Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба

8


Он снова был там, где и должен был быть, в зале Врат. И перед ним в помутневшем, выцветшем зеркале, сквозь тьму, ставшую похожей на серый туман, длили свой стремительный – но казавшийся неспешным – полет Кости Судьбы. Зеркало, которое, разумеется, настоящим зеркалом не являлось, потому что не отражало сейчас ни стоявшего перед ним Карла, ни зала с Белой и Черной Дамами за его спиной, это зеркало-«окно» стремительно, на глазах, утрачивало свою сущность. И все же Кости еще были видны, и Карл увидел, вернее, осознал наконец то, что показал ему королевский рубин, когда он коснулся его своим средним пальцем. На кроваво-красной грани золотом была выгравирована трейская буква капет.

«Капет… Пять…»

Вытянутая по вертикали трехзубчатая трейская корона полыхнула в глаза золотом гравировки и окончательно исчезла. Перед Карлом вновь оказалась всего лишь глухая гранитная стена, ничем не примечательный участок которой был огорожен широким резным бордюром.

«Окно? Зеркало?»

Возможно. Однако он понимал уже, что «окно» это являлось не просто прорехой во времени и пространстве, через которую дано было заглянуть туда, куда он – желая того или нет – смог только что заглянуть. Это было нечто большее, и увиденное там было не случайно, как не случайно было и то, что рубин показал Карлу именно «корону».

«Капет…»

Карл обернулся и медленно оглядел зал. Судя по всему, за время его отсутствия здесь ничего не изменилось. По-прежнему было светло, хотя свет этот ниоткуда не исходил, а, казалось, возникал сам по себе, наполняя обширное пространство зала призрачным мерцающим сиянием. И две фигуры – белая и черная – как и прежде, стояли одна напротив другой на распавшемся надвое пьедестале, скрыв лица под низко опущенными капюшонами.

Дамы… Черная и Белая… и «окно-зеркало»…

Что-то ворохнулось в памяти, поднимаясь из самых темных глубин, возвращаясь из вечной мглы забвения, неспешно обретая форму и смысл.

«Дарм… Зеркало Дня, ведь так?»

Карл бросил через плечо быстрый взгляд на пустую каменную раму и снова посмотрел в спину Белой Дамы.

«Белая Дама – Зеркало Дня, значит, Черная Дама… Но значит ли?»

С того места, где он стоял, Карл почти не видел фигуры Черной Дамы и уж тем более не мог видеть второй каменной рамы, находившейся где-то там, за ее спиной, на противоположной стене зала.

Белая Дама, Черная Дама… Случай?

«Случайность – приемная дочь порядка», – вспомнил Карл слова Людвига Монца. Он начинал понимать теперь, куда на этот раз привела его судьба. Но, в любом случае, предположения такого рода требовали проверки. Ведь разум порой способен играть в весьма вычурные игры, тасуя так и эдак случайные – или, возможно, неслучайные – образы и символы, притом так, что в конце концов из них складываются непротиворечивые картины, цена которым, однако, медный грош. А уж на что было способно его собственное воображение, Карл знал лучше других. Так что подброшенную памятью подсказку следовало обдумать и, если возможно, проверить.

Ну что ж, решение было принято, и, кивнув самому себе в знак согласия, Карл пошел в обход зала к противоположной стене. Однако, уже сделав первый шаг, понял, что первое впечатление, возникшее сразу после «возвращения», было неверным, и кое-что в этом зале за время его «отсутствия» все-таки изменилось. Шаги Карла гулко звучали в пустом, пахнущем пылью и забвением, холодном помещении. Все это он почувствовал сразу, как будто внезапно спала пелена, скрывавшая от него до этого мгновения возвращение утраченных было признаков и примет жизни. Холод… Но в недрах каменной горы и должно быть холодно, не так ли? Пыль и забвение… Но так все и обстояло: судя по всему, в этом лабиринте давным-давно никто не бывал. Звуки шагов и треск пламени… Карл поднял взгляд и опять остановился, с удивлением рассматривая факел, который по-прежнему сжимал в своей левой руке. Если верить тому, что видели глаза, все «путешествие» в Цейр заняло считанные минуты, а возможно, и того меньше. Факел совершенно не прогорел.





