Партия
– Ты не только убийца, но еще и извращенец? – в коридоре было прохладно, кожа вспыхнула мурашками. Я почти успела пройти мимо, когда он схватил меня за локоть… Достаточно грубо.
– Ты мне задолжала, – его глаза опять светились.
Может быть, все дело в том, что они казались неестественно светлыми и ясными. Он был чертовски опасно красив. Я догадывалась, что будет дальше и часть меня обрадовалась, что я так вовремя приняла душ. Но другая моя часть пребывала в животном ужасе.
– Я не чувствую себя обязанной, – я попыталась отвоевать локоть обратно, но он держал крепко.
Неро ничего не ответил. Не выпуская мой локоть, повел по коридору в ту комнату, которую для меня выделил. Ему пришлось переступить через брошенные мной на пол джинсы. Подойдя к кровати, он резко усадил меня на нее. Сам остался стоять. Мои колени и его ноги почти соприкасались.
– Не усложняй все еще больше, amore [10].
Я крепче схватилась руками за полотенце на груди, прижимая его к себе. А он посмотрел сверху вниз сперва прямо мне в глаза, а затем многозначительно перевел взгляд в область своего паха. Сердце забилось быстро-быстро, заставляя мою грудную клетку мелко вибрировать. Но в остальном я не шелохнулась. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем он прибег к своему излюбленному методу вести переговоры – завел руку за спину и из-за резинки брюк достал пистолет. Он не направил его на меня, свободно опустил руку вдоль тела. Это было предупреждение. Я осталась неподвижна.
– Есть проблемы? – спросил он спокойно.
Окажись мы в другой ситуации, с моей стороны проблем бы точно не возникло. Но сейчас пусть катится к черту! Одно из его дул уже проникало в мой рот против воли. Хватит. Тем более, я не знала, за что расплачиваюсь. На сколько это отсрочит мою смерть? До утра? А потом он придумает что-нибудь еще. Так, стоила ли игра свеч? Нет, не думаю.
Он протянул руку и пистолетом приподнял мой подбородок. Я заглянула ему в глаза.
– Попроси меня, Неро. И, может быть, я соглашусь.
На его щеках задвигались тени от ресниц.
– Dolcezza [11], не заставляй меня пачкать простыни.
Я не шелохнулась. Я делала все, что он приказывал раньше, но не это. Он убрал пистолет от моего подбородка и прижал дуло к виску. Я закрыла глаза. Ну что, теперь эта выматывающая игра, наконец, закончена? Хорошо, потому что я устала.
Глава третья
Пат – положение в шахматной партии, в котором сторона, имеющая право хода, не может им воспользоваться.
Прошло достаточно много времени. Я открыла глаза, испытывая… разочарование? Раздражение? Он смотрел на стену позади меня. Давал ли он мне шанс передумать? Или ему нужно было время, чтобы решиться? Маловероятно. Прежде мне не доводилось обнаруживать в нем недостаток решительности. Участок виска под дулом бойко пульсировал.
Подойдя к пропасти и оглянувшись назад, я поняла, что моя жизнь уже давно летела под откос. Самоубийство Лиама, в котором меня винили его родители. Это было закономерно, им хотелось думать, будто причина в несчастной любви, в том, что я отказала ему. И всем было плевать, что многие месяцы я носила подаренное им кольцо. Его родным было легче принять этот отчаянный шаг, если вину можно было разделить пополам – он поступил малодушно, но подвела к этому я. Они верили в ложь, не в правду. Их версия событий быстро распространилась по городу. Могла ли я кого-то винить? Нет, если это облегчало их муки. Я не пыталась оспорить сложившееся мнение. Ведь о мертвых или хорошо, или ничего.
