Дети-тюфяки и дети-катастрофы

 
Екатерина Мурашова
ДЕТИ-ТЮФЯКИ И ДЕТИ-КАТАСТРОФЫ
МОСКВА • САМОКАТ
 
Оглавление
 Предисловие. Дети-тюфяки и дети-катастрофы – пятнадцать лет спустя
 ВВЕДЕНИЕ
 Гражданин Марат.
 Приличный Филипп.
 Отвязный Валька.
 Надежда, не оправдавшая надежд.
 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ?
 Глава 1. Слова в медицинских картах
 Глава 2. Как часто это встречается?
 Глава 3. Как это выглядит на практике
 Глава 4. Медицинские аспекты проблемы
 Глава 5. Как определить, есть ли это у вашего ребенка?
 Глава 6. Как с этим борются врачи?
 ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СОВЕТЫ ПСИХОЛОГА
 Глава 1. Что делать родителям дошкольника с синдромом дефицита внимания?
 Глава 2. Что делать родителям школьника с синдромом дефицита внимания?
 Глава 3. Чем может помочь специалист, и как его выбрать
 Глава 4. Вопросы, которые наиболее часто задают специалисту родители детей с синдромом дефицита внимания.
 ЗАКЛЮЧЕНИЕ. В ПОИСКАХ ВЫХОДА
 Гражданин Марат (окончание).
 Приличный Филипп (окончание).
 Отвязный Валька (окончание).
 Надежда, не оправдавшая надежд (окончание).
 ПРИЛОЖЕНИЕ
 Список аксиом.
 Список литературы.
 
Предисловие. 
Дети-тюфяки и дети-катастрофы – пятнадцать лет спустя
Первое издание этой книжки увидело свет в 2003 году. Но написана она была еще раньше, году в 1998. За пятнадцать лет многое должно было измениться, не правда ли? И, конечно, нам стоит об этом поговорить.
Но давайте я сначала расскажу вам историю создания этой книжки, потому что это кажется мне важным. Вы не против? Тогда читайте дальше.
Двадцать лет назад я была молодым психологом с университетским образованием, по преимуществу теоретическим. Разные теории личности, остроумные догадки из смежных с психологией областей, скучноватые труды основоположников, более или менее причудливые взгляды варягов (в то время среди зарубежных психотерапевтов всех направлений было модно приезжать в только что открытую для психологических новаций Россию) и многочисленные, поверхностно изученные методики психотерапии – все это приглушенно жужжало у меня в голове, совершенно не складываясь в общую картину.
Но главное, я очень плохо представляла себе, что, собственно, должен делать практический психолог в детской поликлинике. И спросить мне было не у кого.
Университетские преподаватели заведовали «теорией».
Все мои однокурсники мечтали заниматься «глубинной психотерапией», чтобы ваять из личностей будущих клиентов нечто неопределенно гармоническое.
Опытных питерских коллег, работающих именно в районных детских поликлиниках с общей практикой, я не встречала тогда и, как это ни удивительно, не встретила и впоследствии. Только два раза общалась с поликлиническими психологами из провинциальных городов. Объяснений этому может быть два.
Первое – моя и их профессиональная жизнь идет принципиально разными путями. Но это маловероятно, так как все служащие государственных поликлиник просто обязаны регулярно проходить курсы повышения квалификации в Академии последипломного образования. Второе (и к этому я склоняюсь) в детских поликлиниках Петербурга просто редко встречаются психологи.
Несколько десятков тренингов, которые я посетила в начале своей карьеры, были порою захватывающе интересными, и на них я почерпнула некоторые конкретные приемы. Но в основном они выглядели как симпатичная тусовка: свои для своих. Собирались на квартирах, в подвалах и на чердаках, в затихших вечерних школах и в детских садиках. Садились в кружок, зажигали свечки и благовония, рисовали мандалы или замысловатые схемы на больших листах ватмана, копались в собственных проблемах и проекциях. И все держались отдельно, группами, имеющими отчетливо сектантские черты. Психоаналитики – свой мир, гештальтисты – свой, арт-терапевты – свой. При этом на питерских водосточных трубах еще висели перестроечные объявления: «Краткосрочные курсы. Готовим парикмахеров, секретарей, психоаналитиков. С трудоустройством». Мне всегда было интересно: кого же они там готовили и что подготовленные на тех курсах и трудоустроенные люди делают сейчас?
Находились психологи, которые пытались хотя бы иногда свести вместе, ненадолго объединить всю эту психологическую вольницу. У нас в Питере был, например, Виктор Ананьев, создавший «Ассоциацию психотерапии и тренинга», членом которой я, наверное, до сих пор являюсь. Низкий им поклон, а Виктору, ныне покойному, – светлая память. Это была, несомненно, важная работа.
Но что мне было делать в своей поликлинике? Ведь бoльшая часть интересных и глубоких методик, изученных мною в университете и на тренингах, в моей практической деятельности оказывалась технически неприменимой или просто бесполезной?
По-первости, я, вероятно, наделала много ошибок и была страшно неэффективна. Да и вообще была не столько психологом, сколько социальным работником. Я устраивала детей в кружки, в школы, через своих друзей находила места, где они могли бы с пользой проводить время. Вылавливала беспризорников, пыталась беседами вразумить родителей из социально-неблагополучных семей – алкоголиков, наркоманов, проституток. Надеясь на некие инсайты, изучала все новые методы. Однажды, например, обучилась гипнозу, убедилась, как легко подростки впадают в транс, и тут же отказалась от его применения. Сама вела какие-то сомнительные тренинги для детей и семинары для родителей, временами почти шаманила, с трудом удерживаясь на грани откровенного шарлатанства. В этом последнем мне, в первую очередь, помогало мое базовое образование – биологическое (по первой специальности я зоолог-эмбриолог). Именно на него я сначала и опиралась в мировоззренческом плане, хотя самые чувствительные родители порою пугались моих обобщений: «понимаете, здесь у вас все происходит как у головастиков во время метаморфоза…», «та же биологическая программа, что и у вашего трехлетнего сына, работает у щенков, котят и маленьких медведей…», «если мы взглянем на павианов-подростков в их реакции группирования…» Тут я как раз чувствовала себя уверенно, ибо то, что маленькие дети и маленькие зверюшки имеют много общего, было для меня очевидным и казалось плодотворным в плане объяснения и влияния на процесс.