Глава третья

Зеркало Ночи





1


«Время, – потрясенно подумал Карл, продолжая рассматривать свой факел. – Какая магия способна справиться с его необоримой силой?»

И снова, как и пару мгновений назад, вспомнил он слова Людвига Монца, потому, что и то определение времени, которое пришло ему сейчас на ум, Карл, так уж вышло, впервые прочел тоже в Дарме.

«Мера существования существ и предметов… Протяженная непрерывность, имеющая длину, но не имеющая ширины… Закон, охраняющий необратимость причины и следствия, когда будущее изменяется относительно прошлого, но не наоборот».

«Дарм…»

Это случилось в Дарме шестьдесят четыре года назад…



– Я честная девушка, ваша милость, – Феодора, опустив глаза долу, нервно перебирала красными пальцами складки на своем белом переднике. – Я вас не обманываю, девами-защитницами клянусь! Что есть, то и предлагаю.

– Свою честность? – уточнил Карл, рассматривая девушку. – Или свою честь?

Если избавить Феодору от всех этих, в три или четыре слоя напяленных тряпок и не обращать внимания на порченную стирками и морозом кожу на кистях рук, она должна была быть довольно хороша, хотя и не родилась красавицей.

– Зачем вам моя честь, лорд Карл? – пожалуй, она даже удивилась его вопросу. – Нешто вам знатных дам мало?

– Почему бы и нет? – пожал он плечами, продолжая игру. Разговор этот, как он вдруг почувствовал, мог получиться отнюдь не праздным, но и показывать возникшего интереса, Карл девушке не хотел. – Почему бы и нет? Разве я первый, кого ты заинтересовала?

– Не первый, – она вдруг подняла взгляд и посмотрела на Карла исподлобья. В глазах ее загорелся огонек какого-то не совсем понятного Карлу чувства, то ли злости, то ли отчаяния. – Но вы не такой, я знаю. Да и что вам с моей чести? Дорого ли стоит повалять порченую девушку?

«Но ты ведь совсем не против, не так ли?»


– Может и недорого, – сказал он вслух. То, что Феодора не девушка, и гадать не нужно. А где она потеряла невинность, на сеновале в родной деревне или здесь, в Дарме, в какой-нибудь темной каморке для слуг, – это уже совсем другой вопрос, который его, если по совести, совершенно не интересовал. – Суть-то не в капле крови, если ты понимаешь, о чем я говорю.

– Я вам дело предлагаю, ваша милость, – насупилась Феодора. – А вы о глупостях. Цена моей «чести» медный четвертак, да я с вами, лорд Карл, и так лягу, коли не побрезгуете, только я вам другое предлагаю и за то дело десять золотых прошу.

– На что тебе так много денег? – почти искренне удивился Карл, меж тем, вполне оценивший серьезность предлагаемой сделки. Десять золотых – большие деньги.

– Куплю трех коров, – пожав плечами, ответила Феодора. – И еще на поросей останется.

– В деревню вернешься? – Вопросительно поднял бровь Карл.

– Да, – коротко ответила девушка.

– И что ты там потеряла, в своей деревне? – вполне искренно спросил он. – Не нравится в городе?

– Не нравится, – не стала отпираться она. – Плохо тут, тесно. А в деревне… в деревне я замуж выйду…

– Ну, да, – кивнул Карл, соглашаясь. – С тремя-то коровами…

– Зря смеетесь, ваша милость, – нахмурилась Феодора. – Никакая красавица, с честью она или нет, против стада коров не устоит. Там уж я выбирать буду.

«Не дура. Может быть, и не врет».

– Будешь, – кивнул Карл. – Я дам тебе двадцать золотых, – он увидел, как изумление и восторг вспыхнули в ее голубеньких прозрачных глазках. – Но ты должна честно ответить на мои вопросы, если уж разговор у нас о честности, а не о чести.

– Спрашивайте, – пожала плечами Феодора.

– Почему именно я?

– Потому что не обманете, – сразу же ответила девушка.

– Резонно, – снова кивнул Карл. – Но откуда тебе знать, на что я способен?

