Пушок и Перчик (СИ)

- На Шлимана... – проговорил он и захихикал. – Суки... Я бы... всех их... трахать... давай баб закажем... – и он замолк.
Я тоже уже бы полностью в футляре. Долго стоял, держась за окно, и глядел на ряд уличных фонарей. Когда я обернулся, в комнату уже вошла гигантша. Она сидела на кровати и, положив его голову на свои необъятные ляшки, приглаживала его волосы. Я долго смотрел на нее, все думая, удастся ли мне сказать предложение или просто уйти молча.
- Извините... – проговорил я и вышел прочь.
Такси не было долго. Я сидел прямо на поребрике. Асфальт был мокрый. Голубые буквы «Мотель Королева Сибилла» горели прямо в черном небе. У каждой двери желтой краской было размечено парковочное место. Бабочка истерично кружилась вокруг фонаря. Изумрудная ящерка, словно украшение, вылезла из кустов и с довольной мордочкой уставилась на меня.
Как добрался я до дому – не помню. И как уснул – тоже не помню. Я был смертельно пьян в ту ночь.
====== Глава 24 ======
Володя позвонил неожиданно и без приветствий тут же закричал в трубку:
- Мидланд! Быстро! Мидланд – это...
- Э... Агрессия, – сразу же проникнув в суть игры, выдал я.
- Хорошо. Еще!
- Уэ... тюрьма...
- Пошло и избито! Мидланд – это тюрьма мечты. Нет, бля, не то.
- Мидланд – кладбище любви. Не?
- Не плохо! Ага. Империя, лишенная света... Шестерни фашистской машины, перемалывающие свободную любовь! Бля! Я гений!
- Ты стихи, что ли, пишешь? – усмехнулся я.
- Нахер! Бери выше! Я художник! Картины рисую. Выставка у меня завтра, а еще нихера не готово. Будет называться «Тюрьма любви». Или – не, слишком пошло. «За гранью разумного»... О! Вроде не плохо.
- Ты и художник, что ли?
- Да я и поэт, и художник, и акционист, и кто угодно – лишь бы бабки платили.
- Ясно, – улыбнулся я, я был рад его слышать.
- А ты приезжай ко мне. Поможешь в сотворении современного искусства. А? Гонораром не поделюсь, но бухла хоть запейся, есть и курнуть, и нюхнуть. Приедешь? Приезжай!
Когда я вылез из такси, я думал, что ошибся адресом. Сразу за голубой сферой дельфинария стояло необъятное белое здание, по всему корпусу которого тянулись белые стальные конструкции, из-за чего оно напоминало гнездо исполинского орла. Парковка была почти пустая. Внутри тоже было пусто, только ряды торговых автоматов и банкоматов. Я объяснил скучающему охраннику что к чему, и он указал мне куда-то налево.
Видимо, это был новый торговый центр, но еще не открытый или же не пользующийся спросом. Стеклянные лабиринты помещений под магазины излучали тоскливую пустоту. Я уже подумал, что заблудился, но услышал приглушенный гул музыки. В самом углу – около туалетов – за стеклянной стеной раскинулось помещение, в котором смело бы разместился большой магазин. Пустое и гулкое, светлое и пыльное. Много пластика и стекла. Ворох полиэтиленовой пленки, накрывающей непонятно что и развевающейся на сквозняке, напоминал инопланетных медуз или же гневные души недовольных покупателей.
У отштукатуренных стен стояло с дюжину холстов. Половина из них была девственно бела, а другая половина являлась уже законченными полотнами. На одном холсте было размашисто начертано слово «Мидланд» и напрочь перечеркнуто жирным кровавым крестом. На другом – слово «Надежда» затоптано кровавыми следами. Третий холст был вообще без слов, с одними только красными мазками, похожими на раны. Также был холст, исписанный одним и тем же словом «Угроза». И еще парочка с броскими словами посередине – «Твари» и «Хочу любить».
Володю я застал в самом процессе работы. В одних трусах, с баночкой гуаши и кисточкой в заляпанных руках, он пританцовывал и выводил на холсте цифру 4.
Тут же стоял стол, укрытый газетами, который ломился от бутылок алкоголя, закусок, пачек сигарет и всякого в таком духе. У стола курила девушка в одних крошечных, почти незаметных трусиках. Худая и рыжая, длинноволосая, симпатичная. Увидев меня, она тут же принялась смешивать дикий микс в стопке.
