Город чудес

— Рад был снова повидаться с тобой, Турин, — говорит дрейлинг.

— Я тоже, — отвечает Мулагеш. — Послушай… полагаю, у тебя в этом мире осталось немного друзей, Сигруд. Но если тебе что-нибудь — что угодно! — понадобится, просто скажи. Я у тебя в долгу. Пришли на этот адрес телеграмму с номером телефона. — Она пишет записку и вручает ему. — Я позвоню на него через безопасную линию.

— Но что, если я буду очень далеко?

Она ласково улыбается.

— Ох, Сигруд. Как долго ты просидел в глуши? Телефонные линии достигли очень далеких мест.

— Ох. — Он смотрит на нее. — Ты и впрямь можешь кое-что сделать.

— Что?

— Найди «Салим».

Мулагеш вздыхает.

— Я гадала, когда до этого дойдет. Я ведь в первый раз мало что разыскала, знаешь ли.

— Есть еще. Должно быть еще. В каких-нибудь отвратительных чуланах.

— Ты просишь меня перевернуть кучу очень засекреченных камней, Сигруд.

— Шара, должно быть, нашла его или что-то о нем. Если ты это разыщешь, оно подскажет мне, из-за чего она вела свою войну. Я бы не просил, если бы не думал, что тебе это по силам.

— Я попытаюсь. Ничего не обещаю. Но попытаюсь. — Она заглядывает ему в лицо, изучает шрамы, синяки, морщины. — Береги себя, Сигруд.

— Ничего не обещаю, — говорит дрейлинг. — Но попытаюсь.

Он выскальзывает за дверь. Достигнув стены, готовится перепрыгнуть через нее, но потом оборачивается. Он думает, она все еще там, смотрит ему вслед, но это не так. Турин Мулагеш опустилась на землю и сидит, одной рукой рассеянно держась за ручку раздвижной двери, смотрит в пустоту, как будто ей только что сообщили о смерти очень близкого друга.

Он ненадолго задерживает на ней взгляд. Потом перепрыгивает через забор и исчезает в ночи.





6. Тряхнуть стариной




Мы с тобой подтвердили, что Великий мороз Олвос — чудо, которое позволяет нам общаться через стеклянные панели, — изначально был предназначен для того, чтобы взаимодействовать через замерзшие озера. Он не был сотворен ни для стекла, ни для зеркал — а мы обе видели, что можно делать с его помощью при должном руководстве.

Кроме того, недавняя работа Панъюя о Жугове предполагает, что чудо под названием «Дыхание Садома» изначально было создано, чтобы превращать древесный сок в вино, и действовало только в определенные фазы Луны, чтобы последователи Жугова могли превращать сосну в бьющий вином ключ для своих диких обрядов. Тем не менее у нас есть относящиеся к последним эпохам Божественной империи записи о пастухах, использующих «Дыхание Садома», чтобы превратить древесный сок не в вино, а в воду, причем в любое время месяца. Они использовали это чудо, чтобы выжить в пустошах, ведя свои стада через горные перевалы, которые ранее считались непроходимыми. Но нет записей, свидетельствующих о том, чтобы Жугов или Олвос напрямую изменяли эти чудеса.

Есть еще несколько примеров. Мой вывод не в том, что, как ты предположила, с течением времени чудеса ослабевают и в их работе наблюдаются флуктуации. Я больше склоняюсь к тому, что чудеса изменились и мутировали наподобие живых организмов: Божественная империя была изобильной экосистемой чудес и божественных сущностей, у всех имелись различные степени свободы воли и различные цели, и все это с годами менялось и преображалось. Хотя многого уже нет, изменения все же определили облик этой земли.

Божественное не было абсолютным, как мы предпочли бы думать. И хотя его больше нет, мы все еще слышим эхо мутаций. Необходимо подготовиться к тому, что произойдет, если одно чудо изменится и преобразится настолько, что невероятным образом сумеет адаптироваться и выжить.

Из письма бывшего премьер-министра Ашары Комайд министру иностранных дел Винье Комайд. 1714 г.



После тихих дождей приходит туман, поднимается от бесчисленных рек и речушек, вьющихся сквозь Галадеш. Он заполняет дворы и узкие улицы в восточной части города. Сигруд понимает, что этот район Галадеша астрономически богат, ведь в здешних кварталах обитают наследники промышленных магнатов: дома как таковые все больше скрываются от взгляда, прячутся далеко от дороги за стенами, живыми изгородями, заборами и воротами, и лишь далеко в холмах виднеются огоньки окон. В то время как Мулагеш обитает в центре города, где происходит все самое интересное, здешние жители так могущественны, что могут сами определять, что им интересно, а всему прочему — от ворот поворот.

