Сочинения. В 2-х томах

 
1918
 
  
II
 
Братья, сегодня наша малиновая свадьба –
 
 
 
Братья, сегодня наша малиновая свадьба —
 
Брак с Землей и с орлиной Волей!
 
Костоедой обглоданы церковь и усадьба,
 
Но ядрено и здраво мужицкое поле.
 
 
 
Не жалейте же семени для плода мирскова,
 
Разнежьте ядра и случкой китовьей
 
Порадуйте Бога — старого рыболова,
 
Чтоб закинул он уду в кипяток нашей крови!
 
 
 
Сладко Божью наживку чуять в заводях тела,
 
У крестца, под сосцами, в палящей мошонке:
 
Чаял Ветхий, что выловит Кострому да иконки,
 
Ан леса, как наяда, бурунами запела.
 
 
 
Принапружь, ветробрадый, судьбу-удилище!
 
Клев удачен, на уде молот-рыба и кит.
 
На китовьей губе гаги-песни гнездище,
 
И пята мирозданья — поддонный гранит.
 
 
 
Братья, слышите гулы, океанские храпы!
 
(Подавился Монбланом земледержец титан)
 
Это выловлен мир — искрометные лапы,
 
Буйно-радостный львенок народов и стран.
 
 
 
Оглянитесь, не небо над нами, а грива,
 
Ядра львиные — солнце с луной!..
 
Восшумит баобабом карельская нива,
 
И взрастет тамарис над капустной грядой.
 
 
 
С Пустозерска пригонят стада бедуины,
 
Караванный привал узрят Кемь и Валдай,
 
И с железным Верхарном сказитель Рябинин
 
Воспоет пламенеющий ленинский рай.
 
 
 
Ленин, лев, лунный лен, лучезарье:
 
Буква «Люди» — как сад, как очаг в декабре…
 
Есть чугунное в Пуде, вифанское в Марье,
 
Но Христово лишь в язве, в пробитом ребре.
 
 
 
Есть в истории рана всех слав величавей, —
 
Миллионами губ зацелованный плат…
 
Это было в Москве, в человечьей дубраве,
 
Где идей буреломы и слов листопад.
 
 
 
Это было в Москве… Недосказ и молчанье —
 
В океанах киты, погруженные в сон.
 
Ленин — Красный олень, в новобрачном сказаньи,
 
Он пасется меж строк, пьет малиновый звон.
 
 
 
Обожимся же, братья, на яростной свадьбе
 
Всенародного сердца с Октябрьской грозой,
 
Пусть на полке Тургенев грустит об усадьбе,
 
Исходя потихоньку бумажной слезой.
 
 
  
III
 
Смольный, — в кожаной куртке, с загаром на лбу,
 
 
 
Смольный, — в кожаной куртке, с загаром на лбу,
 
Юный шкипер глядится в туманы-судьбу…
 
Чу! Кричит буревестник… К Гороховой 2
 
Душегубных пучин докатилась молва.
 
 
 
Вот всплеснула акула, и пролежни губ
 
Поглотили, как чайку, Урицкого труп.
 
Браунинговый чех всколыхнул океан, —
 
Это ранен в крыло альбатрос-капитан.
 
 
 
Кровь коралловой пеной бурлит за рулем —
 
Знак, что близится берег — лазоревый дом,
 
Где столетия-угли поют в очаге
 
О космической буре и черном враге.
 
 
 
Где привратники — Радий, плечистый Магнит
 
Провожают пришельцев за полюсный щит;
 
Там долина Титанов, и яственный стол
 
Водрузил меж рогов Электричество-вол.
 
 
 
Он мычит Ниагарой, в ноздрях Ливерпуль,
 
А в зрачках петроградский хрустальный Июль,
 
Рог — подпора, чтоб ветхую твердь поддержать,
 
Где живет на покое Вселенская мать.
 
 
 
На ущербе у мамушки лунный клубок
 
Довязать краснозубому внуку чулок,
 
Он в истории Лениным звался, никак,
 
Над пучиной столетий воздвигши маяк.
 
 
  
IV
  
Багряного Льва предтечи
 
 
 
Багряного Льва предтечи
 
Слух-упырь и ворон-молва.
 
Есть Слово — змея по плечи
 
И схимника голова.
 
 
 
В поддевке синей, пурговой,
 
В испепеляющих сапогах,
 
Пред троном плясало Слово,
 
На гибель и черный страх.
 
 
 
По совиному желтоглазо
 
Щурилось солнце с высоты,
 
И, штопая саван, Проказа
 
Сидела у Врат Красоты.
 
 
 
Царскосельские помнят липы
 
Окаянный хохот пурги;
 
Стоголовые Дарьи, Архипы
 
Молились Авось и Низги.
 
 
 
Авось и Низги — наши боги
 
С отмычкой, с кривым ножом;
 
И въехали гробные дроги
 
В мертвый Романовский дом.
 
 
 
По козьи рогат возница,
 
На запятках Предсмертный час.
 
Это геенская страница,
 
Мужицкого Слова пляс.
 
 
 
В Багряного Льва Ворота
 
Стучится пляшущий рок…
 
Книга «Ленин» — жила болота,
 
Стихотворной Волги исток.
 
 
  
V
 
Октябрьские рассветки и сумерки
 
 
 
Октябрьские рассветки и сумерки
 
С ледовитым гайтаном зари,
 
Бог предзимний, пушистый Ай-кюмерки,
 
Запевает над чумом: фью-ри.
 
 
 
Хорошо в теплых пимах и малице
 
Слышать мысль — горностая в силке;
 
Не ужиться с веснянкой-комарницей
 
Эскимосской, пустынной тоске.
 
 
 
Мир — не чум, не лосиное пастбище,
 
Есть Москва — золотая башка;
 
Ледяное полярное кладбище
 
Зацветет голубей василька.
 
 
 
Лев грядет. От мамонтовых залежей
 
Тянет жвачкой, молочным теплом,
 
Кашалоты резвятся, и плеск моржей,
 
Как тальянка помора «в ночном».
 
 
 
На поморские мхи олениха-молва
 
Ронит шерсть и чешуйки с рогов…
 
Глядь, к тресковому чуму, примчалась Москва
 
Табунами газетных листов!
 
 
 
Скрежет биржи, Словаки и пушечный рык,
 
Перед сполохом красным трепещут враги,
 
Но в душе осетром плещет Ленина лик,
 
Множа строки — морские круги.