Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект

 
 
Рано еще для льдов Потусторонних стран! (С., 249).
 
 
Мотивировка абстрактного конкретным приводит к тому, что конкретная лексика (русизмы) уравнивается с абстрактной (славянизмами) в способности обозначать высокие понятия. При этом утверждается способность конкретно-чувственной лексики обозначать эти понятия более точно по сравнению с абстрактной, и, таким образом, повышается семантический ранг конкретно-чувственных слов, способных к созданию образа, метафоры и символа.
Этимологическая регенерация может осуществляться не только при повторении родственных корней в контекстуально сближаемых словах, но и в том случае, когда дается ряд этимологически неродственных слов, но исконно синонимичных:
 
 
Завораживающая! Крест —
 
Накрест складывающая руки!
 
Разочарование! Не крест
 
Ты — а страсть, как смерть и как разлука.
 
Развораживающий настой,
 
Сладость обморочного оплыва (С., 185).
 
 
Синонимия корней — ворог- // — вораж-, -чар-, -морок- // морач- с общим значением колдовства вызывает пристальное внимание к каждому корню, тем самым актуализируя именно его в выделенных словах. Антонимия приставок за- раз- (завораживающая — разочарование, развораживающий) и повтор приставки раз-(разочарование — развораживающий) усиливают членимость слов с этими приставками. Если обычно в случаях восстановления внутренней формы слов в контексте дается этимологическое гнездо слов, то здесь представлено как бы семантическое гнездо, тоже, как оказывается, способное восстановить внутреннюю форму слов благодаря вниманию к их семантике.
При восстановлении внутренней формы слова через синонимию, выявляющую исконное значение этого корня, сильным средством этимологической регенерации являются синонимы — словообразовательные окказионализмы.
В приведенном ниже примере ряд таких синонимов дается одновременно с расчленением слова на составляющие его морфемы:
 
 
Око-ём!
 
Грань из граней, кайма из каём!
 
<…>
 
Окохват!
 
Ведь не зря ж у сибирских княжат Ходит сказ О высасывателе глаз.
 
<…> Окоим!
 
Окодёр, окорыв, околом! Ох, синим-синё око твоё, окоём! (И., 501).
 
 
Расчленение, осуществленное графическим (произносительным) способом, дается уже в исходном слове.
Серия окказионализмов-синонимов исходного слова, варьирующих только вторую его часть, объясняет потенциально возможное смысловое наполнение корня — ём-как через мифологический образ «высасывателя глаз», так и через синонимию переменной части слова. Последовательность корней — хват-, -дёр-, -рыв-, -лом-, обнаруживает градацию с нарастанием экспрессии. В ряд окказионализмов помещено и слово окоим с другим вариантом того же корня, что и в исходном слове. И, наконец, весь ряд завершается повторением слова окоём, обогащенного всеми смыслами окказионализмов, в такой комбинации, которая фиксирует внимание уже не на втором, а на первом его корне и актуализирует его самостоятельным употреблением слова око и указанием на признак-предикат синим-синё.
Разложение слова на составляющие морфемы и превращение морфем в слова, т. е. обратная деривация, является у М. Цветаевой одним из важнейших средств оживления внутренней формы слова. Цветаева осуществляет как бы перевод с синхронии на диахронию. Особенно это касается наречий — грамматической категории, в основном образованной сравнительно недавно, уже в исторический период развития языка, и поэтому вполне допускающей обратную деривацию. Иногда для такого расчленения достаточно графических средств — раздельного или дефисного написания наречия: «Совсем ушел. Со всем — ушел» (С., 326), — иногда графическое членение поддерживается параллельным окказионализмом, образованным по модели расчлененного наречия: «В наш час страну! В сей — час страну!» (С., 307). Расчленение слова как способ этимологизации осуществляется в произведениях М. Цветаевой достаточно широко и касается различных частей речи:
 
 
 
Я — деревня, черная земля.
 
Ты мне — луч и дождевая влага. Ты — Господь и Господин, а я — Чернозём — и белая бумага! (И., 130);
 
 
 
 
Нищеты вековечная сухомять! Снова лето, как корку, всухую мять! Обернулось нам море — мелью: Наше лето — другие съели! (С., 311);
 
 
 
 
Изнемогаю. Не могу играть (И., 607);
 
 
 
 
Две ноги свои — погреться — Вытянувший и на стол Вспрыгнувший при самодержце Африканский самовол —
 
(…)
 
Что вы делаете, карлы, Этот — голубей олив — Самый вольный, самый крайний Лоб — навеки заклеймив (С., 293, 295)
 
 
Расчленение-этимологизация является также способом толкования или переосмысления иноязычных слов:
 
 
Ствол пальмы? Флага шток.
 
В мир арок, радуг, дуг Флагштоком будет — звук. Что — руки! Мало двух. Звук — штоком, флагом — дух
 
Есмь: Слышу («вижу» — сон!) (И., 510).
 
 
Этимология заимствованного слова и его калькирование на русский язык нередко становятся сатирическим средством. Так, в «Крысолове» обыгрывается слово папье-маше. Эта сатирическая сказка создана по мотивам немецкой легенды о музыканте, спасшем город Гаммельн от крыс; поворотным элементом в ее сюжете является отказ городских властей выполнить свое обещание отдать дочь бургомистра замуж за музыканта. Вместо этой награды музыканту предлагается футляр из папье-маше для флейты. Слово папье-маше употреблено сначала в том виде, в котором оно и было заимствовано русским языком из французского. Затем оно калькируется Цветаевой с соблюдением грамматических отношений внутри сочетания: жеваная бумага (страдательное причастие + существительное). Затем Цветаева обыгрывает каждый компонент словосочетания отдельно. Она не допускает фразеологической устойчивости этой кальки: каждый из ее компонентов ставится в ряд однокоренных слов, предельно обнажая внутреннюю форму заимствованной лексемы:
 
 
— Главное — умысел!
 
— В траты не сунувшись.
 
Чтоб от души — к душе —
 
Как из папье-маше!
 
 
 
Кабы малейший какой в душе
 
Прок был — у всех была бы.
 
А в переводе папье-маше —
 
Жеваная бумага.
 
 
 
Хоть не корова, а нажую!
 
Боги — а рты замажем!
 
(Так же, как критика — соловью:)
 
 Жвачкой, притом — бумажной. 
 
(…)
 
И предложить взамен
 
Нечто из царства чар:
 
На инструмент — футляр
 
 Жвачно-бумажный. 
 
Ибо не важно
 
Что («Вещество — лишь знак».
 
Гете) — а важно — как (И., 526).