Дочь часовых дел мастера

Еще минуту-другую они мило болтали, но потом Джульетта спохватилась и сказала, что ей надо идти, у нее назначена встреча, а невестка миссис Хэммет ответила: вот и хорошо, ей пора разбирать старье в чулане, давно уже собирается, да все руки не дойдут.

Джульетта повернулась, готовясь уйти, как вдруг ее взгляд упал на картину над диваном. Портрет молодой женщины удивительной красоты.

— Красавица, правда? — сказала невестка миссис Хэммет, перехватив ее взгляд.

— Глаз не отвести.

— Мое наследство, от деда досталось. Точнее, я нашла у него на чердаке, уже после его смерти.

— Вот это да.

— У него там чего только не было. Не одну неделю разгребали и почти все отнесли на свалку — так, всякий мусор, еще и крысами поеденный. Дом-то был старый, еще его отца.

— А тот был художником?

— Нет, в полиции служил. Потом уволился, ящики с его старыми бумажками убрали на чердак, да там и забыли. А откуда она взялась, не знаю. Незаконченная — видите, края не закрашены, и от кисти следы видны, — но выражение лица у нее… даже не знаю, как сказать. Правда? Вот прямо не хочешь, а все равно глядишь.

Женщина с картины стояла перед глазами Джульетты, когда она возвращалась в Берчвуд-Мэнор. Нельзя сказать, чтобы ей было знакомо это лицо, скорее, сама атмосфера портрета что-то напоминала. Лицо незнакомки, ее взгляд лучился любовью. Почему-то ей вспомнились сначала Тип, потом лето в Берчвуд-Мэнор, а потом солнечный день 1928 года, когда она поругалась с Аланом, убежала, заблудилась и снова нашлась, проснувшись в саду, под тенистой кроной японского клена.

Неудивительно, что именно сейчас ей вспомнился тот день. Они с Леонардом уже почти двадцать лет обменивались письмами, с тех самых пор, как она попросила его написать что-нибудь для ее цикла «Писем из провинции» — хотела сделать статью о многочисленных воплощениях одного и того же дома, но так и не успела. Как потом выяснилось, он слишком поздно получил ее письмо, а когда отправил ответ, Джульетта вернулась в Лондон — война устало тащилась к концу. Но, несмотря на неудачное начало, их переписка продолжилась. Он признался ей, что тоже любит писать: ему проще общаться с людьми посредством бумажного листа, чем напрямую.

Они рассказывали друг другу обо всем. Джульетта делилась своим горем, гневом, чувством утраты, всем тем, что, по понятным причинам, не могла включить в свои статьи. Но она не только плакалась, а еще и писала о том прекрасном, забавном и настоящем, что происходило с ней и ее семьей.

Но лично они так и не встретились, точнее, встречались один раз, тогда, летним днем 1928 года. На сегодня была назначена их вторая встреча.

Джульетта никому не сказала о своих планах. Дети часто уговаривали ее сходить куда-нибудь пообедать, сватали ей кавалеров, но эту встречу, сегодня, с этим человеком, она не могла им объяснить. Разве можно поделиться с кем-нибудь тем, что испытали она и Леонард в тот день в саду Берчвуд-Мэнор?

Вот почему Леонард остался ее тайной, как и эта поездка к дому, так много значившему для них обоих.

Впереди показались два фронтона, и Джульетта ускорила шаг: у нее было такое чувство, словно ее несет к дому. Она опустила руку в карман и проверила, лежит ли там по-прежнему старинный двухпенсовик.

Столько лет он хранился у нее, настала пора его вернуть.





XII




Джек и Элоди ушли на прогулку, вдвоем.

Она сказала, что хочет своими глазами увидеть ту поляну в лесу, ну а он, конечно, был счастлив предложить себя в роли сопровождающего.

А я снова здесь. Сижу на теплом пятачке у поворота лестницы и жду.

Одно я знаю наверняка: когда они вернутся, я буду здесь.

