Хозяин берега

— Нет. С этим всё в порядке.
«Идеальная жертва для браконьера…» — хотел сказать я, но промолчал. От многих неприятностей в своей жизни я был бы избавлен, если бы научился не уповать на чувство юмора в собеседнике, не подсмеиваться над своими друзьями, а то и просто случайными людьми.
Расстались мы, можно сказать, даже сердечно. Митрохин снова поднялся:
— Во всём рассчитывай на мою поддержку. Желаю успеха.
Я вышел. В приёмной на стуле удобно расположился плечистый высокий мужик, в котором я узнал директора заповедника. Он весело беседовал с секретаршей Зоей.
Когда я появился, Зоя сказала ему с невероятно сердечной любезностью:
— Андрей Павлович, подождите минуточку, я должна зайти к Первому, он мне продиктует две бумаги, а потом вы пойдёте. Заодно познакомьтесь с новым водным прокурором. — Она показала на меня.
Андрей Павлович протянул мне крепкую мужицкую лапу и сказал мягким густым баритоном:
— Сувалдин…
— Очень приятно. Я собирался ехать к вам знакомиться, и вот встретились случайно.
Сувалдин подождал, пока за секретаршей закрылась дверь, и усмехнулся:
— Думаю, не случайно. У Митрохина в приёмной никто никогда случайно не встречается. Да-да… Простоватая внешность этого человека пусть вас не смущает. Митрохин назначил нас с интервалом в десять минут, чтобы мы встретились. Он выразил таким образом своё расположение нам обоим, объяснил, что мы должны трудиться рука об руку.
— А более открытого способа для этого не существует? Сувалдин засмеялся.
— Он мастер завуалированных идей и естественного течения жизни, которую он искусно организует…
Он очень хорошо смеялся. Его чуть грубоватое лицо размягчилось, в глазах прыгали весёлые искорки, и он становился сразу на много лет моложе. Не хотелось думать, что видневшиеся сбоку за креслом костыли принадлежат ему, также как и лежащие на столе тяжёлый бинокль и широкая шляпа.
— Ну что, постращал он вас браконьерами? — Сувалдин поднял театральным жестом руки вверх: — О, браконьер, наёмник ночи, работник мглы и рыцарь мрака!
— Вы считаете, что разговор о браконьерах — это шумная демонстрация? спросил я.
— Ну почему, браконьеры, конечно, тоже безобразничают. Но Первый вас выводит на запасной путь, который не ведёт никуда.
— Почему?
— Потому что здесь все браконьеры. Когда их выведут, ликвидируют браконьерство, закон восторжествует в пустыне.
— А злостные браконьеры? Убийца Пухова… Из кабинета Митрохина показалась секретарша:
— Андрей Павлович, вас ждут.
Он машинально нахлобучил шляпу, взялся за костыли.
— Мне кажется, с ними просто не хотят связываться. Возьмите машину и махните вечерком вдоль берега, за метеостанцию. К скалам. Только осторожно. Народ там большей частью вооружённый. Могут и в лоб влепить. Даром что прокурор… В справочнике есть мой телефон. Позвоните вечерком. Повидаемся, обсудим все дела-делишки.
— Головной убор, — подсказала ему секретарь.
Сувалдин засмеялся, снял шляпу, тепло и по-приятельски хлопнул меня по спине и проковылял в кабинет Митрохина.
«С двумя людьми познакомился я сегодня» — думал я, спускаясь по широкой, с ковром, заправленным в стальные прутья, тщательно выскобленной обкомовской лестнице. — «И какой результат? Один предлагал направить все силы на беспощадную борьбу с браконьерами. Второй сказал, что есть вещи серьёзнее…»
Милиционер у выхода молча взял руки по швам, я рассеянно кивнул, занятый своими мыслями.
«Не предостерегали ли они меня оба от каких-то шагов, которые я по незнанию местных условий сразу же, в первые дни, могу совершить?»
А что, если водный прокурор поймёт слова секретаря обкома буквально примется с места в карьер преследовать браконьеров и сам станет жертвой злоумышленников? Не для того ли, чтобы произвести коррекцию, пригласил Митрохин директора заповедника? Настолько ли Митрохин подталкивал меня к этой борьбе, как мне показалось… Ведь последнее, чем он поинтересовался, было: есть ли у меня дети. И Митрохин, и Сувалдин дали мне понять, что борьба с браконьерами может стоить жизни…
 
