Давай возьмем паузу (СИ)
Почему он всегда думал, что тогда только сможет быть счастливым, когда чертов Четвинд-Толбот больше не станет отравлять ему жизнь одним лишь своим существованием? Дурак! После того, как Лиам забрал его из больницы — а случилось это через две недели после ранения: Магнус просто не выдержал бы там еще один день. Просто сбежал бы — и плевать на то, что потом Валландер бы проел ему печень за то, что так безалаберно относится к собственному здоровью. Так вот после того, как Ли забрал его из больницы, привез домой, поставил в кухне вторую табуретку и положил в шкафчик вторую вилку, а на сушилку вторую кружку — после этого как-то сразу стало понятно — Ли никуда из его жизни не денется. И осознавать это было необычайно приятно.
Магнус тут же потянул Ли в спальню. И, торопливо срывая одежду с себя и с него, шипел от боли в раздробленной ключице, но, наплевав на боль, на все на свете наплевав, трогал, гладил, нежил Лиама, а тот с благодарностью и каким-то радостным восторгом принимал все эти прикосновения, поглаживания и нежности, подставлялся под теплые ладони Магнуса, прикасался губами к той самой ключице, что не давала Магнусу свободно пошевелить рукой, к ключице — а потом ниже, спускаясь к животу, целуя и вылизывая каждый сантиметр обнаженной кожи, и, наконец, еще ниже, туда, где сладко ныло и пульсировало. Чтобы накрыть восставшую плоть жарким ртом, втянуть в себя, обласкать языком набухшую венку и впустить глубоко в горло, так глубоко, чтобы Магнус мог только задушено хрипеть, стараясь не спустить прямо сейчас, когда они только начали.
- Пойдем! – Лиам, прекратив сосать, выпустил Магнуса из теплого шелкового плена и потянул в спальню. – Пойдем в кровать.
И они упали на неразобранную постель — вернее упал Лиам, принимая руками крепкое тело Магнуса и осторожно укладывая его на себя. Так, чтобы не задеть поврежденный сустав. Очень аккуратно он перевернулся, позволяя Магни лечь на спину и, оседлав его бедра, чуть приподнялся, позволяя пальцам Магнуса скользнуть в ложбинку между ягодицами. Мартинссон готовил его долго и осторожно. Очень долго и очень осторожно — все-таки у Ли давным-давно никого не было вот так. Его пальцы были нежными и аккуратными — проникая внутрь, они мягко скользили, ласкали и растягивали чувствительное отверстие, чтобы потом, когда Лиам просто не мог выносить этой сладкой пытки, войти одним сильным уверенным движением, заполнить собой и позволить Хемсворту самому набрать темп. Позволить ему двигаться так, как ему больше нравится — чтобы член Магнуса бил прямо в простату, проезжаясь по скользкому бугорку каждый раз, кода Ли опускается, и чтобы выходил почти что полностью, когда поднимается. И так раз за разом, пока оба они, дыша хрипло, загнанно, не вскрикнули одновременно, ловя искусанными губами губы друг друга, разделяя накрывшее их одно на двоих удовольствие.
Той ночью они любили друг друга еще два раза. И каждый раз, принимая в себя горячую плоть Магнуса, Лиам думал, что лучше, чем сейчас, уже и не может быть. Оказалось, что еще как может. Оказалось, что когда Магнус входит в него сзади, он только и может, что вспоминать про себя долбанную таблицу умножения, потому что если он не будет ее вспоминать, то позорно кончит так быстро, что Магни не успеет догнать его. А кончать не хотелось. Хотелось растянуть это удовольствие, что дарили ему сильные толчки Мартинссона. То, как его член распирал нежные стенки, как его пальцы оставляли на бедрах малиновые синяки, как его пот капал Лиаму на спину — этого было слишком много и это было так хорошо, что он только стонал да подмахивал, потерявшись в ощущениях, и все твердил про себя дурацкую таблицу, пока, наконец, не сбился на “пятью восемь сорок” и не кончил, вскрикнув хрипло, и услышал, как следом за ним так же хрипло вскрикнул Мартинссон.