– Слуги все знают, ваша милость, – впервые с начала разговора улыбнулась Феодора.

– И что же знают слуги?

– Ну, говорят, что вы справедливый и никого просто так не обижаете. И слуг не тираните, и служанок не насильничаете… А еще говорят, что вы самый ученый человек в Дарме, хоть и капитан.



Как и было договорено, он заплатил Феодоре двадцать золотых. Она их заслужила, хотя на тот момент это было неочевидно. Тем не менее, Карл сдержал слово и сделал даже больше, чем обещал, взяв девушку к себе: возвращаться ей в деревню зимой было трудно, а оставаться у прежнего хозяина, имея уже деньги в руках и надежду на лучшую жизнь в душе, – невыносимо. А с Карлом ей было хорошо, да и ему, как оказалось, с ней совсем неплохо. Ну, а потом наступила весна, Карл оставил владыку Дарма и отправился на север, потому что, идя в Илим, мог заодно проводить и Феодору. И опять, как уже часто случалось в его жизни, он не смог бы объяснить даже себе, что в этом случае было важнее: его желание проводить девушку или решение идти именно на север. Тем не менее, все так и случилось, и когда через четыре дня пути они прощались около придорожной харчевни – уже в виду Буковни, так называлась ее деревня, – Карл неожиданно для самого себя дал Феодоре еще пять золотых марок. Сердце подсказало, и, возможно, не зря.

Больше в тех местах Карл никогда не бывал, и о Феодоре ничего не слышал, но был уверен, что девушка своего добилась. Уверенность эта основывалась, прежде всего, на том, что Феодора была пусть и не образованна, но умна. На самом деле, она ведь и в Дарме нашла на свой «товар» того единственного покупателя, который мог по достоинству оценить предлагаемую сделку и не погубить при этом многим рисковавшую продавщицу, не говоря уже о том, чтобы ее обмануть. Другое дело, что и сам он не взял греха на душу, но это было уже его личное дело. Она-то свою часть сделки выполнила честно. А дело было вот в чем.

Феодора служила в доме настоятеля храма Последней Надежды. Настоятель Никанор был старик жадный и похотливый, и, как водится, служанку из крестьянок за человека не считал. Так что и бил нещадно, и «валял» девушку всякий раз, как ему хотелось. А хотелось ему особенно, почему-то именно после побоев, вот он и бил ее смертным боем, а потом «валял». И хотя Феодора была свободная, уйти от Никанора она не могла. Просто некуда было, потому что никто бы ее к себе на работу уже не взял – кому хочется наживать такого врага, как настоятель главного в Дарме храма? – а в родную деревню возвращаться было стыдно, да и не ждало ее там, в Буковне, ничего хорошего.

Однако не зря говорится, что отчаявшийся человек опасней ночного татя, а Феодора именно что и была в отчаянии. Она была готова на все, лишь бы избавиться от своей подлой доли и, если девы-заступницы позволят, то и отомстить тиранившему ее хозяину она хотела тоже. Ну а моральные запреты, даже если они есть, легко теряют силу, когда обстоятельства загоняют человека в тупик, из которого не видно выхода. Так случилось и со служанкой Никанора. Чтобы уйти от хозяина, ей нужны были деньги, и способ их получить лежал, что называется, под ногами. Его надо было только увидеть, но и за этим дело не стало. Храм Последней Надежды был старинный, если не сказать древний. Во всяком случае, по достоверным известиям, ему удалось пережить даже Великий дармский пожар, случившийся за полтораста лет до того, как Карл пришел в город. А подвалы храма были и того древнее, и именно в подземельях находилась сокровищница. Впрочем, денег там, к сожалению, не оказалось. Это Феодора, научившись ловко красть ключи у настоятеля, пока тот крепко спал в своей мягкой постели, выяснила сразу. Взять же оттуда одну из драгоценных «освященных» чаш она побоялась. Дело могло кончиться костром. Но, на свое счастье, в сокровищнице она нашла кое-что другое. Это был большой окованный железом сундук с книгами. Замка на нем не было, так что Феодора без помех смогла исследовать содержимое и, хотя была неграмотна, догадалась, что книги, хранившиеся в сундуке, старинные и для знающего человека могут представлять немалую ценность. Дело облегчалось тем, что хозяин ее, судя по всему, пропажи одной из книг даже не заметил бы, поскольку чтение, насколько знала девушка, его никогда не увлекало, почти по той же причине, что и ее саму. Никанор, в отличие от Феодоры, читать, конечно, умел, но не очень хорошо, так что даже изучение договоров, которые он заключал с городскими гильдиями, стоило ему немалых трудов. Оставалось найти покупателя, но и с этим девушка справилась. Так Феодора пришла к Карлу, и так однажды, холодной зимней ночью, он попал в крипту.



