Самый лучший комсомолец. Том 4
МИД не знает! Громыко разве что – как-никак в Политбюро сидит, но делиться с подчиненными не стал. И я бы не стал – чем меньше людей о таких операциях знает, тем лучше.
– Словом – более удачного момента уже может и не представиться, – закончил речь заместитель посла.
– Задача ясна, важность осознаю, клянусь не подвести! – сев нормально, бодро отрапортовал я.
– В таком случае, – он залез в прислоненный к столу портфель, вынув оттуда две папки, которые передал Виталине. – В одной – «методичка», – улыбнулся. – Во второй – материалы для подготовки выступления в Кэйдзай Доюкай. Вас, Виталина Петровна, начиная с завтрашнего дня мы ждем на инструктаж – с десяти до четырнадцати часов вас устроит?
– Устроит, Андрей Васильевич, – подтвердила она.
Попрощавшись, покинули МИД.
– Сплавил меня, да? – фыркнула девушка по пути в Минкульт.
– Вовсе нет! – хохотнул я. – Просто делегировал душную часть подготовки – ты же секретарь, вот и облегчай мне жизнь. Если попытаюсь накосячить – ты это увидишь и вовремя остановишь. Я на тебя надеюсь, душа моя, – тепло улыбнулся Виталине.
Немного покраснев щечками, она ответила кивком и такой же улыбкой. Вот и хорошо. Прибыв в Минкульт, поднялись наверх, сели на свободную пару стульев в коридоре у приемной Министра культуры, привычно отмахнувшись от предложивших пропустить вперед подхалимов-функционеров. Мы, вообще-то, по записи, и строго по ней к Борису Николаевичу и пойдем.
За три минуты до назначенного срока к нам присоединились Аркадий и Борис Стругацкие. Впервые вижу, поэтому сильно обрадовался. Познакомились, поручкались, обменялись комплиментами.
– Скажи, Сергей, а это правда, что «Обитаемый остров» печатали в твоей личной типографии? – усевшись рядом, спросил Аркадий Натанович.
Борис поморщился, но влезать не стал.
– Слухи не врут, – подтвердил я. – Моя интеллектуальная собственность на Западе хорошо монетизируется, попросил у старших товарищей часть валюты в специальный фонд отправлять с возможностью тратить ее на созидательные проекты. Фантастику у нас уважают, поэтому в частности вы – огромный дефицит. Закупил за рубежом оборудование, бумажный комбинат поставил, теперь печатаю то, что считаю нужным.
– А гонорар, получается, тоже ты выплачивал? – продолжил допрос Аркадий Натанович.
– Я, пользуясь терминологией из вашего «Трудно быть богом», «лавочник», – развел я руками. – Нравится деньги зарабатывать. Но «лавочники» когда-то были прогрессивным классом и для человечества сделали объективно очень много. На купцов-меценатов и равняюсь. Не волнуйтесь, товарищи – ваши книги офигенно подпитывают бюджет Родины, которая мне рубли и начисляет. Просто частично вернул вам ваши же деньги.
– А доходы от продаж напечатанного твоей типографией тебе в карман идут? – скорчив неприятную мину, с хорошо скрываемым недовольством спросил Борис Натанович.
Да он же меня ненавидит! За что? Может подсознательно ощутил мою к нему неприязнь? Бориса понять можно – цензура объективно немало проблем Стругацким причинила, но его оголтелая антисоветчина и полная творческая импотенция после смерти Аркадия Натановича мне глубоко отвратительны. Нафиг, выкидываем из головы – более неактуально.
– Все доходы, как и от всех остальных Советских книг, уходят в бюджет СССР, – покачал я головой. – А фонд содержится чисто на мои персональные доходы. Во Владивостоке вот огромный пионерлагерь строить начинаем! – широко улыбнулся. – Нечестно же, что на Черном море у нас лагерей полно, а с той стороны – ни одного.
– Нечестно, – с улыбкой согласился Аркадий Натанович.
– Хорошо быть внуком, – уничижительно буркнул Борис Натанович.
– Очень хорошо, – спокойно подтвердил не обидевшийся я.
– Ткачев? – пропустив вперед «отработанного» функционера, выглянула в коридор секретарша Бориса Николаевича.
– В наличии! – отозвался я. – С нетерпением жду ваших новых книг, Аркадий Натанович, Борис Натанович.
