«Мятеж (Командарм). Жестокость. Испытательный срок. Последняя кража» (сборник)
- Поручик Антипьев, сформируйте полуроту. Мне донесли, что на вокзал прибывают откуда-то большевистские части.
- Капитан Дуклеев, вы поведете туда же свой офицерский взвод.
Антипьев вышел на Кремлевскую площадь и начал, как на огороде, выпалывать солдат.
Не идут.
- Их - сила.
- Ничего, братцы, справимся. Завтра придет и к нам смена.
Краснолицый и плечистый штабс-капитан Солоимов хрипло ошарашил разговаривающих каким-то желтым визгом:
- Не рассуждать! Будете разговаривать, - вас перережут как баранов.
Минуты через три он привел Антипьеву целый взвод.
- Ведите и не позволяйте этим мерзавцам лясы точить. Они на шею сядут.
Антипьев засмеялся.
- Я с ними не на действительной службе: четыре года. Не успеют сесть. Я в бой иду, а там надо беспрекословно...
- Тем более, поручик. С богом!
Штабс-капитан Солоимов вернулся в консисторию.
- Разрешите доложить, господин полковник.
Не дожидаясь:
- Г.г. офицеры желтороты и миндальничают. А к вокзалу надо больше солдат. Там хороший эшелон, считать не меньше батальона. Нам надо два.
- Капитан Солоимов, вам защищать Козий Бугор.
- Слушаюсь, господин полковник.
Он повернулся к офицерам.
- Довольно в штабе сидеть. Здесь не парламент. Формировать части.
Идут за офицерами разрозненным шагом, винтовки несут как дреколье.
Козий Бугор от обезумевшего Кремля отодвинулся, загородился заметно лишними.
- Чорт ее знает, даль какая! - улицами.
- "Далеко от базы". - по улицам уже издали сеялась перестрелка
"Молодец Крамаренко"! - и Антипьев погрузился в напряженную ходьбу.
- Ложись.
Козий Бугор - растянутая плоская возвышенность, отороченная с одной стороны полотном железной дороги - серым забором, в сером этом поясе красный кирпичный вокзал казался тусклой пряжкой; с другой стороны Бугор был обрезан рядом серых же домишек, пучащих пузыристые стекла на глинистый пустырь. Домишки эти теперь присели смешно и жалко - безответной толпой, моргая зелеными ставнями.
Пыльный блин у вокзала перерезан окопами.
- Большевики.
Приземистый вокзал надвинул крышу плотнее и ниже, скосил башенки - за большевиков! - он обезлюдел, он стал суровым, далеким, негостеприимным. А обычно до него полторы версты - не больше.
От кирпичного рыла вокзала маратовцы перебегают, зарываясь и ложась в иссеченный колеями суглинок.
За забором истерично верещат белые барашки паровозных свистков.
- Господин полковник, большевики у вокзала теснят.
Сломана недокуренная папироса.
По двору пронесли белую груду воззваний.
- Будем надеяться, что придут!.. успеют.
Братьям-казакам.
- Ну, это для мобилизованного стада.
- Едва ли командование успеет даже толком понять, что у нас делается. Связь все время поддерживалась слабая.
- Капитан Солоимов, прикажите сформировать еще две роты.
- Два взвода, господин полковник?..
- Я приказываю: две роты... - ...Ну, сколько сумеете...
- Драться не умеют: кисель.
- Ну, как сумеют. До вечера продержимся.
Ну, а вечером?
А вечером - синь.
По сини потухающее пожарище. Пожар не пошел дальше: воля божья, ветер не туда; ветер дул в сторону зданий, погоревших в январе. Огромные головни и раскаленные кирпичи: Инструкторская Школа (гостиница "Виктория") и Губ. Комитет Партии (б. д. губернатора); дымились еще два-три дома рядом, обгорев.
А вечером синь.
От реки шел неломкий плотный туман, глыбами сырости и холодка обкладывая синеющие безогненные улицы. Туман шел с заливных лугов, растекшихся к дальним казачьим станицам: он оттуда мел на город этим диким безлюдьем. Город, истрепетавший весь день, заглушил днем и ночью пульсирующую электрическую станцию; по улицам словно прошелся пылесос, обсосавший тротуары, скверы, площади: все стало массивно, отряхнув налет праха, пыли; одичание и ужас поселились в массивах на ночь; началось это с первой темноты рано: часов с 7-ми.