В сундуке оказалось всего два десятка книг, часть из которых в самом деле были старыми и редкими, и цену имели немалую. Правда, Карлу они были или уже известны, или вовсе неинтересны, а о том, чтобы брать их для продажи, и речи быть не могло. Он ведь не вор был, пришедший в крипту за наживой. Его вел один лишь интерес, неукротимое любопытство ко всему редкому и замечательному, что, проснувшись в его душе еще в юности, никогда ее уже не оставляло. Не было ему жаль и денег, заплаченных Феодоре. Есть деньги – хорошо, нет – плохо, но не настолько, чтобы брать на душу грех. К тому же в то время он был при деньгах. Владыка Дарма при расчетах со своим капитаном не скупился, и не зря. Поступив к нему на службу, Карл не только реконструировал Дармскую крепость и привел в порядок дружину владыки, но и выиграл войну за графство Цель, которое и само по себе дорогого стоило.

И все-таки Феодора Карла не обманула. Нашлась в сундуке одна вещь, которая стоила двадцать золотых. Рукописная книга без названия, переплетенная в потускневшую от времени, а когда-то, по-видимому, крашенную кармином кожу, стоила много больше, чем двадцать дармских марок. Карл открыл книгу, полюбовался редкого качества гравюрой, изображавшей трех дев-заступниц, к содержанию книги, как тут же выяснилось, никакого отношения не имевшей, и осторожно перелистнул хрупкую от древности пергаментную страницу. Взгляд пробежал по строчкам, выхватывая слово здесь, слово там, и вдруг замер на фразе, которую Карл знал настолько хорошо, что и весь прочий текст, писанный выцветшей за годы и годы тушью, сразу же стал ему понятен, как с первого взгляда ясно, что перед тобой находится: кувшин или меч.

«Точка есть то, что не имеет частей»[15], – прочел он и завороженно уставился на открытую страницу.

«Прямая линия есть та, которая равно расположена по отношению к точкам на ней».

Рукопись была очень старая, возможно, что и древняя. Он перевернул страницу, другую…

«…если прямая, падающая на две прямые, образует внутренние и по одну сторону углы, меньше двух прямых, то продолженные неограниченно эти две прямые встретятся с той стороны, где углы меньше двух прямых».

Еще несколько страниц…

«Катоптрика[16]… А это здесь при чем?»

Впрочем, еще через минуту, перелистнув с десяток страниц рукописи, он все понял. Под одним переплетом, но в полном беспорядке были соединены страницы из семи разных книг Зигмунда Стига. Здесь были представлены и его «Начала», и «Рассуждения о ложных заключениях», и даже совсем уже редкая и мало кому известная «Гармония», трактовавшая законы музыки в их математическом выражении.

Подлинников рукописей Стига не сохранилось, но и эта книга, как понял Карл, внимательно изучив характер письма, тип туши и состояние пергамента, не была записана рукой самого мастера Геометра. Другое дело, что сколь-нибудь полными копиями его книг могли похвастаться немногие, так что решись Карл взять инкунабулу себе, он стал бы обладателем очень редкой вещи. Но он этого не сделал, даже, несмотря на то, что на некоторых страницах сохранились комментарии самого Людвига Монца, который в свойственной ему напыщенной манере трижды указал в заметках на широких полях мелким, но разборчивым почерком свое имя. Вот это было настолько интересно, что Карл не пожалел времени, чтобы все, написанное рукой философа, прочесть, а уж о том, чтобы все это запомнить, позаботилась его безукоризненная память. Помнил он прочитанное и сейчас.

«Метод геометрического счисления есть вычурный абсурд…»