Они уснули — вымотанные и перепачканные спермой — чтобы проснуться счастливыми, кутаясь в объятия друг друга, и с уверенностью, что так они будут просыпаться каждое утро. И чтобы после, отмокая в душе, заняться любовью еще раз — да какое там! Все, на что их хватило после бурной ночи, это чтобы долго и со вкусом отдрочить друг другу. Но даже так, ласкаясь после под теплыми струями воды, они чувствовали, что таким, только таким, и должно быть утро совершенно счастливых людей.
По правде говоря, Магнус чувствовал бы себя куда более счастливым, если бы чертов Четвинд-Толбот вместо того, чтобы посиживать себе за решеткой, дожидаясь суда, лежал бы сейчас в семи футах под землей. Да только планам Мартинссона, похоже, не суждено было сбыться.
Магнусу не удалось насладиться даже тем, какое выражение лица было у ублюдка, когда ему стало совершенно очевидно — никто не придет, чтобы вытащить его из лап правосудия. Вместо Магнуса триумф победы достался Валландеру. Но, по правде говоря, Мартинссон был не то чтобы против.
Курт, навестив его в больнице, рассказал подробно, как он на следующий же день после того, как подонок был арестован, пришел на допрос и застал господина графа в преотличнейшем настроении. Тот смотрел на Курта так, как будто тот был досадной помехой на его пути к свободе. Помехой, которая скоро будет устранена.
Только вот настроение Джеймса резко переменилось, когда Валландер представил пришедшего вместе с ним в допросную адвоката. Государственного защитника, которого назначил суд.
- О чем вы говорите? – пожал плечами Четвинд-Толбот. Какой еще государственный защитник? Адвокат моей семьи…
- Боюсь, ваша семья не потрудилась прислать адвоката, – безразлично ответил Курт, бесцеремонно перебивая подследственного, и открыл папку с документами — целая стопка документов, собранная ранее его приемным сыном. – Сейчас позвольте мне начать допрос…
- Подождите! – так же перебил его Джеймс. – Что значит — не потрудилась прислать? Я требую, чтобы мне немедленно позволили связаться с отцом!
- Мы связывались с вашим отцом, сэр, – Курт, не глядя на собеседника, перекладывал бумажки с места на месте. – Его светлость граф Шрусбери ясно дал мне понять, что защиты не будет. Также ваш батюшка недвусмысленно намекнул, что не желает иметь ничего общего – цитирую: “с той грязью, в которую втоптал доброе имя нашей семьи…”
- Заткнитесь! – в сердцах выкрикнул Четвинд-Толбот. – Заткнитесь! Вы все врете! Не мог отец так сказать!
- Как угодно, – пожал плечами инспектор Валландер и протянул заключенному свой телефонный аппарат.
- Так-то лучше, – сверкнул глазами Джеймс и набрал номер отца.
Чтобы через пару секунд, услышав короткие гудки — это на другом конце провода его родитель бросил трубку, едва только сын назвал свое имя — швырнуть телефон обратно Валландеру.
- Я хочу, чтобы вы понимали, – строго посмотрел на подследственного Курт. – Никто не придет. Вы можете сами нанять адвоката, но уверяю вас, ни один защитник — никто из тех, кто бы мог хотя бы попытаться вытащить вас отсюда — а сделать это будет ох как непросто, учитывая все обстоятельства: вас взяли с поличным! – Так вот никто не возьмется за ваше дело. И об этом тоже позаботится ваш отец.
Бешеный взгляд несостоявшегося графа Шрусбери буравил Валландера, но тому было плевать на его бешенство.
- Вы стреляли в моего сына. В приемного сына — но Магни мне все равно что родной. Вы пытались отнять то, что мне дорого, Джеймс. И я сделаю все, что в моих силах и даже больше, чтобы вы до конца своих дней гнили в тюрьме. А не наслаждались жизнью, причиняя боль другим людям. Людям, которые вас любили. Таким, как Том Хиддлстон. И я лично прослежу за тем, чтобы его имя даже не было упомянуто на процессе.
Все это Курт рассказал Магнусу и, видя в его глазах разочарование — наверняка он хотел бы быть на месте приемного отца, – только ласково потрепал его по здоровому плечу.
- Ты победил, мой мальчик, – проговорил он, глядя на Мартинссона с гордостью и тревогой. – Ты победил. Знаешь чем? Тем, что не выстрелил. Тем, что не сравнялся с убийцей. Ты уже победил.