Пока смерть не обручит нас 2

Я в удивлении посмотрела на Мардж, а потом на всадницу, приближающуюся к дому. Она узнала ее раньше, чем я. И судя по реакции, жена мельника не особо жаловала жену герцога. А это была именно она. Агнес. Одна. Верхом на Азазеле. Разодетая в атласный бирюзовый костюм для верховой езды. Красивая, изящная и такая аристократичная по сравнению со мной, одетой в платье простолюдинки, с волосами, спрятанными под чепец, в сером фартуке, измазанном мукой.

Она грациозно спешилась, а я внутренне подобралась, чувствуя, что она приехала именно ко мне.

– Эй, ты, – крикнула она Мардж, – вели напоить моего коня. А ты, – презрительно посмотрела на меня, – а с тобой я говорить буду. Пошли.

Мардж, вежливо поклонилась и пошла за водой, а я смотрела на свою соперницу, на ту, что имела все права на Моргана, носила его имя и спала с ним каждую ночь в одной постели, и недоумевала, что ей нужно от меня. Зачем жене герцога приезжать ко мне, чтобы ощутить свое превосходство в полной мере? Сравнить нас? Понять, что ей нечего опасаться такой, как я? В груди засаднило и стало трудно дышать при взгляде на ее светлые блестящие локоны и золотистую кожу. Представила, как его пальцы касаются ее лица, развязывают тесемки на корсаже платья, жадно поднимают подол, и внутри все зашлось от боли.

– Чем обязана такому важному визиту?

– Многим. Помочь тебе хочу.

– Помочь?

– А что в этом удивительного? Я – женщина юга, и милосердие у меня в крови. Не то, что у вас… северян, холодных, как лед.

– Странно, – улыбнулась ей уголком рта, – вы преподносите милосердие, как некое достоинство расы, тогда как милосердие – это достоинство души и не имеет расовых различий, и им не нужно хвастать.

Светлые глаза Агнес потемнели и сверкнули гневом.

– Ты имеешь наглость называть меня хвастливой?

– А разве я такое сказала? Я, наоборот, горю желанием узнать, в чем заключается ваше милосердие ко мне и чем я его заслужила?

Агнес приблизилась ко мне и облизнула розовые аккуратные губы, предвкушая собственную речь, я видела по ее глазам, что она взбудоражена и возбуждена.

– Я помилую тебя и позволю скрыться с наших земель. Дам золота, лошадь и отпущу. В лесах прячутся повстанцы из Блэр. Говорят, их там сотни. Они примут тебя.

Она говорила так, словно пообещала мне полцарства и принца в придачу и была уверена, что я соглашусь.

– Тебя не поймают, если обмажешься вот этим.

Она протянула мне склянку.

– Ни одна собака не учует твой запах. Я все предусмотрела. И…и говорят, что там, среди повстанцев, видели Уильяма… Слышишь? Уильям жив!

Если бы я знала, кто такой Уильям, было бы вообще прекрасно. Судя по всему, я должна сейчас обрадоваться. Возможно, будь я Элизабет Блэр – это было бы мое спасение. Повстанцы и какой-то близкий мне Уильям. И не так уж безрассудно было бы бегство к тем, с кем я выросла. Но я не Блэр, и люди, те, кто знали Элизабет, поняли бы это. Поняли бы очень быстро. Скорее всего, меня ждала бы такая же участь, как и здесь. Сочли бы ведьмой. Да и… не выживу я, не доберусь к ним. Я и выживать не умею толком. Я дитя мегаполиса, привыкшая ко всем благам цивилизации. В походах я выкручивала ноги, была искусана комарами и почти всегда болела каким-то вирусом.

– Спасибо. Прекрасное предложение. Но я не стану бежать. Это безумие.

Глаза Агнес округлились, и судя по всему, она мне не поверила. Да и кто бы поверил в этот абсурдный отказ от собственного спасения.

– Безумие – оставаться здесь после всех обвинений! Ты боишься? Я помогу тебе. Ты не одна. Тебя сопроводят до самой границы. Тебе нечего бояться.

Ее голос был мягкий и вкрадчивый, даже заносчивость испарилась. Она свято верила в то, что говорит, и скорее всего, именно так и было. Пусть и сделан этот жест далеко не из благих намерений.

– Что ждет тебя здесь? Только речное дно. Только унижения и боль.

Она была права. Ничего не ждало меня здесь… так же, как ничего не ждало меня и там. Умно поступила. Красиво. Избавиться от соперницы по-доброму, по-хорошему. Только откуда ей знать, что я не Блэр и что там меня, скорее всего, тоже ждет смерть. Возможно, тот же Уильям, кем бы он ни был, убьет меня собственными руками, поняв, что я самозванка.

– Я не стану бежать. Спасибо, что пытались помочь мне… Но я остаюсь здесь.

Упрямо ответила, глядя ей в глаза и видя, что она не верит своим ушам.

– Ты в своем уме? Ты понимаешь, от чего отказываешься?

– Я в своем уме и понимаю, от чего отказываюсь.

От мягкости не осталось и следа, и глаза герцогини загорелись такой же ненавистью, какой горели при наших предыдущих встречах.

– Надеешься стать кем-то большим, чем подстилка? Надеешься завлечь его тем, что у тебя между ног?

Наступая на меня, скривив лицо в гневной гримасе.

