Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

И далее:
 
 
За ширмой из пятнистого бамбука [6]
 
Стоит твоя забытая подруга,
 
Как хризантема пышная в цвету.
 
Поют беспечно птицы на лету…
 
Вдруг… двум сорокам [7] верить ли с испуга?
 
Ужели гость желанный с юга.
 
Послала я форзицию [8] любви.
 
Найти тебя, мой херувим,
 
Пришел ли ты, еще страшусь поверить,
 
Вот дереза [9] приветствует у двери,
 
Мне нарядиться не успеть теперь,
 
И, сжавши розу, я открыла дверь.
 
Слюны моей сирени ароматы,
 
На шпильках – разноцветные агаты,
 
Хуннян-цветок [10] тебя, не торопясь,
 
Ввела в опочивальню, юный князь.
 
В игре под персиком янтарным,
 
Тебе цветком я буду парным [11].
 
Кувшинкой золотой в руке
 
Под лотосом на стебельке [12].
 
Как яростно стремились мы друг к другу!
 
Зачем же астру, жалкую прислугу,
 
Послал цветок граната передать [13]
 
И к розам на кусту [14] прилип опять?
 
 
Цзинцзи кончил петь и опять стал просить у Цзиньлянь ключ:
– Матушка, отдайте ключ. Приказчики, наверно, заждались, и батюшка того и гляди пожалует.
– Ишь, какой хороший! – отвечала Цзиньлянь. – Ловко у тебя язык подвешен. Вот обожди, пусть только батюшка спросит, скажу: напивается, мол, неизвестно где, и ключи теряет, а потом у меня в комнате ищет.
– Ну что вы! – взмолился Цэинцзи. – Вам бы, матушка, только палачом-мучителем служить.
– Да отдай ты ему! – уговаривали Цзиньлянь матушка Пань и Пинъэр.
– Скажи спасибо бабушке с матушкой, – наконец вроде бы согласилась Цзиньлянь, – а то заставила бы тебя петь до самого заката. Наговорил с три короба: сто, мол, спою, двести, а сам две пропел и крылья расправил. Только улететь тебе не придется.
– Про запас есть у меня две песенки, дорогого стоят, – проговорил Цзинцзи, – на мотив «Овечки с горного склона». Могу в знак моего сыновнего послушания усладить ваш слух, матушка.
И он запел:
 
 
Уж месяц слезами умыта.
 
Брат милый, когда ты придешь?
 
Тобой, золотым позабыта,
 
Цена мне теперь — медный грош.
 
Меня неразорванной девкой
 
Ты взял, необузданный зверь,
 
Теперь, возгордившись, с издёвкой
 
Презрел мою жалкую дверь.
 
Не выкупил тело из клетки,
 
Отбросил под звон медяков.
 
Мне мамкиной алчущей плётки
 
Не сбросить постыдных оков.
 
Вновь путь освещаю полночный
 
В надежде потешным огнем.
 
Напрасно – мой ангел порочный
 
Не вспомнит ни ночью, ни днем.
 
Увяла, осунулась с горя,
 
И губы искусаны в кровь,
 
И эхо, без устали вторя,
 
Всё кличет тебя вновь и вновь.
 
А сластолюбивая ведьма
 
Торгуется мной задарма.
 
Дырявых монеток плети [15]
 
Ее набивают карман.
 
 
И далее:
 
 
 
Сестрица быть хотела знатной,
 
Одеть себя в парчу и злато,
 
А я влюбился сгоряча
 
И ей молился при свечах.
 
Вновь душу мне не заморочишь?
 
С мамашкой алчною уймись!
 
Легка, как вязовый листочек,
 
Бездушна, как сухая кисть.
 
Тебя, как старую монету,
 
Всяк норовит скорее сбыть –
 
Сплошная дырка – тела нету,
 
Тебе бы палку раздобыть!
 
Злословя сальными губами,
 
Твой зад раздели догола,
 
В ущельях тискают, капают, —
 
Кому себя ты раздала!
 
Любимая, тебя завертят
 
И в глину липкую сотрут.
 
Тебе теперь до самой смерти
 
Не отыскать любви приют.
 
Мне, злату яркому, негоже
 
Мешаться с комом нечистот –
 
Он блеск мой мигом уничтожит,
 
И ценность тут же упадет.
 
 
Цзинцзи умолк. Цзиньлянь хотела было попросить Чуньмэй наполнить ему чару, но тут появилась Юэнян. Заметив на каменной террасе кормилицу Жуи с Гуаньгэ на руках, она обратилась к ней с укором:
– Ребенку чуть полегчало, а ты, сукина дочь, скорее на ветер выносишь?! А ну, ступай сейчас же домой!
– Кто это там говорит? – спросила Цзиньлянь.
– Матушка Старшая пришла, – ответила Сючунь.
Цзинцзи схватил ключ и стремглав бросился из комнаты. Женщины вышли навстречу Юэнян.
– А зять Чэнь зачем сюда приходил? – спросила она.
– Сестрица Ли устроила угощение, нас пригласила, – говорила Цзиньлянь. – Зять Чэнь за одеждой заходил, ему тоже чарку налили. Присаживайтесь, сестрица! Вино такое сладкое! Выпейте чарочку!
– Нет, благодарю, – отказалась Юэнян. – Старшая невестка У и золовка Ян домой собираются. А я вспомнила о ребенке. Дай, думаю, пойду посмотрю. – Она обернулась к Пинъэр: – Ребенка на ветру держат, а тебе и дела нет! Не зря же тетушка Лю говорила, что он простужен!
– Мы тут матушку Пань угощали, – оправдывалась Пинъэр. – Мне ж в голову не пришло, чтобы эта негодница вынесла ребенка на ветер.
Юэнян с ними присела, но задерживаться не стала и удалилась к себе.
– Иди, пригласи бабушку Пань, матушку Пятую и матушку Шестую, – наказала она Сяоюй.
Цзиньлянь с Пинъэр напудрились и вместе с матушкой Пань направились в дальние покои, где составили компанию старшей невестке У и золовке Ян, а с заходом солнца вышли с Юэнян к воротам проводить ее гостей до паланкинов. Они остановились у ворот. Первой заговорила Юйлоу:
– Пока хозяин в доме смотрителя У пирует, давайте сходим в дом Цяо, посмотрим, а?
– У кого от того дома ключи? – спросила у привратника Пинъаня хозяйка.
– Если матушка изволит пойти посмотреть дом, ворота там открыты, – отвечал Пинъань. – Там Лайсин за работой мастеров следит.
– Вели мастерам выйти, пока мы осмотрим дом, – наказала Юэнян.
– Не беспокойтесь, матушка, – успокоил ее Пинъань. – Мастера в четвертой большой комнате глину месят. Им тогда велят выйти.
Юэнян, Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр сели в паланкины, и нанятые носильщики перенесли их через улицу. Женщины миновали парадные ворота и очутились в трехкомнатной постройке с теремком наверху. Юэнян пожелала подняться наверх, но не успела она дойти и до половины крутой каменной лестницы, как поскользнулась и, крикнув с испугу, кое-как удержалась, зацепившись за перила.