Через пару месяцев нас бросила мама. Мне не нравится об этом думать, но, скорее всего, причина в том, что она нас с отцом не любила. Да, не любила. Когда еще стоит взглянуть правде в глаза, если не перед собственной смертью? Папа был старше мамы на двадцать один год. Тогда, в самом начале, ему было сорок, ей – девятнадцать. И она свой запретный роман считала приключением, смелой авантюрой. Такой была Сильвия. Но годы шли, и брак ей наскучил. И враз постаревший муж тоже. Быть может, в людских предрассудках есть логика – не просто так на влюбленных с большой разницей в возрасте косо поглядывают. Что до меня… Мы всегда были больше подругами, чем дочкой и матерью. Думаю, она интуитивно выбрала такой формат отношений, ведь оставить друзей несколько проще, чем собственного ребенка, а новых – не нужно девять месяцев вынашивать.
Сколько себя помню, мы с папой старались не расстраивать маму. Она была нашим приоритетом номер один. Наверное, я никогда не была ребенком по-настоящему. Поскольку единственным, любимым и, естественно, избалованным чадом в нашей семье всегда была мама. Я отчетливо помню день, когда она нас оставила. Мама встала очень рано, чего обычно не делала, позавтракала и бросила использованную посуду на обеденном столе. Больше мы ее не видели. Позже я обнаружила, что она забрала с собой не только свои вещи, но и те, что были общими для нас двоих – фен, косметику.
Ее уход, тем не менее, вызвал в нас с папой больше волнения за ее благополучие, чем обиды и злости. Думаю, мы во всем были виноваты сами.
Смерть Лиама, уход мамы… В тот год я почувствовала себя чудовищно одинокой и растерянной. И бесконечной вереницей, куда бы я не сунулась, вокруг меня витали сплетни о нашей разрушенной семье. В маленьком провинциальном городе выбор местных новостей был невелик, а людям всегда нужно о чем-то говорить. Я бы и сама обсуждала нечто подобное, если бы не была героем всех этих историй.
Папа вышел на пенсию и отгородился от прежних знакомых. Нужно было что-то менять, спасаться. Продав старый дом за бесценок, мы уехали в большой город. В город, в котором уже разбилось миллион грез и в котором ваша собственная разбитая жизнь никого не заинтересует. В огромный город, в котором вы будете слишком малы, чтобы что-то значить.
Ну что же, определенно я добилась того, чего желала.
Он все еще гипнотизировал стену, и на какой-то крошечный миг в глазах его блеснула злая решимость. Я знала, что это значит, и приготовилась. То ли я толком не успела познать жизнь и поэтому особо не боялась умереть. То ли, наоборот, я слишком хорошо ее знала и потому не боялась.
Неро убрал пистолет. Он опустился рядом со мной на низкую кровать, упер локти в колени и спрятал лицо в ладонях. Он выглядел усталым. Казнь отменяется? Опять? В голову ударила кровь, что происходило всегда, когда я начинала злиться.
– У лифта стоит сумка. В ней деньги, телефон с новой сим-картой и документы на другое имя. Беги в аэропорт, улетай первым рейсом… может быть, на север Европы. Подальше отсюда. Советую выбрать страну с высоким уровнем жизни. Там меньше влияния. Норвегия, Швеция, на худой конец Дания. Со своими близкими не связывайся ближайшие лет пять – найдут. Все. Убирайся, – он говорил устало и безразлично, смысл слишком долго подбирался к моему сознанию. – Убирайся, – повторил Неро громче, но не агрессивно. – Код от лифта: 331906, – я поднялась, подобрала с пола джинсы и вышла, повторяя про себя комбинацию цифр.
В воспаленном мозгу билась единственная мысль: «Почему?». Я была какой угодно, плохой или хорошей, но никогда – наивной. Оперевшись о стену, я натягивала на влажные ноги узкие джинсы, теперь отсутствие нижнего белья меня нисколько не трогало. Майка осталась в ванной, но, чтобы попасть в нее, нужно пройти по коридору мимо спальни, в которой находился Неро. Я не собиралась попадаться ему на глаза, ведь он мог передумать. Черт знает, что у него на уме. Нужно делать ноги, пока они еще меня носят.
Я бросила полотенце на пол и босиком кинулась в гостиную. Кажется, только сейчас до меня доходил весь смысл происходящего. У лифта действительно стояла черная дорожная сумка, небольшая, примерно с такой я посещала спортивный зал два раза в неделю. На диване аккуратной стопкой лежала одежда и черные кроссовки.