Естественный ход событий (СИ)
Помимо двух категорий, что не стеснялись подходить ко мне и начать разговор, существовала еще и третья, в которую входило большинство жителей нашего города. Эти люди смотрели на меня издалека, указывали пальцем и шептали друг другу свои тайные мысли, не спуская с меня подозрительных взглядов. Если раньше для подобных людей я была женщиной полицейским, которая скоро сломается под тяжестью службы или не выдержит грубого мужского коллектива, то сейчас я просто испорченная. Негодная. Грязная. Запятнанная. Потому что больше полугода провела внизу, среди отбросов общества. Я такая же. Я одна из них. Слыша их отвратительные разговоры, я гадала, как собираюсь охранять их сон, если моя форма полицейского для них теперь является не доказательством благих побуждений, а наиболее заметным маркером: «Эй, смотри, эта та девчонка-полицейский вернулась из тюрьмы». Проходя мимо, я против воли слышала их ужасные предположения о моей судьбе и гадала, сколько им потребуется времени, чтобы забыть о моем прошлом. Меня поражала и эта грязь в их мыслях, которой я не замечала или не понимала раньше. Сейчас, когда усилиями Эльткрида и Заксена я вижу суть их мерзопакостных разговоров, мне не остается ничего кроме удивления собственной слепоте. Неужели раньше я правда не понимала сути этих высказываний? Теперь ясно, почему Адаже и командир так удивлялись моей недогадливости. Я правда была невыносимо глупа. Мне хочется верить, что я действительно выросла и поумнела за время, проведенное внизу.
…
— О, не волнуйтесь, я позабочусь о том, чтобы ваши волосы приобрели былую роскошь, — мягко сказала мастер, осмотрев мою потрепанную прическу, и принялась за приготовления.
Поначалу я не обращала внимания на недоуменные возгласы за спиной, но вскоре это стало совсем невыносимо. Люди узнавали меня на улицах и открыто ужасались видом моей прически, состоянием кожи и «каким-то не таким» взглядом. Такое повышенное внимание к моей персоне выматывало. Волосы отросли и стали неопрятными, а кожа и ногти выглядели хуже, чем когда-либо, но не настолько, чтобы вызывать столько волнения со стороны прохожих. Не будь я печально известной осиротевшей дочерью политика, прожившей несколько месяцев в тюрьме, никто бы и не подумал указывать мне на мой несчастный пошарпанный вид. Но им нравилось. По какой-то неведомой мне причине им нравилось смотреть на меня такую: бледную, исхудавшую, поблекшую. Выискивать печаль в моих глазах. Смотреть в них и гадать, что же произошло внизу с «этим несчастным ребенком», с упоением смаковать тему моего прошлого, а после с напущенной печалью в голосе предлагать мне руку помощи.
За спиной послышался резкий тонкий возглас: «Да что ты!».
Я посмотрела на отражение в зеркале. У входа в зал две немолодые дамы перешептывались между собой, не стесняясь глазеть на меня:
— Да точно тебе говорю! — шипела женщина в отвратительной огромной шляпе той, что нервно теребила нежно-желтый шелковый бант на шее. — Информация от надежного источника, — важно кивнула она.
— Немыслимо, — шептала дама с бантом. — Какая гадость… Никогда бы не подумала, что она на такое способна. Омерзительно. Да если бы…
Она запнулась на полуслове. Они заметили мой взгляд из зеркала, направленный прямо на них, и, видимо, посчитали его слишком «мерзким» для их величественных персон, потому что в следующую же секунду поспешили на выход, что-то беспокойно шепча друг другу.
«И что с ними не так?». Я устало вздохнула и через зеркало осмотрела остальных посетителей зала. Немногочисленные гости просто сидят на своих местах и изредка переговариваются с мастерами. Некоторые уже успели мне высказать свое мнение по поводу произошедшего, но вскоре отстали и вернулись к своим делам. Сейчас никому нет до меня дела. Так и должно быть. Но вот есть же ненормальные, как эти две… И, к сожалению, такие неприятные люди самые заметные и самые громкие. Распространяют фальшь и грязь за спиной и успокоятся лишь тогда, когда их силами из маленькой едва не засохшей лужи родится зловонное болото. По какой-то неизвестной мне причине, подобные речи доставляют им невероятное удовольствие, что прекрасно видно по блестящим в восторге глазам и едва сдерживаемой тощей улыбке, нарочито неумело скрываемой за веерами.