Сигруд вытирает пот со лба, пока ведет пыхтящий маленький автомобиль по узким улицам. Он пытается внушить себе, что дело в теплой и влажной погоде. Пытается убедить себя, что потеет не от того, что украл машину, а также пистолет и боеприпасы и теперь едет со всем украденным добром прямиком навстречу агентам министерства.

Сигруд останавливает автомобиль на вершине холма и обозревает окрестности. Он смотрит на ближайший почтовый ящик и убеждается, что до имения Шары недалеко.

Съезжает на обочину. Выключает фары. И тихонько выскальзывает из машины.

Когда Сигруда готовили к работе на министерство, он получил и редкие тренировки по тактике выживания в диких условиях, но за последние десять лет научился куда большему, проведя очень много времени в лесах к северу от Мирграда. Тот край неприветливых сосен совсем не похож на окутанные туманом холмы Галадеша, но деревья и трава всегда остаются деревьями и травой.

Он натягивает на голову серо-зеленую шапку, входит в кустарник, вытаскивает подзорную трубу и делается незаметным.

На протяжении следующих трех часов дрейлинг обозревает окрестности. Имение Комайд не самое большое, но все же весьма просторное — занимает оно семь-восемь акров, окружено высокими деревянными стенами, а главный дом стоит на берегу ручья, который рассекает владения. Сигруд таращит глаза, увидев этот самый дом. Он понимал, что здание будет большим — он помнит, как Шара едко говорила, дескать, тетушка сидит на немаленьком таком наследстве, сосед у нее стальной барон, — но не настолько. Это настоящий дворец с темными каменными стенами на первом этаже и темной штукатуркой на втором — обычный сайпурский стиль.

Несмотря на размеры, усадьба хорошо охраняется. Сигруд не подходит близко, но ему удается сосчитать: одна машина у передних ворот, один пеший охранник у боковых и третий охранник в засидке[1], устроенной прямо за имением, в лесу. Также есть машина, которая ездит туда-сюда по проселочным дорогам, то и дело проверяя окрестности с разных наблюдательных позиций.

Попасть внутрь будет нелегко. За стенами наблюдают со всех сторон. А вот сама территория имения кажется относительно пустынной — по крайней мере, судя по тому, что он видит.

Так как же туда забраться?


Он стоит на небольшом холме под высоким тиковым деревом и созерцает ручей, который проходит через имение Комайд. Глубина на вид футов шесть или семь.

— Хм, — произносит Сигруд.

Он крадется к южной части имения, внимательно прислушиваясь. С ветвей на него таращатся птицы с ярким оперением и даже затесавшаяся меж ними обезьяна. Деревья просто поразительные. Он уже слышал, как сайпурцы похваляются, что леса у них самые впечатляющие в мире благодаря влажному климату, и с этим трудно спорить. Деревья высокие, толстые и, как надеется дрейлинг, хорошо его прячут.

Он наклоняет голову, прислушиваясь, и вот оно: тихое журчание.

Сигруд находит ручей и видит, что тот глубокий — по крайней мере, достаточно глубокий. Интересно, как далеко удастся добраться по воде и сколько придется идти пешком — милю? Больше? И нужно позаботиться о том, чтобы его за это время не обнаружили…

Дрейлинг смотрит на небо. Скоро наступит вечер. Он снимает серо-зеленое пальто, затем достает пистолет. Думает, брать ли с собой, но у него уже случались неприятности с мокрыми боеприпасами: предположительно, кое-какие патроны сайпурского производства годились для стрельбы под водой, но Сигруд всегда находил их ненадежными. Может, оружейное производство продвинулось с той поры, когда дрейлинг был на службе, но если так, он об этом не слышал.

Цокая языком, он заворачивает пистолет в пальто и засовывает узел под какие-то папоротники. «Лучше забрать потом и знать, что оружие точно сработает». Он проверяет, на месте ли нож в чехле на бедре и водонепроницаемый электрический фонарь на поясе. Потом делает глубокий вдох, ныряет и плывет вверх по ручью.





* * *


К тому времени, когда Сигруд выбирается из воды на территории имения Комайд, прямо за южной стеной, становится совсем темно. Его продвижение вверх по ручью оказалось мучительно медленным; он плыл, а иногда полз в воде. Он достаточно уверен, что миновал стены незамеченным, держась густых теней. Теперь его больше тревожит, кто может повстречаться в самом имении.

Весь мокрый, Сигруд подползает к высокой садовой изгороди и через просвет в ней смотрит на огромный дом по другую сторону. Он сидит там на корточках целых двадцать минут, внимательно наблюдая. Окна дома темные и пустые. Он никого не видит. Наверное, подготовленных агентов слишком мало, чтобы кто-то из них тратил время впустую в доме мертвого политика.

