Высота

Прядка волос, выгоревшая на солнцепеке, и теперь выбивалась из-под платка. Под комбинезоном угадывалась статная фигура. В бедрах узка, в плечах чуть широковата. Во всем ее облике есть одновременно что-то мальчишеское и очень женственное.
Девушка отвернулась — не понравилось, что ее так пристально и бесцеремонно разглядывают.
— Знакомьтесь, — сказал Борис. — Сестренка моя.
— А мы уже знакомы, — бойко перебил Токмаков, подходя ближе.
— Разве? — сухо спросила девушка. — У меня таких знакомых нет.
— Что ты, Маша! — Борис смущенно посмотрел на Токмакова. — Это же Константин Максимович, мой прораб. Я же тебе рассказывал…
— А я забыла. — Маша нехотя протянула руку. — Берестова.
Она насмешливо смотрела на Токмакова.
— Я представляла себе прораба другим.
— Лучше или хуже?
— Во всяком случае, более серьезным. И более солидным.
— Неужели не хватает солидности? — Токмаков провел ладонью по подбородку, словно разгладил несуществующую бороду. — Или прорабам запрещено пить воду из гидранта?
Маша, не отвечая, повернулась к Борису:
— Ты, кажется, в столовую собрался?
— Идем с нами, — обрадовался Борис.
— Обедать? — заколебалась Маша. — А меня пропустят?
— Почему же не пропустят? — поспешно откликнулся Токмаков. — Столовая открытая. И карточки у нас на домне давно отменены. Кроме того, как же не пропустить в столовую дочку знатного доменного мастера Берестова?!
— И сестру лебедчика! — подсказал Борис.
— Ты хотел сказать — сестру помощника лебедчика, — рассмеялась Маша. — Ну ладно, пойдем.
Токмаков и Борис шагали рядом с ней. Заговорили, конечно, о невыносимой жаре. Борис сообщил:
— Сегодня в тени тридцать четыре градуса. По Цельсию.
— По Цельсию? А вот ответь на такой вопрос, — Токмаков заговорщицки подмигнул Маше, — сколько градусов показывает термометр Реомюра при ноле градусов по Цельсию.
— Термометр Реомюра? Забыл, Константин Максимович… По Цельсию? Сколько же градусов при ноле?..
Токмаков громко рассмеялся.
— Эх, ты! Только прораба своего срамишь. Без физики, брат, не проживешь. Вопрос-то шуточный. Ноль у них общий, у этих термометров!
— Так его, недоучку, так! — обрадовалась Маша. — Пусть почаще стесняется. А то как школу бросил, так в книжки не заглянул.
В столовой прохладно. Пол обильно полит водой, окна завешаны темными гардинами.
Нашелся пустой столик у самого буфета.
— Терпеть не могу бумажных цветов, — сказала Маша и отодвинула от себя вазу на дальний угол столика.
Токмаков подошел к буфету. Хаенко топтался у стойки, протягивал продавщице деньги и требовал «полуторку с прицепом», что означало — сто пятьдесят граммов водки и кружку пива.
— Отставить! — скомандовал Токмаков. — Забыл мой приказ?
— Приказов много, а я один. Разве все запомнишь?
— Еще наверх лезть сегодня. Только кружку пива!
— Не много ли будет — целая кружка? — спросил Хаенко с наглой вежливостью. — Может, рюмочку пива?
Токмаков не ответил.
Буфетчица пышная, с крашенными под солому волосами и ярко намалеванным ртом, улыбнулась Токмакову.
— Давно вас не было видно. Даже соскучилась. — Буфетчица повела глазами. — Чего желаете, красавчик?
Маша обернулась.
Токмаков тотчас отошел от стойки.
Маша пристально вгляделась в его лицо: брови, чуть сросшиеся, заходят далеко на виски; спокойные, твердо вырезанные губы; мягко обрисованный ив то же время упрямый подбородок. Несмотря на глубокие морщинки в углах рта, у глаз, и седину на висках, Токмакову можно было дать лет двадцать восемь, тридцать, не больше.
— Чего вы меня так разглядываете?
Подойдя к столику, Токмаков заулыбался и сразу помолодел.
Маша усмехнулась:
— Красавчика разглядываю!..
— Да ну ее, куклу соломенную…
Токмаков с шумом поставил на столик три кружки пива.
— Однако вы строгий… — насмешливо сказала Маша и добавила: — К другим.
— К другим? — Тень на какое-то мгновение легла на лицо Токмакова. Он вспомнил о Пасечнике. — Возможно… Хотя пивом и не чокаются — ваше здоровье!
Токмаков чокнулся с Машей и Борисом, отхлебнул, вытер губы.
 
