Оправдание невиновных

Или все-таки — нет, не почудилась?

Может, черная кошка в темной комнате все-таки есть?

…четыре дела… не понимаю, почему… он подозревал…



— Кто подозревал?

Арина едва не подпрыгнула, ошарашенно уставившись на неслышно возникшую в кабинете фигуру в черной кожанке и черных же джинсах и стремительно закрывая звуковой файл.

— Ты… откуда?

Денис, усмехнувшись, пожал плечом:

— С улицы.

— Сюда как попал? Там охрана что, вообще мышей не ловит? Почему тебя вот так пропустили? — возмутилась Арина. Возмутилась не потому что не рада была его видеть — на саму себя сердилась. Во-первых, за колонки вместо наушников — ладно бы еще дома, но ведь кто угодно мог зайти и услышать! Во-вторых, из-за собственной реакции: что еще за вздрагивания? Тоже еще нашлась нежная ромашка, хрупкий цветочек! Нежных ромашек Арина искренне презирала.

Денис примирительно улыбнулся:

— Они не виноваты. Я спросил, где найти следователя Вершину а эм. Сказал, что вызвали для беседы.

— Вызвали, значит? И повестку у тебя не спросили? И мне в кабинет не позвонили?

— Я сказал, что повестку забыл, паспорт предъявил, конечно. А что? — взгляд его лучился невинностью. — Думал, ты обрадуешься.

— Я обрадовалась, — сурово сообщила Арина. — Позвонить никак нельзя было?

— Скучно… — он смешно сморщил нос. — Если б не пустили, позвонил бы.

Да уж. Какая скука может быть рядом с человеком, у которого посреди комнаты висит гамак — на случай, если вдруг захочется поразмышлять о судьбах мира? Ну ладно, не посреди, скорее в углу, но гамак же! Много вы видели квартир с гамаками? Вот то-то же! И ведь не эпатажа ради этот гамак там висел, вот в чем штука-то. Ради удобства. Или мотоцикл этот неизменный. Денис как будто не мог быть никем, кроме как мотоциклистом. Да, у него была машина — старенькая, но очень шустрая «нива». Но мотоцикл — это же не средство передвижения, это совсем про другое.

Например, про то, как отважный рыцарь мчится спасать попавшую в беду беспомощную деву. Чувствовать себя спасаемой и спасенной оказалось неожиданно приятно. Независимость и прочая самодостаточность — дело хорошее. Но и надежная мужская рука, готовая поддержать — есть в этом что-то успокаивающее.

Мужская рука, о да. Главное — надежная… В голове заворочалось непрошенное воспоминание — тяжелое, как притаившийся под корягой сом. Темный, тяжелый, скользкий. Сом растянул в ухмылке толстые, похожие на гигантских червяков губы и прошипел издевательски: «Крас-савец мущ-щина! Помниш-шь?» Обаятельный помощник адвоката с красивым именем Эрик тоже протягивал эту самую «руку». Тьфу, пакость какая!

Арина поспешно затолкала сома обратно под корягу. Ну да, противно чувствовать себя дурой. Но что ж теперь, в корыстности всех подряд подозревать? И мельком подумала: хорошо, что в кабинете уже темно, Денис мою физиономию как открытую книгу читает, а сейчас на ней отражаются совсем не те мысли, которые стоило бы читать.

Как будто отвечая на эти самые мысли, он негромко спросил:

— Свет-то можно зажечь? Или ты специально в темноте сидишь?

— Да с делом одним никак разобраться не могу, — Арина досадливо мотнула головой. — И дела-то никакого нет, официально то есть. А загадка есть. Такой клубок, что голову уже всю сломала. Непонятно, с какой стороны вообще к этой каше подходить, — про Роберта Моисеевича с его машиной и охранником она говорить не стала.

— Я, конечно, в этих твоих головоломках не спец, но вполне могу побыть Ватсоном. Таким, знаешь, туповатым собеседником, который выслушивает проницательного сыщика и подает глупые реплики, от которых эта самая проницательность расцветает все более пышным цветом.

— Звучит заманчиво, — задумчиво протянула Арина. — Только вот уголовно-процессуальный кодекс предусматривает следователя, оперативников, экспертов — и все. Ну гражданских консультантов, случается, привлекают. Музыковедов, музейных работников, аквалангистов даже. Но — никаких Ватсонов.

— То есть ты сомневаешься, позволительно ли вводить в курс дела постороннего, так? — похоже, Денису даже в голову не пришло обидеться на ее скрытность.

