Черный Леопард, Рыжий Волк

– Нет, и ты только что сказал почему.

– В самом деле. Малец он странный. Я бы подумал даже, что он пытался убежать к тем, кто явился его спасти.

– Вместо этого он предупредил тех, кто его похитил. Он не похож на мальчишку таких лет.

– Ну уж это напыщенно, Следопыт. На тебя не похоже.

– Откуда тебе знать, на что я похож, если, как ты утверждаешь, ты все забыл? – Я подошел к его неуклюжему трону и сел поближе, лицом к нему. – Там, где у вас не вышло спасти мальца, у нас получилось. И даже все мы смогли лишь ранить Сасабонсама, а не остановить его. Что-то было с этим мальцом не так. Запах его то сильным был, то вдруг пропадал, будто тот убегал за сотни дней пути, а потом вдруг оказывался прямо у меня под носом.

История такая. Мы проследили их до Долинго. Когда нашли, то я застал момент, когда Ипундулу отталкивал мальца от своей груди. Малютка сосал его сиську. Представляешь, о чем я подумал? Я подумал о маленьком мальчике и его матери, о том маленьком мальчике, кто никогда не перестает тянуться к материнскому молоку. Разве что когда у его матери нет коу. А потом я подумал о том, что ж это за нечестивость такая, какая ж то гадость насиловать ребенка до того долго, что тот воспринимает это как дело естественное. А потом я докумекал, как оно есть. Никакого насилия. Вампирья кровь. Его опиум.

– Были женщины и мальчики, что приходили ко мне, будто я их опиум. Некоторые бегом бежали из такого далека и до того долго, что ног лишались. Только никто не нашел меня на Малангике. Мальцу это нужно больше объятий его матери.

– Сасабонсам отправился за ним в Мверу.

– Ни один человек не покинул Мверу. Зачем бы кому-то даже заходить туда?

– Он не человек. Не важно. Думаю, малец пошел по своей охоте.

– Может, ему предлагалось нечто получше, чем игрушки или сиськи. – Найка засмеялся. – Следопыт, я тебя помню. Ты по-прежнему врешь, говоря лишь полуправду. Так, глупого малышка, тобой найденного, вновь крадет демон с крыльями, как у летучей мыши. Никто не поручает тебе искать его. Никто тебе не платит. И солнце есть солнце, а луна есть луна, невзирая на то, найдешь ты его или нет.

– Ты только что сказал, что не знаешь меня.

– Ничего он для тебя не значит – и этот летучий мужик тоже.

– Он забрал у меня кое-что.

– Кто? А ты у него что-то заберешь?

– Нет. Его я точно убью. И всех на него похожих. И всех, кто помогает ему. И всех, кто уже помог ему. И всех, кто стоит на пути между мной и им. Даже мальца этого.

– Все равно игрой попахивает. Ты хочешь, чтоб я помог тебе найти его.

– Нет, я хочу помочь ему найти тебя.



Так вот, вернулся я за младенцем, и мы втроем покинули Малангику. Вышли наверх, пройдя по тоннелю от конца дороги слепых шакалов. На поверхности война шла не больше, чем до того, как я спустился. Ипундулу не взял ничего, лишь завернулся поплотнее в свои крылья, приняв вид странного господина из низших богов, носящего плотную агбаду. К тому времени солнце ушло, окрасив небо оранжевым заревом, но все остальное покрывала тьма.

– Не хочешь дать мне ребенка, какого ты несешь с собой? – спросил Найка.

– Только тронь его, и я этот факел тебе прямо в рожу брошу.

– Всего только стараюсь помочь.

– От усилий у тебя аж глаза из черепа вон лезут.

Тоннель привел в небольшой городок, где я оставил малютку с полным бурдюком козьего молока на крыльце дома известной повитухи. Сразу за городком, севернее Кровавого болота, начинались дикие земли. Я зашагал, но Найка стоял как вкопанный.

– Стоит выйти из Малангики, как малец тебя почувствует и бегом прибежит, – сказал я.

– Как и всякая женщина-молния и кровная рабыня, – ответил он. Он сожалел, что не способен обожать такую преданность, только они не ему были преданы. – Они преданы вкусу моей крови. Сказать правду, я полагал, что наверху ждущих тебя будет больше. Великан, думал, явится. Ведьма Лунной Ночи, возможно. Почти наверняка – Леопард. Где он?

– Не сторож я Леопарду, – буркнул я.

– Но где он? У вас с котярой великая любовь была. Неужто не знаешь, где он?

– Нет.

– Вы не разговариваете друг с другом?

– Ты мне мать или, может, бабка?

– Вопрос был проще некуда.

– Хочешь знать про Леопарда, иди и спроси Леопарда.

– Сердце твое больше не размякнет, когда ты в следующий раз его увидишь?

– Когда я в следующий раз его увижу, я убью его.

– Етить всех богов, Следопыт. Ты всех поубивать намерен?

– Я весь мир изничтожу.


– Большая задачка. Побольше, чем убить слона или буффало.

– Скучаешь по тому, чтоб человеком быть?

– Скучаю ли я по горячей крови в своих жилах и по коже, что не цвета всего нечестивого? Нет, милый Следопыт. Обожаю, просыпаясь, благодарить богов, что я теперь демон. Если б я когда заснуть мог.

– Вот смотрю я на тебя и думаю: для человека вроде тебя такое обличье было единственным будущим. Как, по-твоему, чем мальца вскармливали все эти годы, как не твоей кровью?

– Кровь – это опиум или лекарство его, а не пища.