Я буду здесь и когда их не станет, а на их место придут новые гости.

И кто знает, может быть, я еще расскажу кому-нибудь свою сказку, ту, которую услышал Тип, а до него — Ада, ту, которую я соткала из лоскутков Ночи Преследования Эдварда, из того, что рассказывал отец о бегстве моей матери из дому, и из сказки о детях Элдрича и Королеве Фей.

Это хорошая история — о чести и верности, о детях, которые творят добрые дела; сильная история.

Люди ценят сверкающие камни и счастливые амулеты, но забывают, что самые сильные чары заключены в словах, которые мы обращаем к самим себе и к другим, в историях, которые мы рассказываем.

Значит, я буду ждать.

Когда я была еще жива, все вокруг точно с ума посходили — увлеклись спиритизмом и начали вызывать мертвых, желая поговорить с ними. В те времена принято было считать, что духи и привидения жаждут освободиться. Будто бы мы приходим к живым потому, что «заперты» и хотим на волю.

Но это не так. Я не хочу свободы. Я — часть этого дома, который так любил Эдвард; я и есть его дом.

Я в каждом завитке каждой деревянной половицы.

Я в каждом гвозде.

Я в фитиле лампы, в крючке для пальто в прихожей.

Я в хитром замке на входной двери.

Я в подтекающем кране и в кружке ржавчины на дне фарфоровой раковины.


Я в трещинках на плиточном полу ванной.

Я в колпаке на каждой дымовой трубе и в черной, змеящейся под землей трубе слива.

Я в воздухе каждой комнаты.

Я в стрелках моих часов и в пространствах между ними.

Я в звуках, которые вы слышите, когда вам кажется, будто вы не слышите ничего.

Я — тот свет в окне, которого не может быть.

Я — звезды в темноте, сияющие, когда вам кажется, что вы одни.





Примечания автора




Я, как и Люси Рэдклифф, часто тревожусь о том, что жизнь слишком коротка, а узнать хочется так много, и тогда мне на помощь приходит мое писательское ремесло: именно оно дает мне возможность исследовать особенно увлекательные темы. «Дочь часовых дел мастера» вместила в себя многое из того, что меня интересует: время и вечность, истину и красоту, карты и картографию, фотографию, естественную историю, целительное воздействие пеших прогулок, братские чувства (у меня трое сыновей, так что эта тема для меня едва ли не самая главная), дома и идею «дома», реки и магию пространства — да много еще чего. Эта книга вдохновлена искусством и его творцами: английскими поэтами-романтиками, художниками-прерафаэлитами, первыми фотографами, такими как Джулия Маргарет Кэмерон и Чарльз Доджсон, а также дизайнером Уильямом Моррисом (чью страсть к домам я разделяю; именно он научил меня видеть, как старые постройки в Котсуолде неброско, но явно подражают миру природы, из которой они вышли).

Плетя ткань моего романа, я вдохновлялась такими местами, как Эйвбери-Мэнор, Келмскотт-Мэнор, Грейт-Чолфилд-Мэнор, Эбби-Хауз-Гарденз в Малмсбери, Лакок-Эбби, Белый Конь Уффингтона, Земляной форт в Барбери, Риджуэй, сельской местностью Уилтшира, Беркшира и Оксфордшира, деревнями Сауторп, Истлич, Келмскот, Баскот и Леклейд, рекой Темзой и, конечно же, Лондоном. Ну а если и вам захочется посетить дом, где еще уцелели настоящие «норы священников», добро пожаловать в Харвингтон-Холл в Вустершире — их там семь, и все спланированы и построены святым Николасом Оуэном. А еще этот дом стоит на острове, окруженном рвом с водой.