У подъезда меня окликнул начальственного вида мужчина — круглый и спелый, как наливное яблоко. Он снисходительно протянул мясистую руку:
— Зампредисполкома Шалаев… Ты советскую власть уважаешь, прокурор?
— Конечно. — Я развёл руками.
— Что-то не заметно. — Он повёл толстой шеей. — Облисполком без рыбы сидит. С осетриной неужели никого в последнее время не задержали?
— Нет, по-моему, — сказал я. — Не слышал.
— Видимо, мимо тебя проплывает, — посетовал он. — И икорка, и красная рыбка… Я знаю: в восьмой магазин сдали вчера на Шаумяна. Ты смотри, не давай отстранить себя от кормушки…
— А кто сдал?
— Это ты должен знать, — зампред засмеялся. — Кто у нас водный прокурор? Ты или я? Ты отвечаешь за борьбу с браконьерами — ты и смотри!
Вернувшись в прокуратуру, я первым делом вызвал к себе старшего оперуполномоченного Хаджинура Орезова. Несмотря на случившееся с Мазутом, я не испытывал к нему антипатии. А случившееся утром должно было послужить ему уроком.
— Срочных дел нет? — спросил я.
— Нет. А что?
— Хочу прокатиться. Взглянуть на окрестности. Компанию составите?
— Конечно.
— Я позвоню.
В приёмной у меня никого не было, кроме Гезель. Проводив Хаджинура, я спросил:
— Ты не найдёшь мне копию приговора на Умара Кулиева? Её, по-моему, в своё время рассылали по всем прокуратурам для сведения.
Она кивнула.
— Сейчас посмотрю.
Через несколько минут я уже держал перед собой несколько страниц тонкой папиросной бумаги — серых, плохо пропечатанных.
Фабула преступления была банальна, а злоумышленник действовал удручающе-примитивно.
«…Встретив на берегу райгосрыбинспектора рыбоохраны 7-го района Цаххана Алиева, подсудимый Умар Кулиев потребовал от него не препятствовать ему в ловле рыб осетровых пород, угрожая в противном случае с ним «разобраться»…» — начало.
И финал: «…B ночь на 22 октября того же года, увидев на стоянке у Восточнокаспийской морской инспекции рыбоохраны машину, принадлежавшую Цаххану Алиеву, и придя к выводу о том, что тот ночует в помещении, с целью осуществления угрозы произвёл поджог здания, в результате чего погиб находившийся внутри младший рыбинспектор Саттар Аббасов…»
Мне показалось, где-то в середине приговора мелькнула знакомая фамилия.
Действительно, несколькими строчками выше я нашёл.
«…Кроме того, — указывалось в приговоре, — вечером того же 21 октября Умар Кулиев пытался поджечь сарай с рыболовной снастью («козлятник») в районе метеостанции, принадлежащий гр. Касумову К. Но оказавшимся поблизости от места пожара гр. Касумову и Ветлугину А. удалось его затушить…»
«Тёмный лес… — подумал я. — Полная нелогичность. — Фамилию Ветлугин я тем не менее выписал. — Стоит вызвать, поговорить…»
Я снова вернулся в конец.
— «…Кулиев Умар вину в совершённом преступлении признал. Кроме признания подсудимого — его вина доказывается…»
Дальше перечислялись доказательства. Результативная часть приговора была сформулирована коряво: подсудимому сначала определили наказание за более тяжёлое преступление — убийство рыбинспектора — расстрел, затем за поджог — лишение свободы сроком семь лет…
«…Окончательным наказанием считать — с конфискацией автомашины «Москвич-2140» № 26–43 высшую меру наказания — расстрел…»
Возникшая у меня версия о том, что Пухов оказался накануне гибели вместе с Верой Кулиевой, потому что был как-то связан с её мужем, не нашла подтверждения в приговоре. Фамилия Сергея ни разу не упоминалась на сереньких, с убористым мелким шрифтам, страничках.
 
На этом берегу темнело тоже рано и сразу. Почти одномоментно.
Когда мы выезжали со двора прокуратуры, было ещё светло. С бесчисленных балконов жилого дома, где мы обитали, доносились голоса телевизионных дикторов, крики детей.
Я посадил Хаджинура за руль. Он вёл машину спокойно, худые, сильные руки крепко держали управление.