По углам белые хлопья воззваний:
Братьям-казакам.
Без ламп в окнах, без уличных фонарей.
- Не зажигай, пожалуйста, света: стрелять еще будут.
- Жутко, мамочка.
- Ничего, завтра утром все решится: казаки придут.
Кремль еще не затихает, в бульканье летучих митингов погружены тусклые расплывы керосиновых фонарей. Но по весне оттаивает снег: расходятся митинги. Расходятся по городу ночевать - городские из мобилизованных, их никто не задерживает: некому задерживать.
За россыпью освещенных окон, в консистории, офицеры удушаемые многолюдством, толпятся, докуривая папиросы. Полковник Преображенский сидит усталый, морщины текут по лицу на его старомодный мундир - смешно: при полном параде поблекнуть! - он опустил голову, под редкими волосами, на которых остались еще следы редкого гребешка, светится слабый, мягкий человеческий череп. Полковник говорит хриплым рваным голосом:
- Господа офицеры! Ваши донесения я выслушал. Можете расходиться по домам...
Передохнув:
- Одну минуту подождите. Выслушал я... Слабо, господа офицеры. Организация никуда не годится. Это надо сказать прямо. Патрули на улицах есть?.. Я спрашиваю: есть? Капитан Солоимов!..
- Никак нет, Константин Григорьевич, послать некого.
- По домашнему. Плохо. Очень плохо. Нас можно взять голыми руками.
Покачал головой. Старик уже хотел распечь, но устал. "Хорошо бы остаться одному". С усилием он выпрямился, оглядел всех двумя яркими точками: очков.
- Ну, Бог не выдаст, свинья не съест. Поздравляю вас с первой и основной победой, господа!
- Ур-ра.
Внизу, в Кремле враждебный шорох пополз с губ:
- Ишь, галдят! Рады!
- Откуда их столько набралось?
- Когда же большевиков расстреливать будут?
- Ночью. Дай отдохнуть. За часовней.
Часовня шарахнулась в угол, под склон холма, к стене. Туда повернулись глаза. Там и установилась - кровавая традиция.
- Со мной останется только капитан Солоимов и дежурный адъютант. Дежурный офицерский взвод где?
- В бывшем доме священника.
- Хорошо. До завтра, господа. Пораньше. К 9 не опаздывать. Караулы надежны?
- Надежны, господин полковник.
Разговор в темноте.
- У меня, поручик, в голове как кинематографическая лента: вспыхивает. Однако у Козьего Бугра не затихают.
- Продержатся ли?
- Продержатся: там Антипьев и Дуклеев. А Крамаренко даже свой иконостас обнажил, снял с сорочки и повесил на указанное место.
- Д-да. Только мобилизованные - не солдаты. А эта буффонада с орденами лишнее. И на сорочке носить и теперь надевать. Раздражает это зря.
- Пожалуй. А я ничему не верю. А вы заметили, что сегодня дрались только у гостиницы "Виктория" и около губернаторского дома? Чрезвычайки как не было никогда.
- Разбежалась. Ну, она еще явится.
- Да, с таким настроением не побеждают. Кто это сказал? Не помню. Если Чрезвычайка, по вашему, явится, - то зачем вы участвуете?
- Как зачем? Да я никогда об этом и не думал. А так из обывательщины. Обыватель тоже может быть героем. Я за семь месяцев позабыл, что я был хорошим офицером, а муку семье возил. Ну, а теперь - повторение пройденного.
- Оригинально, знаете.
- Да, оригинально. Я думал, что мы, мятеж затевая, обывателями не будем. Куда там. В первый день обывательщина заедает. Полковник Преображенский - или это мне показалось - соусом парадный мундир закапал.
- Да, он и в самом деле закапал. Котлету ел. Дочь прислала.
- Э-хе. В первый день. А Троцкий в Смольном в обморок упал. С голоду, и не спал. А тут парадный мундир. Подумайте: парадный. И соус. А артиллерии у нас нет.