Он окидывает дом критическим взглядом. Ручей протекает по восточной части поместья, и большое тиковое дерево стоит очень близко от окон второго этажа. Забраться на него и запрыгнуть внутрь? Но если никто не охраняет помещения, отчего бы просто не войти через заднюю дверь…

Сигруд медленно подбирается к дворцу Комайд, прислушиваясь, не щелкнет ли где-нибудь несвоевременно ветка, не зашуршит ли листва. Потом бросается через задний дворик, приседает у стеклянных задних дверей и прислушивается.

Ничего. Тишина.

Он достает отмычки и принимается за работу. Замок слабый, и через несколько секунд дрейлинг уже внутри, аккуратно закрывает за собой дверь.

Сигруд поворачивается, чтобы осмотреться. Потом в недоумении таращится.

Вестибюль огромный и достаточно грандиозный, чтобы сбивать с толку, — но на самом деле поражает то, что он совершенно, абсолютно пуст. В поле зрения ни единой табуретки, и на стенах ничего, не считая штор на дальних окнах и маленького круглого зеркала, которое свисает с одной из колонн.

«Они вывезли все ее вещи?»

Прислушиваясь, не раздастся ли звук шагов, Сигруд крадется к главному коридору. Пол отделан розовым мрамором, а стены — деревом, окрашенным в мягкий зеленый цвет, с алым карнизом и ярко-золотыми газовыми рожками. Наверное, здесь раньше было бесчисленное множество картин, некоторые из них огромных размеров — он видит следы от крючков, — но теперь их тоже нет.

«Я и впрямь почувствую себя полным идиотом, — думает Сигруд, — если окажется, что я рискнул своей шеей, чтобы вломиться в пустой дом. — Он втягивает воздух сквозь зубы. — Но если он пуст… тогда зачем его вообще охранять?»

Он молча, тихо идет по главному коридору и заглядывает в первые несколько дверей, за которыми видит гостиные, игровые, библиотеки и прочие комнаты — по крайней мере, он так предполагает, потому что все они пусты.

Это вдвойне сбивает с толку: Сигруд не просто изумлен тем, что дом пустой и нет никаких признаков того, что недавно здесь находилась мебель, он еще и не представляет себе, как Шара могла здесь жить. Она всегда испытывала сильную неприязнь к большим, просторным помещениям. Она никогда об этом не говорила, но Сигруд подозревал, что дело в тренировке: в большой комнате тебя может увидеть издалека множество людей, а вот ты, возможно, не увидишь всех.

Что еще более странно — где ее книги? Шара любила книги почти что больше всего на свете. Как человек, которому иногда приходилось перетаскивать ее пожитки, Сигруд — и в особенности его поясница — может это подтвердить.

Тут у него появляется идея. Он возвращается туда, откуда пришел, и идет к столовой. «Не в одной из этих больших, просторных комнат… Но, возможно, она жила в…»

Пересекая вестибюль, он застывает.

Припадает к полу, бросает взгляд через плечо. Ждет. Следит. Но ничего не происходит.

Он готов поклясться, что видел движение перед колоннами у двери. Может, даже чье-то лицо. Но кроме него в вестибюле только газовые рожки, шторы и зеркало, которое все еще висит на одной из колонн у входа.

Он смотрит в зеркало. «Может, я мельком увидел собственное отражение».

Это, конечно, не исключено. Хотя под таким углом он вряд ли мог увидеть самого себя в зеркале…

— Хм, — тихонько произносит Сигруд.

Он пытается сосредоточиться на поставленной задаче. Но каким бы невозможным это ни казалось, часть его настаивает, что в зеркале на миг мелькнул кто-то другой: женщина, сайпурка, с жестким смуглым лицом и золотисто-янтарными глазами.

Он идет вперед, внимательно разглядывая зеркальце. В нем отражается только пустой вестибюль и покрытое шрамами лицо самого Сигруда. Хмурясь, он уходит в столовую.

Там тоже пусто, но не совсем: в комнате есть маленький стол и четыре стула. Он видит на столешнице пятно чего-то съедобного — наверное, капля варенья. Похоже, этот стол использовали на протяжении последних месяцев.

Он отправляется к лестнице для слуг и идет вниз.

В этой части дома, ниже господских покоев, нет и следа грандиозной демонстрации богатства и власти. Белое дерево, потертые ступени и скрипучие деревянные двери. Он знает, что эти помещения предназначены для слуг, так что они должны быть куда меньше, теснее и укромнее.

«Другими словами, — думает он, — Шаре здесь понравилось бы куда больше».