Финист – ясный сокол

Народ наш поредел, и, чтобы совсем не погибнуть, требовались срочные меры. Так и я выбрал себе жену, хорошую девушку, именем Млава, из рода орла, сироту, потерявшую во время исхода обоих родителей; она теперь здесь; она родила мне сына и дочь. Жена моложе меня на четырнадцать лет, но стала мне хорошим, надёжным другом, и наши дети получились сильными и красивыми.

Я не знаю, куда исчез змей. Надеюсь, он улетел. Ещё больше надеюсь, что проклятая гадина издохла, обожравшись человечиной, или просто сама по себе, по воле богов: ведь они стирают змеев род с лица земли.

Так всё кончилось.

Наш народ быстро вошёл в силу на новом месте: а верней сказать – на старом месте, на землях наших древних отцов.

Здесь много теплей, чем в зелёной долине, и земля жирней, и урожаи больше. И мы, вроде бы, обустроены, и даже, наверное, счастливы; дети родятся, девки смеются, скотина нагуливает жир. Один хороший год сменяет другой.

И только я, единственный из всех вас, не могу найти покоя, и не способен заснуть без двух ковшей крепкой браги.

Я давно не вяжу брони, ни кожаные, ни костяные: руки дрожат.

И вот я решил, что дальше так нельзя; что начато, то следует закончить.

Из тех, кто участвовал в умерщвлении Горына, в живых остался я один.

Есть ещё девка Марья, – но я с тех пор её не видел и ничего о ней не слышал.

Надеюсь, она цела. Я бы хотел, чтобы у неё всё получилось.

В конце концов, все эти наши муки и мытарства, и уход с родной земли, и тысяча погибших – съеденных, сожжённых, замёрзших от холода, – всё это случилось ради того, чтоб она, эта девка, обрела своего любимого.





* * *


Малой Потык приходил ко мне во сне, много раз, и всегда весёлый, довольный, как будто там, в другом мире, ему всё время наливают сладкого пива и дают зажевать жареной бараниной.

Он смеётся и говорит, что на нас нет никакой вины.

Все эти мои речи – про то, что нас надо понять, и что мы не могли поступить иначе, и что всё случилось ради пятнадцатилетней девушки – это на самом деле не мои речи, а его, Потыка.

Ещё он всё время повторяет, что волхвы врут, что богов на самом деле меньше, чем люди думают. Но сколько именно – никто не знает. Может быть, трое или четверо.

Он говорит, что согласен со мной: нет никакого Коловрата. И мир вращается не по кругу, а движется сложным, извилистым путём, подчиняясь таким законам, понять которые человек не умеет.

Ещё раз повторю: мне очень жаль этого мальчишку, – столько лет прошло, а я не могу его забыть.

Мы никогда не говорим про змея, но много говорим про город птиц, про Марью, про её жениха; Потыку важно увериться, что девка добилась своего и счастлива.

Если бы видели, как он замахивался топором, когда рубил змееву голову! Как горели его глаза! Как ходила ходуном его грудь!

Поверьте: попытайся я его остановить, он бы отсёк башку и мне тоже.

И последнее.

Меня много раз спрашивали: если ты, Иван Ремень, видел птицечеловеков и разговаривал с ними, если ты знаешь, где их город, – почему ты не обратился к ним с просьбой убить змея? Ведь они очень сильны, и они могли бы прикончить гадину, если бы захотели. На это я обычно отвечаю, что пытался, но получил отказ. На самом деле даже и не пытался. Именно потому что видел их и с ними говорил.

Они всегда сами по себе; они не вмешиваются в людские дела. И скажу так: если бы я был птицечеловеком, я бы тоже не вмешивался.

Если сильный народ станет помогать слабому – от такой помощи слабый народ не станет сильней.

Сила только тогда идёт впрок, когда мы не получаем её в подарок, а обретаем сами.

И наш народ, покинув долину, потеряв многих, претерпев муки, испытав горе и отчаяние, – на самом деле стал сильней; посмотрите друг на друга, и вы это поймёте.



Итак, я собрал этот суд по собственной воле.

Сегодня – годовщина. Восемь лет с тех пор, как убит Горын и родился его потомок, летающий змей-людоед.

Это привело ко многим смертям и бедам.

Это привело к гибели старого мира и к рождению мира нового.

Восемь лет я полагал, что вина за случившееся лежит на мне.

Восемь лет меня мучила совесть – хотя, повторяю, никто и никогда ни единым словом или даже взглядом меня не упрекнул. Ни родня, ни соседи, ни князья, ни друзья, ни старшины.


Больше никого нет: остальные, кто был со мной, или умерли, или исчезли без следа. А я вот он, здесь. Я последний.

Теперь скажите: виноват я или нет?

Пророчество было ложным. Старый змей – а верней сказать, старая змея – высиживала потомство, и оно родилось бы так или иначе, с нашим участием или без него.

Если бы наши деды сто лет назад убили гадину – может быть, детёныш вообще бы не появился.

Это неизвестно.

Известно, что была отрубленная голова, было яйцо и был вылупившийся новый гад.

То, что мы ему башку снесли, – это было правильно.

Надо было раньше снести.

Чем раньше снесёшь башку гаду – тем лучше для всех. Вовремя не снесёшь – гад родит потомство.

Я не знаю, кто придумал ту легенду, про неубиваемого змея.

Я не знаю, кто прозрел то пророчество.

Но лично я думаю, что всякую нечисть, всякого злобного людоеда надо валить сразу, не дожидаясь, пока он даст приплод.

И не я один так думаю – многие.

На том стояла и стоять будет наша земля.





Сказ третий

Разбойник





1.


Ах, как я люблю прокатить по небу земную женщину!

Кто внизу не бывал, кто этого удовольствия не знает – тот ничего не знает.

Сначала, в первые секунды, ты её рукой держишь, прижимаешь. Потом прижимать уже не надо – она сама в тебя вцепляется, изо всех своих женских сил.

А сил у этих дикарок в избытке.

И чем выше поднимаешься, чем больше скорость – тем крепче объятья.

Это непередаваемое ощущение: ты летишь выше и выше, а она держится крепче и крепче.

Прилепляется всем телом.

Груди её чувствуешь, колени, бёдра, живот. Лобок даже.

На большой высоте самому вообще можно не напрягаться – она тебя и руками держит, и ногами, и зубами.

Это очень весело и необычно.

От страха их начинает трясти, и температура тела резко поднимается. Летишь – а она на тебе висит, горячая, дрожащая.

И кричит ещё.

Но эта – не кричала, хотя держалась очень крепко.

И вот что я ещё скажу: ни одна из них после первого полёта не отказалась от второго и последующих.

Жаль, это редко бывает. Я хоть и вне закона, но не дурак тоже. Если часто умыкать земных девок – дикари укрепляются в мысли, что мы, птицечеловеки, – их враги. Бывало, наладишься похитить женщину – а против тебя выбегают мужики с топорами и дубинами, с луками и стрелами. Могут и сеть растянуть, и горшок метнуть с горящей смолой. Они там, внизу, своих женщин берегут и защищают. Мужчин тоже – но не так рьяно. А если женщину захочешь выкрасть – они все поднимаются, от детей до стариков.

Так что я покушаюсь на их женщин не так часто, как хотелось бы; примерно раз в год. И не только потому что это опасно, и не потому что каждая похищенная женщина увеличивает ненависть дикарей к нашему, в общем мирному, народу, – но и потому что наслаждение слишком велико.