Если же вас особенно заинтересовала жизнь Лондона девятнадцатого века, если вы хотите побольше узнать о тех улицах, по которым ходили Берди Белл и Джеймс Стрэттон, я могу предложить вашему вниманию следующие источники: «Работяги и бедняки Лондона» Генри Мэйхью (у него вы можете почерпнуть сведения о забытых ныне профессиях «слепых уличных продавцов портновских иголок» и «скриверов», или писателей слезных писем и петиций); «Викторианский Лондон: жизнь города в 1840–1870 гг.» Лизы Пикар; «Викторианский город: повседневная жизнь в диккенсовском Лондоне» Джудит Фландерс; «Викторианцы» А. Н. Уилсона; «Изобретая викторианцев» Мэтью Свита; и наконец, «Чарльз Диккенс» Саймона Каллоу — биографию одного из величайших лондонцев и викторианцев, написанную с безграничной любовью. В Севен-Дайелз, как и вообще в Ковент-Гардене, частью которого он является, жизнь по-прежнему кипит; однако случись вам посетить эти места сегодня, вы найдете там куда больше ресторанов, нежели лавок с птицами и птичьими клетками вроде той, над которой процветало предприятие миссис Мак. А Литл-Уайт-Лайон-стрит в 1938 году получила новое имя — Мерсер-стрит.

Работая над «Дочерью часовых дел мастера», я часто посещала музеи, что, как мне кажется, вполне соответствует духу моего романа, во многом основанного на идее исцеления через слово, использования нарративных структур для создания связного рассказа, который позволит собрать в единое целое события, которые относятся к разным временным пластам. Здесь я хочу привести названия тех музеев, которые особенно вдохновили меня. Это Музей Чарльза Диккенса, галерея Уоттса и Лимнерслиз, Музей сэра Джона Соуна, Музей Фокса Талбота, Музей Виктории и Альберта, Британский музей и Королевская обсерватория в Гринвиче. А еще я с восторгом посетила ряд выставок и хочу выразить признательность их кураторам и всем людям, благодаря труду которых такие посещения становятся возможными: «Джулия Маргарет Кэмерон», Музей Виктории и Альберта, 2015–2016; «Рисуем светом: живопись и фотография от прерафаэлитов до наших дней», галерея Тейт, 2016; «Викторианские гиганты: рождение искусства фотографии», Национальная портретная галерея, 2018.

Я особенно благодарна следующим людям: моему агенту Лиззи Кремер и всей команде DHA, моим редакторам Марии Рейт и Анетте Барлоу, Лизе Кейм и Каролин Рейди из «Саймона и Шустера» и Анне Бонд из «Пан-Макмиллан». Я также благодарю сотрудников A&U, «Пан-Макмиллан» и «Атрии», которые сыграли важную роль в превращении моей истории в эту книгу, так красиво оформили ее и послали в мир. Изабелла Лонг щедро делилась со мной информацией о жизни и работе архивистов. Большое спасибо Нитин Шодхари и его родителям, которые помогли мне с пенджаби для истории Ады. Все неточности и ошибки, как умышленные, так и нет, целиком на моей совести. Так, я позволила себе вольность — переместила открытие выставки в Королевской академии художеств на ноябрь 1861-го, несмотря на то что в описываемый мной период выставки академии всегда проходили в мае.

И еще большое спасибо людям, чья помощь была пусть не столь конкретной, но от того не менее ценной: моим дорогим почившим друзьям Герберту и Рите, которые навсегда останутся в моей памяти; моим маме, папе, сестрам и друзьям, в особенности семействам Кретчи, Патто, Стайни и Браун; каждому, кто прочел хотя бы одну мою книгу и получил от нее удовольствие; моим троим огонькам во тьме — Оливеру, Луису и Генри; и конечно, самую большую благодарность я приношу тому, с кем мы совместно ведем воздушное судно нашей жизни, — Дэвину.



* * *





notes


Примечания




1




Игла Клеопатры — древнеегипетский обелиск, установленный в Лондоне на набережной Виктории в 1878 г.





2




Квакерское кресло — мягкое кресло без подлокотников с точеными ножками.





3