Гувернантка (СИ)
Поэтому я выбрала третий вариант:
– Зрение испортите, – сказала я, зажигая свечи на стенах так, что в комнате стало хотя бы светлее. – И не забывайте все же, что завтра вам вставать к восьми.
После чего я плотно закрыла дверь и направилась по своим делам. Однако заглянула перед этим к Катюше и попросила ее разбудить завтра детей не в восемь, а в девять.
Глава VIII
Убедившись, что квартира окончательно погрузилась в тишину, что никто не выйдет внезапно в коридор и не застанет меня, я взяла масляный светильник и направилась в комнату, где убили Балдинского. Определенной цели у меня не было – я только знала, что нельзя оставлять без внимания место происшествия, потому как завтра мне нужно будет письменно объясняться перед Платоном Алексеевичем и показать ему, что у меня есть хоть какие-то зацепки. Потому что Балдинского я по-прежнему считала главнейшим кандидатом на роль Сорокина – и его убийство убедило меня в этом еще больше.
В комнате, на полу из паркета карельской березы, рядом с отодвинутым креслом, был обведен мелом силуэт убитого Балдинского, некогда лежавшего там. Внутри этого силуэта было разлито несколько ужасающих лужиц крови: большая, в самом центре – судя по всему, это было последствие выстрела в сердце; и несколько меньшая, с прилипшими волосами и кусочками раздробленной кости – рядом с головой. Убийца стрелял так, чтобы не дать Балдинскому даже шанса выжить.
Собственно, это было все, что напоминало сейчас о трагедии в этой комнате. Ну, еще правда были перья, что ковром укрывали пол и взлетали в воздух при малейшем моем шевелении, но вот саму подушку, сквозь которую стреляли, я сперва даже не увидела – она аккуратно лежала в углу дивана, на своем законном месте. Интересно, это Якимов с Курбатовым ее туда положили? Или полицейские? Или же сам убийца? Если последний, то хладнокровия ему, определенно, не занимать.
Прочая же мебель стояла в четком порядке, установленном горничной Анной – стулья, кресла, столики и даже вазы, норовившие обычно упасть при каждом неловком к ним прикосновении. Значит, ничего даже похожего на борьбу в этой комнате не происходило: Балдинский вошел сюда вместе с убийцей вполне добровольно, сидел, по-видимому, в единственном отодвинутом кресле и вскочил на ноги лишь в тот момент, когда убийца достал оружие.
Значит, Балдинский хорошо знал своего убийцу – по крайней мере, их точно что-то объединяло. Однако не могу сказать, что Балдинский ему доверял: Аннушка пару часов назад, в кухне, поведала всем, что слышала, как полицейские переговаривались, что у Балдинского в заднем кармане брюк нашли револьвер, полностью заряженный. Кто ходит на бал с револьвером? Получается, Балдинский опасался за свою жизнь, идя на этот бал и, очевидно, опасался именно своего убийцы. Хотя стреляли в него не из этого револьвера – его барабан, как я уже сказала, был заряжен полностью.
Так что убийца стрелял из собственного заранее приготовленного оружия. Но куда он мог деть его после?
Подоткнув подол юбки и ступая крайне осторожно, чтобы не задеть ни крови, ни перьев на полу, я прошла через всю комнату к окну – щеколда была плотно задвинута. Сквозь стекло я взглянула наружу, на газон, где поздний мартовский снег был полностью истоптан, а кое-где и счищен полицейскими: разумеется, они обыскали весь участок под окном. И ничего не нашли.
Убийца не стал бы так рисковать: окно выходило на оживленную улицу, где даже сейчас, в три часа ночи, брел какой-то припозднившийся господин. Нет, убийца не стал бы выбрасывать револьвер в окно. И на месте, рядом с трупом, он оружие не бросил по каким-то причинам. Но и с собой он его унести не мог – всех мужчин полицейские обыскали. А вот саму квартиру обыскивали не очень-то тщательно – что, если он спрятал револьвер где-то в доме, до лучших времен?
Цепляясь за эту мысль, я по-прежнему аккуратно пробралась к двери, заперла ее и начала размышлять, где, будь убийцей, допустим, я, я оставила бы револьвер? О том, что стрелявшей была вообще женщина, которых полицейские обыскивать не решились, я старалась сейчас не думать.