– Теперь, когда мы на поверхности, он примется искать тебя.

– А что, если ему до нас год добираться?

– У него крылья есть.

– Почему ты не чуешь его?

Мы шли все время вдоль затухавших солнечных лучей, а значит, на север. Ночь должна бы пасть до того, как мы дойдем до Кровавого болота.

– Почему ты не вынюхиваешь его?

– Мы держим путь на север. В отличие от Ипундулу… тебя… от бывшего тебя, Сасабонсам не выносит города и городки и никогда не останавливается в них. Он своего обличья не скрывает, как Ипун… как ты. Он куда охотнее спрячется там, где странники ходят, и будет хватать их одного за другим. Как они с братом делали. До того, как я брата убил. Леопард убил брата. Леопард убил брата, а он учуял на нем мой запах, вот и думает, что это я был.

– Как Леопард убил его?

– Спасая меня.

– Почему ж ты тогда винишь Леопарда?

– Виню я его вовсе не за это.

– Что ж тогда…

– Тихо, Найка.

– Твои слова…

– Подавись ты своими мыслями о моих словах! Только этим и занимаешься, всю дорогу этим занимаешься. Спрашиваешь и спрашиваешь, чтоб вызнавать и вызнавать. А когда, наконец, вызнаешь о ком-то все, что можно узнать, пускаешь в ход свои знания, чтоб предать. Помочь себе ты не в силах, ведь такова твоя природа, как пожирать луну, пока молода, – природа крокодила.

– Где великан?

– Погиб. Он не был великаном, он был О́го.

Мы дошли до края Кровавого болота. Об этих топких землях я слышал чудовищные россказни: про насекомых размеров с воронов, змей с телом шире стволов деревьев, про растения, жадные до мяса, крови и костей. Даже жар обретал форму на манер безумной нимфы, выбравшейся, чтобы отравлять. Но ни одна живность к нам и близко не подошла: чуяли в двух существах недоброе. Даже тогда, когда болотная жижа дошла нам до пояса. Мы шли, пока жижа не спала нам до колен, потом до щиколоток, пока мы не ступили на землю и жесткую траву. Повсюду вокруг нас толстенные лианы и тоненькие стволы извивались и переплетались, склонялись и обвивали друг друга, образуя плотную стену под стать тем, какие окружали гангатомские жилища.

Запах долетел до меня прежде, чем мы дошли до этого. Открытая саванна с редкими деревьями и малотравьем, зато просто несет смертной вонью. Застарелой смертной вонью: то, что гнило, начало гнить семь дней назад. Еще не увидев, я наступил на тлен, и он просел под моей ногой. Рука. В двух шагах от нее шлем, все еще надетый на голову. Шагах в десяти грифы хлопали крыльями, вырывая внутренности, а над ними – целая стая таких же, но уже наевшихся, улетала прочь. Поле боя. Все, что осталось от войны. Я поднял взгляд: птицы были повсюду, куда взгляд доставал. Они кружили над телами, садились, приискивая еще что-нибудь, склевывали мясо с людей, а люди пеклись в металлических доспехах, люди, до того раздутые, что лопались, головы людей лежали так, что казалось, будто тела их по шею в землю ушли, а глаза их выклевали птицы. Слишком много их было, чтоб почуять кого-то одного. Я продолжал шагать, приглядываясь к цветам севера или юга. Впереди нас торчали одни только копья да мечи. Найка шел следом и тоже приглядывался.

– Думаешь, какой-нибудь солдат изо всех сил восемь дней выжить старался, чтоб ты смог у него сердце вырвать? – спросил я.

Найка ничего не ответил. Мы все шли и шли, пока в саванне перестали попадаться тела и части тел, а птицы остались позади. Вскоре вокруг не стало и деревьев, и мы оказались на краю Икоши, соляных равнин, раскинувшихся на два с половиной дня скачки по одной только грязи, растрескавшейся, как треснутая глина, да серебру на манер лунного. Он шагал навстречу нам, будто из ниоткуда явился и пошел. Крылья Найки распахнулись, но он, увидев, что я ничего не предпринимаю, сложил их.

– Следопыт, напоминаю: это ты подал мысль, чтоб я с тобой пошел.

– Мысль эта не моя.

– По сути, мысль эта мне принадлежит, – сказал он, подходя.

Именно так и сказал, в точности так, как я и знал, что он скажет. Охота на нас велась в течение двух лун и еще девяти дней. Он стоял, подбоченясь, и поглядывал, будто мамаша, готовая отругать нас.

Аеси.



Найка поджег сухой хворост молнией. Пламя занялось мигом, и он отскочил. Я вернулся из болотной чащобы с молодым бородавочником. Тушу я вспорол, чтоб на вертел насадить, сердце вырезал и бросил Найке. Он в такой час себя не посрамил бы. Не стал бы есть его под нашими с Аеси взглядами, но ни он, ни я не отвернулись. Найка зашипел, уселся на землю и впился в сердце. Кровь струей ударила ему в рот и в нос.

Вот глядел я на них двоих: обоих я когда-то пытался убить, у обоих, как известно, крылья, у одного белые, а у другого черные. Куда ж, гадал я, подевался тот я, кто враз бы топорики выхватил, чтоб прикончить их на месте.

– Рискованная это штука, на юге оказаться. Вражеская территория в разгар войны… У вас все планы такие безумные? – заговорил Аеси.

– Ты не должен был приходить, – сказал я.

– Какой у него план? – вылетело из сплошь красного от крови рта Найки.