к ней чувство привязанности? – полюбопытствовал Литвинов.

– Она была лет на двадцать моложе меня, и у нас с ней ничего не было (если вы об этом). Да и не мог я забыть о своей жене… Я бы никогда не изменил ей! Мне казалось, что мы с Миленой друзья…

– Вы считаете возможной дружбу между мужчиной и женщиной? – улыбнулся Литвинов.

– Отчего же нет? – нахмурился Джеймс Стивенсон.

– Рано или поздно в дружбу вторгается плотская страсть!

– Видимо, вам лучше знать… Но я продолжу. У меня было немало преподавателей иностранных языков, но запомнил я одну Милену. Мне давали уроки географии и показывали ознакомительные видеофильмы. Проносились перед глазами улицы, площади, здания, парки и скверы городов мира. По окончании обучения я сдавал экзамены…

Незаметно летело время! Я тосковал по семье, представлял, как подрастает Билли, как Стивен делает первые шаги, и с грустью понимал, что его первое слово будет не «папа». Я не мог звонить домой, мне не разрешалось покидать Роли, а друзей в городе у меня не было… Учёные, которых я видел в центре, со мной не общались. Это были весьма странные молчаливые люди… Меня отпустили домой лишь тогда, когда я с пятой попытки сдал все экзамены на «отлично».

Мэри бросилась мне на шею и разрыдалась в голос:

– Почему ты нас бросил?

У меня сердце кровью обливалось… Я не узнал своих сыновей. Билли поступил в Старшую школу. Он встретил меня холодно, словно чужого человека. Стивен и вовсе долгое время стеснялся меня. Но больше всех удивляла Мэри. Взгляд её выражал решительность, какой не было прежде… На деньги, оставленные мною перед отъездом, она открыла ресторанный бизнес и купила «форд». Я чувствовал свою вину…

Восстановился на службе в полиции. Но изо дня в день ожидал известий от Ричарда… Однако время шло, а ничего в моей жизни не менялось. Я уже думал, что обо мне забыли, но однажды в парке ко мне подошёл человек и сказал: «Я от Ричарда. Это вам», – он протянул конверт и скрылся из виду… В конверте оказались фотография и записка: «Завтра ровно в шесть в сквере на том же месте». Мужчина на фотографии не был похож на советского шпиона. Впрочем, я не знал, как выглядят шпионы. Я нашёл его в Германии, в Мюнхене…

– Хорошо, мы проверим, – равнодушно проговорил человек от Ричарда, – вам новое задание…

Во втором конверте лежало две фотографии. Число разыскиваемых лиц росло в геометрической прогрессии! Это были весьма странные шпионы, которые думали о формулах и уравнениях и никогда не помышляли о борьбе с правительством США. Мне было несложно находить их, но безотчётное чувство тревоги не покидало меня…

Я помню дни Карибского кризиса 62-го года… Советский Союз вероломно разместил ракеты на Кубе, мир оказался на грани ядерной войны. Последние сомнения, что оставались у меня, и те пропали. Я выкинул все лишние мысли из головы и стал жить жизнью человека, у которого есть всё для счастья: семья, дом и деньги…

Билли учился на юриста в Принстоне, штат Нью-Джерси. Он был моей гордостью, и я хотел ему сказать об этом, но всё откладывал на потом, а в 65-м году Билли забрали в армию. Мэри зарыдала, когда узнала, что его отправляют во Вьетнам.

– Ничего, мужчина должен защищать свою страну! – говорил я. – Скоро он будет дома, война долго не продлится, вот увидишь.

Материнское сердце чуяло беду… Билли не вернулся с той войны! Его тела так и не нашли, – он числился среди пропавших без вести…

А год спустя случилась ещё одна беда. Стивен учился в выпускном классе, но однажды он исчез… Полгода мы его искали, а когда уже отчаялись найти, он явился сам. Но узнать его было непросто. Он отрастил волосы, на нём были разноцветная майка и потёртые джинсы… Мэри, рыдая, обнимала его, а я не сдержался:

– Где ты был, мерзавец?

– В коммуне… – отвечал он, опустив глаза.

– Что за бред ты несёшь? – вскричал я. – Смотри на меня, щенок!

Стивен вырвался из объятий матери и решительно направился к двери. Я схватил его за руку, дёрнул на себя и отвесил ему подзатыльник.

– Ты пожалел бы мать свою, которая ночами не спала, думая о тебе!


В глазах Стивена блеснули огоньки ярости… Он глядел на меня как загнанный зверь и сжимал руки в кулаки, но сдержался от выплеска гнева и выбежал на улицу, громко стукнув парадной дверью. Мэри вскрикнула и, плача, бросилась вдогонку за сыном… Я долго думал о том, что случилось со Стивеном. Где он был, и кто одел его в это тряпьё? Ответов у меня не было…

Мэри вернулась вскоре, но сказала, что Стивена не нашла. Она не умела врать… Через два часа взяла форд и уехала по делам. Я коснулся её фотографии, увидел парк и скамейку, на которой она сидела. Появился Стивен. Мэри поднялась навстречу сыну. Они обнялись. Сколько боли было в сердце матери в этот миг! По её щекам катились слёзы. Слёзы появились и на моём лице! Она жадно смотрела на него и не могла наглядеться…

– Сынок, – произнесли её губы, – неужели ты оставляешь нас?