— Простите за ожидание, — над ухом прозвенел бодрый голос парикмахера. — Можем приступать.
…
Прошла еще одна неделя, и дело об измене Храму, плавно вытекшее из дела об убийстве моих родителей, объявили закрытым. Виновные были пойманы и допрошены, бумаги почти заполнены, и оставалась всего пара незначительных деталей, по завершению которых обвиненные отправятся в тюрьму. Сэр Инес и Финн, уставшие от долгого масштабного дела, пригласили меня отдохнуть вечером в местном баре. Я не видела причин для отказа, поэтому вскоре мы втроем уже сидели в конце зала и обсуждали пережитую неделю. Вспомнив свое состояние после первой попытки приема алкоголя, я заказала себе лишь сок, позволив в этот раз мужчинам расслабляться без меня.
— С вами все будет в порядке? — спросила я у сэра Инеса. — В прошлый раз вы явно перебрали, не боитесь повторения?
— Нет, не боюсь. Я буду аккуратнее. А если и переборщу, снова одолжу у Финна то средство, — сказал он, с легкой улыбкой глянув на моего напарника.
— Увы, больше не дам, — усмехнулся он. — Адаже здесь нет, а в тот раз я отдал вам последний флакончик.
— Вот как, — вздохнул сэр Инес. — Удивительно, но здесь, наверху, я никогда не видел чего-то настолько действенного.
— Разве не странно? Адаже всегда говорил, что его условия внизу на порядок хуже здешних, — сказала я.
— Тогда я тем более не могу представить, как он сделал что-то настолько качественное.
— Кстати, Финн, а как твой сон? Тебе легче?
— Да, намного, — спокойно улыбнулся напарник. — Когда ты вернулась, я стал спать лучше, даже врачи не понадобились. Спасибо за беспокойство.
— Так проблема была во мне? — усмехнулась я.
Финн не ответил, лишь странно улыбнулся, пожал плечами и добавил:
— Всякое происходило. От всех событий и волнений о твоем благополучии откуда взяться сну?
— Звучит пугающе. Я рада, что сейчас ты в порядке.
Мы быстро ушли от этой опасной темы и продолжили непринужденный разговор. Мужчины порядком выпили, мне оставалось лишь догадываться, каких усилий им стоит сохранять эту непринужденную позу, когда больше всего на свете хочется расслабиться. Тем не менее, разговор шел легко, мне было приятно в компании Финна и сэра Инеса.
— Зовите меня просто Инес, — слегка нахмурился мужчина, услышав мое обращение. — Мы уже столько пережили, что формальность здесь просто неуместна.
— Вы уверены?
— Разумеется, — примирительно улыбнулся коллега.
— Если подумать, ты только Инесу говоришь «сэр», — согласился Финн. — Даже к Бранденбургу не обращалась так официально.
— Тут другое, — запротестовала я. — Я просто не могла обращаться к нему уважительно, когда на самом деле питала только ненависть. А потом уже менять обращение было бы глупо, — пожала плечами.
— Кстати говоря, сегодняшний прием в Храме был хорош. Закс добился своего. Как всегда, — усмехнулся Инес.
— О чем вы? — недоумевал Финн. Я от него недалеко ушла.
— Заксена вызвали на Совет. Только не говорите, что вы не знали.
— Мы не знали, — призналась за двоих я.
Инес вздохнул и сделал глоток.
— Храм как-то узнал о намерении Закса улучшить условия жизни и работы людей, планирующиеся реформы, перестройки и сотрудничество с соседним районом. У них возникли вопросы. Ему отправили приглашение на подъем в Верхний мир.
— Впервые слышу об этом, — призналась я.
— Не удивительно, у нас не пишут о делах Нижнего мира, — ответил Финн.
— Верно, — кивнул сэр… точнее, Инес. — Если коротко, у Храма возникли вопросы, не собирается ли Заксен построить собственную власть наперекор интересам Храма. В конце концов убежище все еще находится в подчинении Верхнего мира, активность Гончих вызвало серьезное беспокойство со стороны ассамблеи.