Милашка на вираже

– Сто лет прошло со смерти Савки, – отмахнулась добрая сестричка, – имени я не помню. Какой-то мент.

– Он оболгал Блюмкина, – сказала я, – экспертиза выяснила, что шофер даже не нюхал алкоголя!

Из-за стены донесся женский голос:

– Кольк! У меня последняя клиентка отменилась. Могу уйти в семь. Давай. У тебя или у меня? Мой… в командировке. А твоя… где?

Лицо владелицы салона пошло красными пятнами.

– Марина! – заорала она. – Немедленно замолчи.

– Ой! – раздалось в кабине. – Простите, пожалуйста. Светка сказала, что вы смотались.

– Прикуси язык, иначе сама смотаешься из салона навсегда, – предупредила хозяйка.

Послышался шум воды, потом хлопок двери.

Раиса неожиданно улыбнулась и показала на стену.

– Гостевой сортир у вешалки, а там туалет для сотрудников. Нельзя, чтобы персонал и клиенты в один ходили. Помещение небольшое, пришлось от кабинета кусок отгрызть, поставили гипсокартонную стену. Слышимость отличная. Капитальную перегородку делать БТИ не разрешит, да и клозет здесь тоже запретит. Дом этот считается историческим. В нем жил художник Молоканов. Слышали о таком?

– К своему стыду, я плохо знаю искусство, – призналась я.

– Сама Пушкина с Чайковским путаю, и ничего, прекрасно живу, – стала еще любезней Раиса, – живописец сто лет как умер. Салон я купила у человека, который получил разрешение переделать дом под бытовое предприятие. Но второй туалет открывать запретили!

– Почему? – удивилась я.

– У них спросите, – поморщилась хозяйка, – денег хотели! А им не дали, и они отомстили: настрочили бумагу, что сортир нарушает исторический вид внутренних помещений. Бред пьяного ежа! С другой стороны, сортир полезная вещь. Народ забывает, что хозяйка каждый звук слышит, и откровенничает. Уже двух ворюг так поймала, тырили шампуни, краски. Чего вы от меня хотите?

Я изобразила на лице улыбку глупой блондинки.

– Мне известно, как погиб ваш брат.

Раиса свела брови в одну линию.

– И чего?

– Хочу написать на основе его истории детектив.

– И чего? – повторила собеседница.

– Нужно ваше разрешение.

– На что?

– Я использую в романе сведения о настоящем ДТП, вдруг вы против, – сморозила я совсем уж глупость.

– В книжке Савелий под своим именем фигурирует? – нахмурилась Раиса.

– Нет, нет, – поспешила я ее успокоить, – он там Петр Иванов. А пассажирка, которая погибла… э… Лена Кузнецова.

Переверзева махнула рукой.

– Тогда врите сколько хотите. Мне по барабану. Назовете Савелия его именем – я вас по судам затаскаю.

– Не волнуйтесь, не посрамлю чести вашего брата, – торжественно пообещала я.

– Да какая честь! Одна тупость, – взвилась сестра погибшего, – говорила ему: «Не лезь за баранку!» Да Савка только себя слушал. Вот и доигрался!

– Чем плоха работа водителя? – на этот раз искренне удивилась я.

– Да тем, что… – начала Переверзева и остановилась. – Чего вам надо-то от меня?

– Разрешение использовать историю вашего брата, – напомнила я.

– Уже его получили. Пишите. Только без настоящих имени-фамилии.

– Сделайте одолжение, составьте бумагу, – заныла я.

– Фу, – выдохнула владелица кабинета, открыла тумбу стола, вынула листы, сунула их в принтер и велела: – Диктуйте.

– Раиса Переверзева разрешает писательнице Арине Виоловой использовать в книге историю гибели Савелия Блюмкина, своего брата, – прочирикала я.


Владелица салона быстро застучала по клавишам, выхватила листок, который выполз из принтера, поставила подпись и сунула его мне.

– Держите.

– Спасибо, спасибо, спасибо, – затараторила я, не двигаясь с места.

– Ну? Что еще?

– Может, помните какие-то подробности?

– О чем?

– Об аварии.

– Меня там не было.

– Я хочу написать интересную книгу.

– Так начинай.

– Материала мало. С кем ехал Савелий?

– С хозяйкой.

– А куда?

– Сюда!

– В салон?

– Точно.

– Ночью?

– Барышня была капризной!

– Вы это про Меркулову?

– Про кого же еще? Она Савку наняла. Вернее мужик ее. Некоторые бабы роскошно устраиваются. Ничего не делают, на реку смотрят, а им в рот жареные форели падают. Другие конем пашут, но получают только объедки.

– Меркулова была ленивой?

– Сумасшедшей.

– Ой-ой! Она состояла на учете?

– Просто истеричка. Орала по каждому поводу и дура.

– Согласна с вами. Глупо везти на переднем сиденье марганцовку и глицерин. Скажите…

Раиса встала.

– Кончен бал, погасли свечи, наступил черный вечер. Времени на ля-ля у меня нет. Забирайте бумагу и досвидос.

– Еще пара вопросов, – заныла я. – Почему вы открыли салон вместе с Анастасией, если считали ее психопаткой?

– Мне охрану вызвать? – осведомилась Переверзева.

– До свидания, – выдохнула я и, старательно топая, покинула кабинет, потом походкой слона прошла до двери, которая вела в общий зал, остановилась, развернулась, на цыпочках добралась до туалета, юркнула туда и затаилась. Надеюсь, мой расчет оправдается. Но за стенкой царила тишина. Я сжала кулаки. Ну же! Позвони! Ты просто должна это сделать. Давай, не тяни.

Из-за гипсокартонной перегородки донеслось характерное попискивание. Я бесшумно выдохнула. Вилка, ты нечеловеческого ума красавица. Я включила диктофон.





Глава четырнадцатая




– Алло! – раздалось из-за хлипкой стены. – О! Хорошо что ты сам подошел. Чего? Думала, я тебе набираю, но не туда пальцем ткнула. Сейчас приходила одна… Блин, писательница! Виолова! Хотела получить разрешение на написание книги про Савку. Не знаю. Она сказала: «Использую настоящие истории, имена меняю». Не понравилась мне она! За фигом ей расписка? Ну, может, и так. Она просто дура, рот открыт, аденоиды ей не удалили. Кретинка. Ушла. Как зачем? На всякий случай. Хорош меня материть. Я заботу проявила и что получила?! Да помню я, какое число! Хорош!

В коридоре послышались быстрые шаги, потом раздался скрип двери.