Он качнул головой, что значило «да».

– А где ты будешь жить? – спросила она.

– Мы живём в коммуне, где всё общее, где все равны и по-настоящему свободны! Мы за любовь и против войны, – вдохновенно говорил Стивен.

– На какие средства вы живёте? – спросила, бледнея, Мэри.

– Не беспокойся, мам, у нас есть деньги, и мы друг другу в помощи не отказываем…

– Вот, возьми, – Мэри протянула ему пачку долларов.

– Нет, мам, не в деньгах счастье! Только любовь и свобода…

Я закрыл глаза, и картинка пропала. «Коммуна, всё общее… – думал я. – Не иначе как промыли мозги ему коммунистической пропагандой! Как я их всех ненавижу! Могу ли я удержать его дома? Хорошо, найду я его и закрою в комнате на ключ. Это что-то изменит? Он всё равно сбежит!»

Вернулась Мэри и потерянным взором поглядела на меня. Я сделал вид, что ничего не заметил, и прошмыгнул в комнату Стивена. Все стены были сплошь обклеены фотографиями. Элвис Пресли, Ливерпульская четвёрка и многие другие, которых я не знал по именам…

– Он их слушал, а не нас. Это они воспитали Стивена и увели его из дома!

Я хотел порвать в клочья фотографии знаменитостей, но, понимая бессмысленность сего поступка, сдержался. Всё зашло слишком далеко и ничего не изменить!

– Стивен, мальчик мой, – заплакал я, – зачем же ты нас оставил?

Я снял свои перчатки и коснулся стола, на котором были его отпечатки пальцев (на этом месте он делал уроки). Я поздно вспомнил, что не увижу его… Молодая вульгарная девица лежала на кровати. Она поднесла сигарету ко рту, затянулась и передала её Стивену. Он вдохнул дым, и я остолбенел. Это был не табак! Они смеялись… Девица раздевалась и целовала его…



Как пали нравы! Куда всё исчезло: наши ценности, мораль, принципы?!

В тот миг как бы туманом заволокло глаза мои… Я не мог поверить, что мой мальчик ведёт себя столь постыдным образом! Правда оказалась слишком горькой и причиняла боль, которую я должен был держать в себе…

А через месяц Стивен пришёл за деньгами.

– Для чего тебе деньги? – вспылил я. – Чтобы тратить на марихуану и всяких шлюх?

– Откуда ты… – начал он, осекся, а потом бросил с вызовом. – Что если и так?

–Убирайся из этого дома, щенок, и не попадайся мне на глаза!

– Джим, не говори так! Это же наш сын! – всплеснув руками, воскликнула Мэри.

– Он мне больше не сын! Пусть катится отсюда в свою коммуну или к Советам на содержание…

С тех пор я не видел Стивена. Мэри втайне от меня передавала ему деньги. Я делал вид, что ничего не знаю об этих встречах… А потом он автостопом уехал в Сан-Франциско…



– Вы отчего-то искали советский след в этой истории, – заметил Литвинов. – Может, просветите, как ваши «хиппи» связаны с коммунистами?! В Советском Союзе мы не знали, что такое наркотики! Да что там… Я полгода ухаживал за своей будущей женой, прежде чем она позволила приблизиться к себе. Какая еще «свободная любовь»! Коммуну они подцепили, быть может, из советской терминологии, но, пожалуй, что и всё. Да будет вам известно, что «хиппи» – это гремучая смесь из мировоззрений и идеологий всех времён и народов, не исключая философии и религии Востока…

– Я верю, что вы специалист по молодёжным субкультурам, но откуда мне было знать тогда, что они такое? – мрачно парировал Стивенсон.

– Меня больше интересует, когда вы узнали обо мне? – сказал Литвинов.

– В марте 1970 года я увидел во сне сидящего за рулём человека. Он был мертвецки пьян и отчаянно боролся со сном, продолжая ехать по шоссе. Но сон все-таки одолел, и голова его упала на руль. Я закричал, пытаясь разбудить его, но он не мог меня услышать. Машина со всего хода врезалась в бетонный столб…

Литвинов опустил глаза, чтобы не выдать своего волнения.

– Я видел, – продолжал рассказчик, – этого человека в больничной палате и еще печальную женщину рядом с ним. А потом было другое видение. Он шёл за гробом, в котором лежало её бледное восковое тело… Этот человек не плакал, но в душе обвинял себя в её смерти…

Литвинов прослезился.

– Вскоре я похоронил десять своих товарищей, – заговорил он, отвернувшись в сторону. – Я чувствовал, что виноват в их гибели, отчаянно убеждал себя в обратном, но не было мне покоя, и борьба продолжалась…



– Я дослужился до помощника шефа полиции, – продолжал Стивенсон, – и работа перестала меня радовать; вскоре я вышел на пенсию. Я сидел дома, был одинок, потерял смысл жизни и чувствовал, как силы покидают меня… «Жизнь прожита бездарно, – думал я, – старший сын умер, не зная, что я гордился им, младший – ушёл из дома по моей вине!» Мне было очень плохо…