Зашли в кабинет, и я обратил внимание на коробки, в которых виднелась часть ранее уставлявших кабинет вещей.
– Увольняетесь, Борис Николаевич?
– Увольняюсь, – подтвердил он. – Не тяну я эту грызню, Сережа, – грустно вздохнул. – Одни долбаные интриганы кругом, делом заниматься мешают. Еще и перемены эти тобой спровоцированные… – одернул себя и пояснил. – Но это я так, для порядка ворчу, по-стариковски – нынешнее положение дел в культуре СССР мне нравится больше прежнего.
– А кто вместо вас будет? – спросил я.
– Шолохов, – не удивил ответом он и злорадно ухмыльнулся. – Он этих паразитов быстро к ногтю прижмет!
– А вы куда работать пойдете?
– На пенсию, наверное, – пожал он плечами. – Или в твой совхоз, литературный кружок в ДК вести, – подмигнул. – Возьмешь?
– Товарища Полевого грех не взять, – улыбнулся я. – Но есть и другой вариант – я к вам из-за него и пришел.
– Меня трудоустраивать? – хохотнул он.
– Это уже жизнь коррективы внесла, – развел я руками. – Я же не знал, что вы увольняетесь. А пришел я к вам сказать, что наше телевидение – унылая и постная, извините, параша.
– Та-а-а-к, – многозначительно протянул он.
– Оно хорошо работает в качестве «излучателя», – продолжил я. – Но охотно его смотрят только люди средних и пожилых лет. Молодежи нравятся только музыкальные передачи и некоторая часть кинопродукции. Ну и «Зов джунглей» пионеры обожают.
– Хорошая передача, – кивнул Полевой. – Внуки от радости пищат. Но, цитируя Сталина, «критикуешь – предлагай!».
– Предложить и пришел! – поддакнул я. – Стране позарез нужен отдельный телеканал, заточенный под детско-юношеско-студенческую аудиторию. Потенциальное согласие от дедушки и Екатерины Алексеевны у меня есть, проект у Виталины в сумке.
Девушка передала Полевому папочку.
– Там расписана эфирная сетка на два месяца вперед, – добавил я пояснений. – Передачи, фильмы, научно-популярные блоки, музыка. Частично переедут с других, взрослых каналов, освободив эфирное время под унылые взрослые проблемы. Обоснование – в стране выросло уже второе поколение по-настоящему Советских людей, а реставрация капитализма невозможна в силу комплекса описанных в папке причин.
Наглое вранье – один пятнистый уе*ан на троне – и все, пи*дец стране. Но другие-то об этом не знают.
– Посему стране больше не нужно играть роль заботливой нянечки, ограждающий чад своих от ничем не замутненного развлекательного контента. «Контент» – это…
– Да все уже твои новоязы выучили, – перебил Полевой.
– Так вот – в рамках общего «раскручивания гаек» и курса на последовательное улучшение как материального, так и духовного уровня жизни граждан, чисто развлекательный канал – то, что нам нужно. Особенно если учесть, что весь тамошний контент будет должным образом согласован худсоветом – как и везде. Более того – всё показываемое там будет работать почище нудных политических лекций, потому что художественное произведение всегда несет в себе посыл. И наши посылы – всегда созидательные.
– И мне ты предлагаешь переквалифицироваться в потешного Лапина? – уточнил Полевой.
– В Лапина здорового человека, – с улыбкой уточнил я.
– В целом – интересно, – задумчиво развязал тесемки папочки Борис Николаевич.
– Я мог бы поставить на это дело какого-нибудь функционера с Останкино, но в этом случае мне придется гробить кучу времени – он же на каждый чих будет одобрения просить, – развел я руками. – А вы, Борис Николаевич, извините, это не лесть, а факт – ответственности не боитесь и справитесь гораздо лучше номенклатурного лизоблюда. Ну и если я неправ буду, вы мне об этом сказать не побоитесь. Устал от «одобрямсов», – вздохнув, жалобно признался я. – Такое ощущение, что хожу по стране и людей тупо под себя прогибаю. Противно!
– Однако все после твоего «прогибания» почему-то как сыр в масле катаются, – с теплой улыбкой успокоил меня Полевой. – Не переживай, Сережа, если зарвешься – мы с товарищами обязательно тебя носом натыкаем.