Адрес ветра (СИ)
- Тебе – можно, - подтвердил Норт и сам провёл по его спине вниз, до ягодиц, поводил круговыми движениями. Дальше руки просто не доставали. – Только не проси обращаться к психологу.
- Заткнись.
И Норт заткнулся.
Норт легко втянулся в прежний режим, легко вернулся к привычным рабочим обязанностям, легко подавил все сплетни и слухи, распространение которых, в общем-то, было неизбежно. Ему не нужно было никому ничего доказывать; сам его вид – деловой и уверенный – служил достаточным основанием для прекращения неуместных обсуждений.
О борьбе с Джимом, начавшейся вскоре после его выхода из больницы, он сам старался думать только тогда, когда это было совершенно необходимо. Заявления, обвинения, доказательства – отдаваясь всему этому, Норт старался просто не думать о том, что процесс касался его самого. В такие моменты он заставлял себя отпускать всё личное и действовать, как профессиональный защитник, не имеющий к происходящему прямого отношения. И ему это удавалось. По крайней мере, так он думал.
Как он и предполагал, Джим моментально обзавелся серьезной защитой, с методами и делами которой Норт был хорошо знаком и потому не мог ее недооценивать, и все же этого было недостаточно. Благодаря Кроули положение Лестера было таково, что даже тысяча самых выдающихся адвокатов не смогла бы спасти его от заслуженной кары. Он лишь оттягивал неизбежное, отчаянно не желая признавать свое полное и безоговорочное поражение.
Норт не выносил его вида и по возможности старался избегать личных встреч. Пусть он и не дал Кроули убить его, это не мешало ему ненавидеть его всей силой своей души.
Лишь немногие из его знакомых знали истинное положение дел. Билл долго приходил в себя, узнав всю правду, что еще смешнее – винил себя в невнимательности и некоторое время постоянно держал Норта на связи, видимо, боясь, как бы он после всего пережитого не выкинул что-нибудь непредсказуемое. Норта это не раздражало, в особенности потому, что Билл теперь совсем другими глазами смотрел на Кроули: с искренней благодарностью, уважением и дружеской теплотой. Пусть цена такого признания была велика, Норт все равно был очень рад; принятие лучшего друга значило для него даже больше, чем он думал до сих пор.
Прошло три недели после гнетущих событий, когда Норт, уже окончательно влившийся в привычную жизнь, неожиданно для самого себя начал сдавать.
Он сам не знал, почему отдача пришла так поздно. Он держался просто изумительно первые две недели, сам удивлялся этому и был, конечно, рад такой эмоциональной устойчивости, но, похоже, последствия тех событий не обошли его стороной, а всего лишь ненадолго притаились, чтобы в итоге овладеть им без остатка. Он не плакал, не впадал в отчаяние, не делал ничего безрассудного; страдание шло изнутри, из самой глубины его сознания, страдание, вызванное взявшимся непонятно откуда беспредельным чувством униженности и неуверенности.
Поначалу он практически не вспоминал о пережитом, разве только в тех случаях, когда это было неизбежно, а теперь его мысли постоянно обращались к подробностям того жуткого дня, к оскорбительным словам, что говорил ему безумный ублюдок, и почему-то теперь всё, что он услышал тогда, влияло на него, причиняло боль и заставляло бояться. Бояться потерять самое великое сокровище, которым он когда-либо обладал в своей жизни.
Тео.
Норт никогда раньше не сомневался в правильности их отношений, а теперь он был разбит, потому что больше не считал себя достойным. Достойным быть с Кроули. Иногда, в моменты просветления, он осознавал неоправданность своей боли, глупость подобных мыслей, но в итоге они вновь овладевали им, и он ничего не мог с этим поделать. Как он ни боролся, как ни пытался вернуться к своему нормальному состоянию, с каждым днем ему становилось все хуже, и однажды вечером, уже закончив с работой, он не смог вернуться домой.
За каких-нибудь двести метров от своего квартала он внезапно затормозил и, крепко стиснув руль обеими руками, в отчаянии мотнул головой.
