Финист – ясный сокол

И не было в этом ничего удивительного или тем более позорного. Подслушивать – обычному человеку нехорошо, но воину можно и нужно. Бывает, если подслушаешь – жизнь себе сбережёшь. В прошлый раз подслушал – много важного понял, и теперь, стало быть, тоже – ухом к краю оконца пристроился, а двое внизу долго шуршали, приминая траву и устраиваясь.

– Темно, – сказала Марья.

– Ничего, – сказал Потык, – не бойся. Скоро луна выйдет.

– Да не боюсь я, – ответила Марья. – Кого мне бояться? Тебя, что ли?

– Меня точно не надо бояться, – солидно заявил Потык. – Наоборот. Я тебе только добра желаю.

– Ты позвал меня, чтоб рассказать, как ты мне добра желаешь?

– И за этим тоже, – сказал Потык, не растерявшись. – Как зовут твоего отца?

– Радим, – ответила девка.

– Значит, если полным величанием, то ты – Марья Радимовна, кузнецова дочь?

– Так, – ответила Марья.

– И до твоего дома – три года пути?

– Нет, – сказала Марья. – Если напрямки, то гораздо быстрее. А по воде – ещё быстрее. Я же не прямо шла. Я в каждое селище заходила и везде расспрашивала. То на заход заберу, то на восход. То в Тарусу зайду, то в Радонеж. И меня расспрашивали тоже. Бывало, по четыре дня на одном месте сидела, по пять дней… Пока всем расскажешь, кто такая, да что по пути видела, да зачем железные сапоги…

– То есть, – уточнил Потык, – я до твоего дома за полгода доберусь?

– Если захочешь, – ответила Марья, – доберёшься и быстрей. А зачем тебе это?

Потык шумно вздохнул.

– Если скажу – не обсмеёшь?

– Нет.

Потык кашлянул басом.

– Я посвататься намерен. Отцу твоему поклонюсь, и предложу по всем правилам.

Марья всё-таки рассмеялась. Смех был лёгкий, чистый.

– У меня жених есть.

– Твой жених – не жених, – твёрдо возразил Потык. – Непонятно, кто такой. Непонятно, где обитает. И вообще не человек. Думаю, отец не даст тебе согласия. А я – вот он. Где живу, чем живу – всё известно. Или я тебе не по нраву?

Марья молчала.

Я ждал, что она ответит; вдруг стало интересно.

– По нраву, – ответила Марья. – Конечно, по нраву. Лукавить не буду. И ты по нраву, и твои друзья. Красивые вы. Очень. И настоящие. Смелые.

– А что скажешь про воеводу? – спросил Потык.

Я притих.

– Воевода, – ответила Марья. – тоже хорош. Только угрюмый больно.

– Он воин, – объяснил Потык. – Воины все такие. Спят в обнимку со смертью. И жениться им нельзя. А мне – можно.

Марья ничего не ответила.

– Выходи за меня, Марья Радимовна, – решительно заявил Потык. – Всё для тебя сделаю. На руках буду носить. В наряды наряжу, ожерельями увешаю. Все силы обращу для твоего счастья.

– Ты же вроде ученик волхва, – сказала Марья. – Волхвам нельзя жениться.

– Верно, – ответил Потык. – Но если согласишься – я к волхвам больше не пойду. На требище свет клином не сошёлся, есть и другие занятия, мужчины достойные. Я и мёд варить умею, и в лошадях понимаю, и силки на зайца ставлю. Ради тебя – всё изменю, судьбу разверну, старую жизнь забуду и начну новую!

– А потом? – спросила Марья после небольшого молчания.

– Потом детей родим, – уверенно ответил Потык. – Дом поставим. У меня семья большая и богатая, одних родных братьев – пятеро, и ещё две дюжины двоюродных. И все друг за друга горой стоят, и даже родовой старшина против нас никогда слова не скажет. Мы такой дом изладим – ты таких домов не видела ни в Радонеже, ни в Резане, ни где ты там ещё была. У моего отца четыре лошади, мы с тобой сядем верхом и объедем всю нашу долину, я тебе такие места покажу… Водопады, над которыми – по четыре радуги одновременно. И подземные ямы, где сверху свисают каменные ножи. И поляны, где малина – сплошным ковром, и каждая ягода размером с орех… Я тебе целый мир открою. Я сделаю тебя счастливой, даю слово. Я сам счастливый, и ты рядом со мной тоже будешь счастлива. Это точно, можешь не сомневаться. Ты полюбишь и моих родителей, и моих братьев, и сестёр, и двоюродных братьев, а если не полюбишь – ничего страшного; мы живём тут каждый своей отдельной жизнью и друг к другу особенно не лезем…

– Я поняла, – прервала Марья, – довольно.