– У него таких сотни. Я привыкла считать его шлюх, особенно считать их трупы!

Еще один нож под ребра, и я с трудом держу удар, с трудом стою на ногах. И перед глазами та записка… в темнице с проклятиями.

– Он потрахается с тобой еще раз десять, ну двадцать, если очень повезет, и найдёт себе другую игрушку. А ты…ты будешь валяться на дне реки с камнем на шее. А родишь – отберет твоего сына и отдаст мне. Мне! Понимаешь? И я буду его ненавидеть. Я буду желать ему смерти, как и тебе! А если родится девочка, она будет проклята, как и все мы. Я отдам ее замуж за жирного, старого, жестокого борова, чтоб она всю свою жизнь жалела о том, что родилась на свет, и проклинала ту, кто ее родил! И только я буду согревать постель Моргана до самой смерти. Только я буду сидеть рядом, только я буду называться его женой. Меня он будет любить… а тебя просто иметь.

– А ты каждую его шлюху отправляешь прочь с мешком золота и провожатыми? Или я удостоилась особой чести?

Выпалила ей в лицо, сжимая кулаки. Потому что права она. Потому что для Моргана Ламберта я никто. Потому что, если бы я могла родить, моих детей ждала именно такая участь.

– По-разному. Скажем так – тебе пока повезло.


Прозвучало угрожающе, но я ее не боялась. Сейчас ее образ для меня сливался с образом Алины, которая восседала на столе у Миши и кокетливо кусала губы. И здесь, и там он предпочел ЕЕ. И здесь, и там мне хотелось свернуть ей шею.

– Я никуда не побегу. Моя участь не хуже твоей. Я не знаю, что лучше – валяться на дне реки или каждый раз смотреть, как тебе предпочитают другую. Снова и снова. Выбирают не тебя.

– Побежишь! – надвинулась на меня сжимая хлыст. – А не побежишь – сдохнешь!

Замахнулась, и я в ужасе услышала оглушительное ржание, Агнес обернулась, и Азазель, ставший на дыбы, собрался обрушиться на нее копытами.

Я бросилась к коню. Хватая за поводья и оттягивая назад.

– Тшшш, тихо, мой хороший. Успокойся. Никто не кричит. Тшшш… тихо. Никто никого не ударит.

– Азазель! – взвизгнула герцогиня. – Ко мне! Иди ко мне! Немедленно!

Но конь тыкался мордой мне в лицо и, фыркая, терся о мою щеку. Узнал. Защитил. От благодарности защемило сердце, и я прислонилась головой к мощной шее коня.

– Ко мне, я сказала!

Приблизилась еще на шаг, размахивая хлыстом, и конь, пронзительно заржав, не дал ей подойти ни на шаг, став между мной и ею, перебирая стройными ногами и всем своим видом выражая явную агрессию, направленную на герцогиню.

– Проклятая тварь! Ты еще об этом пожалеешь!

– Он ненавидит хлыст. Уберите его, и он успокоится!

– Заткнись! Не указывай мне, что делать!

Она ударила хлыстом по юбке и пошла прочь по направлению к деревне. Споткнулась, вступила в навоз, поскользнулась и чуть не растянулась возле лужи. Оливер хотел подхватить ее под руки, но она замахнулась на него хлыстом.

– Не смей прикасаться ко мне, убожество! Руки прочь!

Посмотрела на коня, потом на меня таким взглядом, что мне показалось – ее яд обжег мне лицо. Мельник побежал за ней.

– Ваша Светлость, я предоставлю вам своего коня или повозку.

– Давай! Да поживее!

Азазель снова фыркнул и обслюнявил мне щеку.

– Вам стоило согласиться с ее предложением.

Позади меня стояла Мардж с пустым ведром в руках.

– Вы бы спасли нас всех…

– От чего?

– От смерти. – тихо ответила она и поставила ведро на землю.



ГЛАВА 5

– В городе опять беспорядки. Вчера издохли три коровы и коза. Одна у молочницы и две у булочника Рауля. А сегодня утром пропал младенец из колыбели, младший сын Азалии. Его крестили в прошлое воскресенье. Первый мальчик, родившийся в Адоре в этом году…

– Как это пропал?

Арсис налил молока в кружку и отпил большими глотками, вытер мясистый рот рукавом. Он выглядел очень взволнованным, но вида не подавал. Точнее, старался не подавать.

– Вот так. Утром мать проснулась, а младенца нет, и окно открыто.

– Это как спать надо было, чтоб не слышать? Видать, снова брагу хлестали с муженьком.

– Какая разница, Мардж? Ребенок-то пропал! Младенец, пару месяцев от роду! Точно не своими ногами ушел!

– Снова говорят о ведьме?

– Снова говорят, – сказал Арсис и, посмотрев на меня, вышел из кухни. Мардж погрузила руки в тесто и лишь слегка нахмурилась. Я машинально разбила яйцо и влила в миску.

– Зачем искать виноватых. Всегда нужна ведьма. В прошлом году началась лихорадка у скота, тоже ведьму искали. – проворчала себе под нос Мардж.. – Младенец пропал – ведьма украла. Бред! Людям лишь бы вину на кого-то свалить и собственной не увидеть!

Повернулась ко мне.

– Можно еще одно яйцо. Найдут младенца. Бабка поди унесла, когда орал ночью подле матери пьяной.