Перед его глазами стояло лицо Тео: нежное улыбающееся лицо самого дорогого ему существа на земле, которого он больше не был достоин. Норт чувствовал себя грязным, необратимо жалким по сравнению с ним и не мог даже заставить себя показаться ему на глаза. Он и не помнил, когда в последний раз ему было так больно.
В конце концов, он уехал в обратную сторону и, дабы не спать на улице, снял себе номер в гостинице в центре города. Все время со страхом ждал звонка от Кроули, который наверняка уже должен был всполошиться, и невидящим взглядом смотрел в экран телевизора, который включил только ради фона, чтобы совсем не раствориться в своей боли.
Так плохо ему не было еще никогда. Даже после разрыва с Эшли, даже в тот самый чертов день. Ни к кому он еще не испытывал того, что испытывал к Тео, никого не боялся потерять так, как его. И никогда еще не чувствовал себя настолько убогим и недостойным любви, как сейчас.
Между тем время шло, а звонка все не было…
Джим Лестер всё ещё считал себя победителем, которого временно потеснили. Ему даже камеру предоставили. Как в отеле расположился. Благо, условия у него были те же, что и у остальных заключённых. Хотя по закону его ещё нельзя было считать осуждённым, для Кроули статус Джима давно был определён.
Он почувствовал вибрацию – пульс фундамента. Надёжное здание. Из такого проход ложкой не прокопаешь. Тут отбивные молотки нужны и инструменты, которыми бетон крошат. Но с таким оборудованием никого и близко не подпустят. Кроули тронул нужный стык и услышал дребезжание, где-то мелькнула искра и тут же потухла. А потом он появился прямо в камере ожидающего суда Джима, который с узкой койки резво подскочил, таращась во все глаза на позднего гостя.
- Ты как здесь оказался? – у него глаза ещё круглее стали. – Охрана!
- Давай, кричи, - Кроули с места не сдвинулся, стоял, сунув руки в карманы и спрятав половину лица стоящим воротником пальто.
Джим заткнулся. Охрана не отреагировала. Видимо, частенько их доставали таким образом. Кому на самом деле приспичит, тот не затыкался, пока к нему не подходили.
- Откупиться хочешь? – спросил Кроули.
- Мы ещё посмотрим, на чьей стороне закон.
- Ваш закон меня мало волнует. У меня свой закон. Если ты выйдешь отсюда… - Кроули рядом с ним очутился, скомкал в кулаке перед одежды и шарахнул Джима о стену спиной и затылком. У того воздух с придыханием из груди вырвался. Он сказать ничего не успел. Видимо, и не мог. Кроули лицо к нему придвинул и объяснил, какое его ждёт будущее, вне зависимости от того, где этот психопат в итоге окажется. – Если ты выйдешь на свободу, я сам поймаю тебя и запру в подвале. Попробуй угадай, найдут ли тебя хоть когда-нибудь.
- Ты не посмеешь.
- Ещё как посмею. Я буду кормить тебя, поить, вытаскивать за тобой дерьмо, и каждый день водить извращенцев, чтобы они развлекались с тобой. Это ведь ты хотел сделать с Нортом?
За исключением извращенцев. Кроули было омерзительно вообще прикасаться к нему, поэтому он ограничился одеждой.
- Выбирай, где тебе предпочтительнее подставлять свой зад, - закончил Кроули, хотел отшвырнуть его, чтобы голову разбить, чтобы мозги на стене остались, но он сдерживался. Он просто разжал руку и отступил.
- Ты думаешь, на тебя управы не найдётся? – Джим осмелел, едва очутился на свободе, грудь колесом выпятил и ткнул пальцем в сторону гостя. – Думаешь, я молчать буду? Мне неважно, кто ты там. Только тебе тоже придётся прятаться, если я развяжу язык.
- О, пожалуйста, - кивнул Кроули. – В психушке я тебя тоже достану. Там даже лучше. Ты каждый раз будешь подтверждать, что тебе там самое место.
- По-твоему, твой визит останется незамеченным?
- Ты имеешь в виду видеокамеру? – усмехнулся Кроули, немного остужая пыл Джима. – Боюсь тебя огорчить, но из-за смещения внешней панели оборвались коммуникации. И сейчас этот участок коридора – тёмное пятно на мониторах. У меня ещё несколько минут, пока охрана найдёт разрыв.