Я заглядывала, освещая путь светильником, во все вазы, стоящие в коридоре, наклонялась, чтобы посмотреть под креслами и столами – пока не пришла к мысли, что все это уже проделали полицейские. Убийца действовал хитрее. Ведь практически сразу после убийства гости столпились в коридоре, спрятать здесь что-то было бы трудно. Спальные жилые комнаты должны были быть заперты, так что едва ли убийца мог подкинуть их кому-то; библиотека… словом, тоже была занята; в танцевальной зале оставались музыканты, которым не полагалось прекращать играть; в столовой могли быть нанятые официанты, которые постоянно подносили блюда. А вот в гостиной…
Я торопливо вошла в полутемный зал гостиной – здесь весь вечер сидели только несколько не танцующих заядлых картежников, да и те, скорее всего, вышли в коридор узнать, что за шум. Здесь вполне можно было что-то спрятать, улучив момент. Я обошла со светильником все ящики и серванты, поискала меж диванных подушек, в фарфоровых вазах с цветами и за портьерами. Нашла дамский чулок и запонку, давно потерянную Полесовым, но… нашла все-таки и револьвер.
Его бросили под крышку фортепиано в гостиной. Очень маленький – поместился бы и на ладони, с коротким стволом и рукояткой, похожей на клюв попугая. Я очень жалела сейчас, что совсем не разбираюсь в оружии: ничего не смыслила в марках и даже взять его в руки робела. Но все же пересилила себя, дотянулась и вынула его из фортепиано, тщательно осматривая и запоминая каждую деталь, чтобы позже суметь описать эту модель и узнать хотя бы название. И изо всех сил пыталась запомнить пять цифр, оттесненных у рукоятки – наверняка каждый номер у револьверов уникальный, и с помощью него можно вычислить, где хотя бы оружие было произведено и в каком году. А может даже узнать, кому оно было выдано. Едва ли убийца пользовался табельным оружием, учитывая, что купить любой револьвер совершенно нетрудно, но – вдруг?
Запомнив номер, я решила, что лучше положить оружие обратно, чем забирать с собой и, едва закрыла крышку фортепиано, как услышала шаги в коридоре. Должно быть, действовала я слишком громко, и меня все же услышали. Тотчас я бросилась к двери, но в гостиную уже вошел Жоржик Полесов в пальто и шляпе – видимо, только что вернулся из своего клуба.
– Это вы, Лида? – изумился он, увидев меня со светильником в руках, растрепанную и с подоткнутой юбкой, неприлично оголяющей ноги до самых колен.
– Я услышала какой-то шум в гостиной и решила проверить… – солгала я, спешно оправляя юбку. – После случившегося я теперь от каждого шороха вздрагиваю. Простите за мой вид.
– Да что уж там… после случившегося у нас у всех вид не лучший, – Жоржик и впрямь выглядел несчастным. – Я тоже места себе не нахожу, вот даже в клуб поехал в надежде хоть немного расслабиться – только не помогло. Знали бы вы, Лидочка, как мне сейчас нужно простое человеческое участие. А уж коли мне, взрослому мужчине, так тяжело, могу только представлять, как страшно вам, такой хрупкой, беззащитной и нежной… – глаза Полесова возбужденно заблестели, и он начал приближаться. – Нам всем сейчас нужно объединиться, я просто не имею права оставить вас одну – вдруг убийца вернется?
Я поспешила все же протиснуться к двери, заметив веско:
– Не волнуйтесь, Георгий Павлович, уверяю вас, я совладаю с убийцей – у меня рядом с кроватью, знаете ли, теперь всегда стоит бронзовый подсвечник. Очень тяжелый.
Жоржик отшатнулся и отчего-то потер затылок, сказав плаксиво:
– Эх, Лидочка, я же от чистого сердца помощь предложил, а вы меня подсвечником… пугаете. Нехорошо.
Глава IX
Наутро дети были сонные и квелые, несмотря на то, что Катюша разбудила их даже в половине десятого. Елена Сергеевна всячески настаивала, чтобы занятия сегодня отменили совсем – в связи с печальными событиями – но на этот раз я была непреклонна.