— У нас и вода знаменитая, — сказал вдруг Борис. — Пьешь, и пить хочется.
— Почему же это? — рассеянно спросил Токмаков. — У нас вода из подземного озера, — пояснила Маша. — Естественные фильтры. Двадцать километров воду по трубам гонят. Детям сырую дают. И врачи советуют…
— Врачи, врачи! — вздохнул Токмаков. — А вот вы, Маша, меня сегодня обидели: даже здоровья не пожелали.
— Чего ради?
— Как это чего ради? Я очень нуждался в таком пожелании.
— Вы, кажется, всегда нуждаетесь?
— Сегодня — особенно. Бюллетень в кармане, а пришлось работать.
— Вот уж вы никак не похожи на больного! А впрочем, почему не поболеть, если здоровье позволяет?
В словах Маши прозвучала явная насмешка. Борис, недоуменно слушавший весь этот разговор, вставил:
— Я же тебе рассказывал, что у Константина Максимовича ранение.
Ну конечно же, об этом самом прорабе ей рассказывал Борис. Чуть ли не инвалид, так его на войне изрешетило.
— Оказывается, у вас в доме полная информация обо мне? — услышала она словно издалека голос Токмакова.
— А как же, — сказала Маша с преувеличенной бойкостью, которая шла от неловкости. — Мы даже знаем, что вы приехали из Кривого Рога. Знаем, что вы закоренелый холостяк, что вы четыре года в отпуске не были, мать не видели.
Борис покраснел: уж очень выразительно посмотрел на него Токмаков.
— Куда нашему брату жениться? Мы народ кочевой. Как говорит Пасечник, прорабы шумною толпою по всем строительствам кочуют…
Маша рассмеялась.
— Про этого Пасечника я тоже наслышана. Он, кажется, лестниц не признает?
Токмаков помрачнел.
— А я только завидую вам. Это же так интересно — путешествовать и строить! Говорят, жизнь прожита не зря, если человек посадил дерево, вырастил сына и построил дом.
— Не дом, а домну! — поправил Токмаков. — Последнему требованию я отвечаю. А вы, скорее всего, второму?
Маша смутилась.
— Нет, первому: деревья сажаю. — Маша положила перед собой на стол руки, сильные и маленькие, земля въелась в трещинки кожи. — Не отмываются.
Маша порывисто отдернула руки. — И много вы деревьев посадили на своем веку? — Тысячи полторы.
— Ого! Кем же вы работаете?
— Техник зеленого строительства.
— А почему техник зеленого строительства плохо ест наши зеленые щи?
— Это не зеленые, а пустые щи. — Маша отставила почти полную тарелку.
— Избаловали дочку дома! Мамаша небось не такие готовит?
— Еще бы! — сказал Борис. — Приходите к нам обедать — сами убедитесь. Ну что же ты, Маша, молчишь?
— Если хотите, можете прийти завтра, — безразлично произнесла Маша.
— Спасибо за такое приглашение, — сказал Токмаков со скрытой обидой. — К сожалению, занят. Завтра, хоть и воскресенье, работаем.
— Тогда приходите попозже. К чаю.
— А варенье есть?
— Оказывается, не я, а вы избалованы. Интересно кем? — спросила Маша насмешливо. — Или вы даже имен не запоминаете? Все время на колесах… Смена впечатлений, знакомств…
— Что ж поделаешь? — усмехнулся Токмаков. — На колесах и состаримся.
Выйдя из столовой, Маша сразу заторопилась. Борис что-то горячо ей сказал, и уже издали, полу-обернувшись, она крикнула:
— Так приходите! А то Борис все варенье съест!..
  
4
 
Токмаков несколько раз оглянулся в ту сторону, куда ушла Маша, и все прислушивался, словно еще не замолкли ее шаги.
Неужели только сегодня утром он впервые ее увидел? Она же и раньше, наверно, приходила к Борису?..
Он ничего не имел бы против, чтобы кончился этот затянувшийся обеденный перерыв и можно было приступить к работе. Праздная прогулка по площадке была ему сейчас в тягость.
 
Всюду, где только темнела тень, отдыхали строители. Многие спали.