- Четыре, сука, подростка-гомосексуалиста покончили с собой в Мидланде в том году! Четыре, – орал Володя.
 
Электронная музыка долбилась в уши из невидимых колонок.
- Откуда знаешь? – спросил я.
- Данные правозащитной организации «Радужное детство». Хотя они всех подростков-суицидников в Мидланде записывают педиками. И-хи!
- На! Пей! – рыжая протянула мне стопку.
- Что это?
- Коктейль «Вырви глаз»! Херачь залпом!
Я проглотил не думая. Желудок вспыхнул, и бодрый жар побежал по венам.
- Ты знаешь, что эту рыжую суку возбуждают педики? – орал Володя. – Она тащится от совокупляющихся накаченных мужских тел. Больная стерва!
Огненная лисица подошла ко мне, всунула колено между ног, провела рукой по груди и осмотрела с ног до головы.
- А правда, что ты трахал самого Государя? – она смотрела в упор, во всю силу своих серых глаз.
- Я много кого трахал, даже упырей, – я взял ее за грудь.
- Это чудо-парень! Ты его не обижай! – угорал Володя.
Я хотел поцеловать ее, но в последний момент увидел, что у нее раздвоен язык, и тут же перехотел:
- Сделай мне еще этой термоядерной штуки, – попросил я.
Она провела рукой по моим волосам и повернулась к столу.
Не знаю, что она намешала туда, но от второй стопки я охмелел как с бутылки водки. Володя с рыжей были почти голые, и я тоже решил немного оголиться. Я спустил штаны, вынул член, обмакнул его в баночку с красной гуашью и в углу холста с надписью «Угроза» вывел четыре корявые буквы «С Т О П». Володя плакал от смеха. Рыжая с любовью омыла мой член минералкой, промокнула салфеткой, поцеловала и заправила в штаны.
Когда все картины были готовы, они, наконец-то, убавили музыку и прошли к столу. Девушка достала порошок, который они принялись жадно втягивать ноздрями, а я же так сопротивлялся, что дело чуть не кончилось дракой, но ничего нюхать я не стал. После той ночи я возненавидел наркотики.
- А почему... зачем Вангланду столько геев? Почему они так яростно их защищают, ведь у них и так полно прав? – сидя на полу и потягивая дамскую ментоловую сигарету, спросил я.
Володя надолго задумался:
- Я тоже об этом думал. Мое мнение – потому что геями проще управлять, – он хапнул стопку виски и втянул воздух сквозь сжатые зубы. – Натуралов ты не сможешь запретить. Натуральную семью. Она естественна, самодостаточна. Она натуральна! У натуральной семьи нет и не может быть врагов. Религия, политика – все за них. Поэтому натуралы сильны и могут требовать, устанавливать свои правила. А геев надо защищать. Они зависят от государства. В любой момент может прийти президент-гомофоб и объявить их вне закона, а натуралов запрещать никому не придет в голову! Вот поэтому геи – самые верные рабы системы. Опять же, контроль рождаемости, – он снова надолго замолчал, непрестанно изучая меня. – Искусственная популяция, они все у Института на поводке. Ты нормальный мужик, ты волк, ты сможешь выжить в дикой природе, а педики – они как эти мерзкие маленькие собачонки, которые сдохнут без диетолога и парикмахера. Милая, – вскрикнул он, – а у нас есть хоть одна картина про гомиков? Я не помню... хоть одну-то надо.
Я закрыл глаза и весь погрузился в мощный кайф, светящийся во всем моем теле.
Музыка гремела, и Володя, пританцовывая в трусах, малевал всякую хрень и сам же с нее хохотал до слез, и бесстыжая рыжая девка ходила туда-сюда, сверкая красивым задом.
Так создавалось искусство...
Открытие выставки я пропустил. Проспал – словно двоечник день экзамена. Прилетел на такси в футболке, шортах и шлепках. Охрана не хотела пускать меня, и Володя вышел за мной лично. Выглядел он до истерики офигенно, я даже не ожидал! Бронзовый пиджак из дорогой шерсти, черная водолазка, темно-голубые джинсы, черные туфли и очки в тонкой элегантной оправе. Бокал вермута в руке. Рыжая тоже была тут. В строгом простом платье цвета холодного серо-стального северного моря, которое подчеркивало жгучий огонь ее рыжих волос и блеск серых глаз.