— Ну вообще-то… — Арина нахмурилась было, но вдруг хлопнула себя по лбу. — Какая же я тупица! Ведь действительно… сомневалась. Не потому что тебе не доверяю, а…

— Брось! Я ж не совсем дурак…

— Ты-то не дурак, — с облегчением рассмеялась она. — Зато я прямо призовая балда! Вот уж воистину: обжегшись на молоке, дуют на воду, — мелькнувшее было воспоминание об Эрике удалилось не солоно хлебавши. — Балда и есть балда. Было б из-за чего беспокоиться! Сейчас про эти дела даже самому последнему журналюге из самой распрожелтой газетенки можно рассказывать. В смысле — никакой секретности. Следствие закончено, приговоры исполняются, так что всякий, кому интересно, имеет право ознакомиться с обстоятельствами.

— И? — перебил он. — Кандидаты на роль Ватсона принимаются?

Виталик бы, улыбнувшись нежно, поцеловал ее в макушку, сказал, что она умница и, разумеется, во всем разберется, в том нет никаких сомнений, а что у нас нынче на ужин? Эрик наоборот — тянул бы все подробности до донышка. Но сколько ж можно оглядываться на бывшего — быв-ше-го! — мужа, на бывшего — быв-ше-го! — как бы это помягче выразиться, любовничка? Сколько можно вообще оглядываться? Они там, в позавчера, а она, Арина, здесь и сейчас. И Денис — здесь и сейчас. В Ватсоны вот просится.

Она пожала плечами:

— Если тебе интересно…

— Ну… — протянул он, повторив ее жест. — Если б ты ломала голову над турнирной таблицей ближайшего чемпионата по бейсболу, вычисляя шансы и что там еще положено вычислять… я про бейсбол знаю только, что там биты и базы, но — почитал бы, постарался хотя бы с основами ознакомиться. А тут даже и не какой-то там бейсбол, а реальная жизнь, да?

— Вот потому и ломаю голову.

— Ну так одна голова — хорошо, а полторы лучше? За половинку-то моя сойдет? — Денис дурашливо замотал своей «половинкой».

Арине сразу захотелось махнуть рукой на все на свете загадки, обнять, прижаться, закрыть глаза… Но вместо этого она довольно сухо сказала:


— Ладно. Есть четыре убийства… — и вздохнула: убийств-то в списке Шубина было семь, но говорить о трех «морозовских», разумеется, не стоило, они-то никакого отношения к списку, точно не имели, и неважно, что там по этому поводу Шубин думал или не думал. — Четыре убийства, — повторила она, — в которых почему-то, ну или зачем-то признался перед смертью один наш бывший опер.

— Признался? — переспросил Денис. — В каком смысле признался? Его… пытали?

— Пытали? — Арина не сразу поняла, что Денис воспринял «перед смертью» как «перед тем как его убили», и слегка рассердилась на себя: точнее надо быть в формулировках, госпожа следователь, ты-то все материалы наизусть выучила, а Денис слышит эту историю впервые и воспринимает в рамках привычных по кино и телевидению стандартов. — Ох, нет, о чем ты. Он застрелился. И оставил записку: мол, так и так, совершил и так далее.

— Сам застрелился?

Арина пожала плечами:

— Все выглядело как самоубийство. В общем и целом… Мне, правда, почему-то сразу подумалось, что это инсценировка. Имитация.

— Прямо как в детективном романе?

— Более-менее. В конце концов инсценировка оказалась гораздо сложнее, чем выглядела на первый взгляд. И имитатором был человек, который… которого… в общем, тот, кто был абсолютно вне подозрений. В общем, это совершенно неважно, — ей почему-то не хотелось сейчас выкладывать всю подоплеку того дела. — Важно лишь предсмертное признание Шубина.

— И какое он к тем четырем убийствам имел отношение?

— В том-то и дело, что никакого! — она раздраженно хлопнула по столу. — Вдобавок как минимум по одному из убийств у него алиби двести процентов.

— Как это — двести?

— В госпитале лежал, — пояснила Арина, — ранили незадолго до того на задержании. Мало того что из госпиталя так запросто не выйдешь, так у него тогда с подвижностью изрядные проблемы были.

— А что там вообще за дела-то? Как это у вас называется — «глухари»? «Висяки»?

— То-то и оно, что нет. Все давным-давно раскрыто, причем даже сроки не нарушались, суды приговоры вынесли, злодеи сидят. Причем сидят вполне обоснованно. Трое по крайней мере.

— А по четвертому что — сомнения есть?