Потык замолчал.

– Как, ты говоришь, тебя зовут?


– Потык, – сказал Потык. – Сын Деяна.

– Ты хороший, Потык, – тихо похвалила Марья. – Честно. Правда. Очень хороший. Я даже не знаю, что тебе ещё сказать…

– Ничего не говори, – ответил Потык, ещё тише.

– Ладно, – ответила Марья.

Потом он её поцеловал, или она его; короче говоря, я услышал определённые звуки, и мне стало неловко.

Захотелось оставить их вдвоём, отползти от края оконца, укрыться с головой и заснуть.

Но если б я пошевелился – они бы услышали. И я бы им всё испортил.

Такое бывает хоть раз, но с каждым мужиком.

Вроде бы тебе понравилась девушка – и вдруг кто-то более молодой и ловкий тебя опережает, в самый важный момент.

Ты хотел бы её поцеловать – но, пока колебался, другой парнишка, более резвый, добирается до нежных мест быстрей тебя.

И тебе остаётся только скрипеть зубами и нечаянно из-за угла подслушивать.

Хороша девка, думал я с ужасной обидой, то всё про Финиста своего ненаглядного твердит, а то допускает до себя мальчишку, едва знакомого! Да и я тоже хорош, дурак дураком, сейчас сидел бы на его месте, лобызал бы, и сам отогрелся, и её бы отогрел; теперь поздно уже, лежи и пыхти себе, увалень.

– Соглашайся, – тем временем нажимал Потык. – Клянусь, не прогадаешь.

– Нет, – ответила Марья слабым голосом, – я не могу. Прости.

– А ты не торопись с ответом, – сказал Потык, и ещё что-то добавил, но уже так тихо, что я не расслышал – и подумал, что с меня довольно чужого нежного шёпота, и отодвинулся от окна, с шумным скрипом жердин.

Марья и Потык услышали меня и замолкли, конечно.

Вот же хитрец, думал я, ловко себя преподносит, хоть и молодой; видно, что ученик волхва, головой соображает; на самом деле его семья – никакие не богатеи, а самые середнячки. Отец Потыка, действительно, держит конный завод, но таких конных заводов в долине ещё десяток, и есть заводы много крепче.

В этот миг бабка Язва, спящая внизу на сундуке, громко захрапела, и выкрикнула во сне что-то бессвязное, и шумно завозилась, вздыхая, подбивая подушку, ударяясь в стену коленями и локтями; тоже почувствовала, наверное, что вот-вот может произойти что-то важное, перемена судеб; дороги, ведущие вперёд, могли уйти в сторону, и наоборот, боковые пути – вывернуть на стрежень.

Может быть, он уговорил бы её тогда. Потык, сын Деяна.

Он был красивый малый, и притом крепкий, длиннорукий, резкий, двигался быстро, глаза глядели умно, цепко.

Он бы мог её уговорить, и тогда ничего бы не было, совсем.

Уцелела бы наша долина, и никто бы не погиб, жизнь текла бы своим чередом.

Дураком почувствовал я себя тогда, да не простым, а старым, хоть и не имел ни единого седого волоса. Старым, потому что медленным.

А за стеной, внизу, под окошком, Марья что-то ответила Потыку, и зашуршала трава, а потом дверь скрипнула; ушла девка.

Не уговорил, понял я.





13.


Мы вышли затемно.

В то утро ледяной осенний воздух впервые перетёк через горы; долина остыла.

Небо поднялось и выцвело.

Мы наскоро умылись во дворе, водой из бочки, дрожа от холода и подбадривая друг друга шутками, не слишком ловкими, но отважными.

Лето кончилось.

Грустные, мы увязали шкуры, мешки и торбы, и зашагали так быстро, как могли, – чтоб согреться, а главное – настроиться на то, что ждало впереди.

Лесная земля, ещё вчера казавшаяся прохладной, теперь излучала тепло. Дымились валуны, вросшие в хвою и глину.

Как всегда в холодную погоду, дорога до цели показалась нам короче, – но и устали мы сильней.

Не устал только малой Потык.