— Да какие там сомнения! — она махнула рукой. — Что-то я сегодня невнятно изъясняюсь. Нет, там не сомнения, просто четвертый вышел уже. Он на охоте попал в своего приятеля, с которым у них общий бизнес был. Причинение смерти по неосторожности называется. Отсидел свои два года, освободился не так давно. Я хотела с ним поговорить, но он почему-то уперся. Вообще отказывается что-либо обсуждать: я, говорит, и так все потерял, не хочу заново все это ворошить. Тем более, что друга-то я убил, хоть и нечаянно, но убил же, так что все правильно, и отстаньте от меня. Сперва-то он вообще твердил, что не стрелял. Ну ему результаты экспертизы в нос, в голове у приятеля его пуля как раз от его ружья, это как? Как ребенок, ей-богу: чашка сама разбилась, а я ни при чем. А потом Шубин пишет перед смертью признание: мол, это все я сделал. Не только про эту охоту. Вот и не знаю, что и думать.

— А запись, — остановил ее Денис, — которую ты слушала, имеет к этому отношение?

— В общем, да. Халыч именно про те дела говорит, в которых Шубин признался.

— Халыч?

— Александр Михайлович, я у него училась. После шубинской смерти и всей этой белиберды со старыми делами ему пришлось срочно уехать. Один наш… один мой, так сказать, коллега решил, что у него появилась возможность закопать Халыча в грязь, и это будет шикарный трамплин для карьеры. В духе модной нынче борьбы против «оборотней в погонах». Сейчас, правда, он что-то притих. Это вообще другая история. Только…

— Только ты боишься, что это может оказаться опасным для твоего учителя?

— Да, — коротко, едва слышно ответила Арина.

— Он для тебя много значит? Александр Михайлович?

После короткой паузы, она повторила:

— Я у него училась.

Денис кивнул:

— Понятно, — он, казалось, задумался.

— Понимаешь, дело ведь даже не в том, насколько это для него опасно. И даже опасно ли вообще. Может, и нет. Но началось-то с чего? С Шубина. И ведь он-то точно не собирался Халыча подставлять, ему просто в голову не пришло, что все могут наизнанку вывернуть. Но зачем-то ведь он эту кашу заварил? Зачем? Зачем признался в том, чего не совершал?

Дверь кабинета слегка приоткрылась, впустив узкую полосу желтого коридорного света. У Арины екнуло сердце: кого там еще принесло?

Но, кто бы там ни стоял за дверью, входить он не торопился. В другое время Арина, наверное, даже испугалась бы, но сейчас, при Денисе, бояться было как-то глупо. Не убивать же ее пришли, в самом-то деле.

Потеряв терпение, Арина подскочила к двери с намерением высказать все, что она думает по поводу…

…но даже коснуться дверной ручки не успела.

По рассекшей темный пол желтой световой дорожке, как по специально расстеленному коврику, в кабинет вплыла кошка Дашка — худая, как изображения на египетских фресках, и такая же величественная. Собственно, и имя у нее было такое же внушительное — Дактокарта. Очень подходящее для места обитания и совершенно непроизносимое. Традиционное «кис-кис» Дактокарта игнорировала, но на Дашку милостиво отзывалась, и не только в расчете на очередной лакомый кусочек. Лакомых кусочков ей, кстати, перепадало столько, что хватило бы на хорошую собачью упряжку. Худая, как велосипед, Дашка ела как не в себя.

Повернувшись к Арине она недовольно муркнула: корми, мол.

— Дашка! — возмутилась та. — Ты ж наверняка сытая, тебя и так все угощают. А у меня сегодня ничегошеньки, — и продемонстрировала пустые руки.

Кошка еще раз муркнула, дернула плечом, хвостом, вальяжно обошла весь кабинет, ткнулась носом в незнакомые джинсы — Денис едва сдерживался, чтоб не расхохотаться — и, убедившись, что ничего интересного, то есть вкусного, тут нет, столь же степенно удалилась.

Денис наконец рассмеялся:

— Закон тайга, медведь прокурор, да? Слушай, а чего мы тут-то сидим? Лично я бы тоже не отказался чего-нибудь пожевать. Да и тебе не повредит. Может… — он мотнул головой в сторону двери. — Хочешь, в кафе какое-нибудь зайдем, но я думаю — лучше сразу ко мне. Картошечки нажарим, — парень мечтательно прикрыл глаза. — Форель как раз поспеть должна, я ее вчера засыпал. Только помидоры ты позавчера доела, надо прикупить по дороге. А?