Первый снег (СИ)

Итак, всё для себя решив, Сыроежкин окончательно успокоился, выдохнул, словно с плеч тяжёлый груз сбросил, и обернулся на Макара — всё-таки время идёт, надо его будить, а то так и в школу опоздать можно. Макар просыпаться и не думал, спал себе и спал, разметавшись по кровати и приоткрыв рот. Давно не стриженные рыжие волосы лохматились по подушке, закрывали лоб и лезли ему на глаза (тут Серёжа подумал, что хорошо бы сегодня вечером обнаружить на своей наволочке парочку таких волос). На щеках играл яркий румянец, благодаря которому веснушки, полностью усыпавшие лицо, шею и даже плечи Гусева, визуально сливались в этом месте в большое рыжее пятно — Серёжа почти дотронулся до него губами (надо же проверить, не заболел ли его друг, и нет ли у него жара), но потом вспомнил, что за каким-то хреном закрыл на ночь форточку, и в комнате просто жарко.
В результате, вместо того, чтобы разбудить Макара и гнать его в свою квартиру собираться в школу, Сыроежкин наскоро оделся-умылся сам и побежал домой к Гусевым лично. Вернулся через пятнадцать минут, крикнул: «Рота, подъём!» и рывком содрал с Макара одеяло.
— А? Шо? Хде? — испуганно затараторил Гусь, вскочив с кровати и непонимающе озираясь по сторонам. — СыроеХа!.. — наконец до Макара дошло, где и почему он находится. — До инфаркта доведешь, ё-моё!
Гусев зевнул, потянулся, нашёл на Серёгином стуле свои вчерашние штаны и уже собрался их надеть, как к нему подскочил Сыроежкин:
— Нет! Дай сюда! — и отнял у Макара брюки.
— Ты чего, СыроеХа? Я шо, Холый по-твоему на площадку выйду? — удивился странному поведению друга Макар.
— Не надо тебе никуда идти, — твёрдо возразил Серёжа.
— А форма школьная, а сумку собрать?! — вылупил на товарища глаза Гусев.
— Вот, — Серёжа метнулся в дальний угол комнаты и вручил Макару целый ворох его школьной одежды. — И сумку я тебе собрал — вон она, и форма физкультурная там же, — Сыроежкин указал на свой письменный стол, где рядом с его сумкой стояла и сумка Макара.
— Ух ты! Спасибо, Серёжа!.. — только и смог сказать на это Макар. Потом подумал немного и, чуть помявшись, спросил: — Можно, я у тебя душ приму? Ну, раз уж ты мне всё принёс.
— Нет! — воскликнул Сыроежкин, чем привёл друга в ещё большее замешательство. — С ума сошёл? Какой ещё душ?! Ты на время посмотри — выходить через пятнадцать минут, а ещё позавтракать надо. Без еды нельзя, — усиленно затряс головой из стороны в сторону Сыроежкин.
— Ладно, ладно… — совсем опешил от такого напора Макар. — А в туалет-то я могу сходить? Или тоже нельзя?
— В туалет иди, конечно, — милостиво кивнул Серёга.
— Слышь, Серёж… — немного растерянно произнёс Гусев, разбирая ком принесённой ему одежды. — А ты это… трусы не захватил, да?
— Трусы?.. — изобразил полнейшее непонимание Сыроежкин. — А тут нету, да?
— Нет… Штаны, куртка, рубашка, майка, носки — есть. А трусов… трусов нет, — смущённо констатировал Макар.
— Ну, иди в этих, — невозмутимо заявил Серёжа. И на всякий случай предупредил: — А мои на тебя не налезут, у тебя размер больше, — и он сделал руками в воздухе некий жест, призванный наглядно продемонстрировать в каких местах у них с Макаром не совпадают размеры.
Гусеву не оставалось ничего другого, кроме как вздохнуть тяжело, надеть то, что есть, и постараться за пятнадцать минут привести себя в относительный порядок и наскоро перекусить.
Все шесть уроков Сыроежкин не мог спокойно усидеть на одном месте — только и делал, что оглядывался на Макара да прислушивался к его пыхтению позади — тот впервые за последний месяц с лишним пытался вникнуть в то, что говорили учителя, и честно выполнять задания. Давалось это Гусеву тяжело, отчего он охал, громко вздыхал и тихо матерился. Преподаватели его старания, надо сказать, оценили и замечаний не делали. А Таратар и вовсе изобразил приступ кашля, когда Гусь, мучаясь с очередной задачкой, в сердцах послал её совокупляться с конём.
 
В итоге, сжалившись над взявшимся наконец-то за ум любимым учеником, Семён Николаевич вызвал Макара к доске, где не столько требовал с него решение, сколько лично в индивидуальном порядке разжёвывал ему все непонятные моменты. Ещё и четыре ему потом поставил, не иначе как в качестве мотивирующего фактора.
Сыроежкин смотрел на стоящего у доски Макара во все глаза, но что там писал мелом под диктовку Таратара Гусь, не понимал абсолютно. Серёжа просто любовался статной фигурой товарища, его отливающими медью в электрическом свете волосами, пылающим от волнения лицом и думал, что он очень красив. А когда в очередной раз вспомнил, что Макар стоит тут у всех на виду, а сам под одеждой весь перепачкан его спермой, и даже задница его вся в ней (вот если бы и внутри тоже!), забылся и, облизав пересохшие губы, сказал:
— Ты — мой, Гусик. Мой…
— Чего? — повернулся к Сыроежкину удивлённый Витя Смирнов, его сосед по парте.
— Чего? — испугался Серёжа — это ж надо так за языком не следить!
— Чего с тобой, Сыроега, говорю? — пояснил Витёк. — Ты красный весь, глаза блестят… нездорово. И бормочешь чё-то. Заболел что ли?
— А. Не. Нормально всё со мной. Здоров я, — немного успокоился Серёжа.
В общем же и целом, настроение у Сыроежкина было отличное, и жизнь опять заиграла яркими красками. А всё потому, что с Гусём они снова не-разлей-вода, и уж Серёжа все силы приложит для того, чтобы впредь никакая кошка между ними не пробегала. Он за прошедший месяц хорошо усвоил: без Макара, оказывается, такая тоска — хоть в петлю лезь, хоть с крыши прыгай, как этот загадочный гусевский дружок, про которого Эл рассказывал.
Единственное, что откровенно расстраивало Сыроежкина, было его вдруг не пойми по какой причине возросшее сексуальное желание. Оно до такой степени подчинило Серёжин разум, что контролировать себя и соблюдать приличия удавалось с огромным трудом. Подумать только, да он же сегодня ночью чуть лучшего друга не изнасиловал! Понятно, что Гусь бы ему такого не позволил и вообще пришиб бы на месте одной левой, но… Но у Серёжи аж дух захватывало и сердце останавливалось, стоило ему вспомнить лежащего на своей кровати полуголого товарища, то как тесно они прижимались друг к другу, и как он проказничал, пока Гусев мирно спал без задних ног.
А перед физкультурой Серёжа чуть с Вовкой Корольковым не подрался. Начиналось всё достаточно мирно, ребята переодевались, Серёжа, правда, больше ворон считал и на Гуся пялился, но тут вдруг глазастый и внимательный Вова, расположившийся с вещами рядом с Макаром, ткнул пальцем Гусеву в грудь и сказал:
— Чего это у тебя? Клей пролил на себя что ли? — и Макару ладонью по животу провёл…
Гусев ойкнул, начал себя ощупывать, но через секунду уже обо всём забыл — Вовка оказался отшвырнутым к противоположной стене, а напротив него стоял разъярённый, как огнедышащий дракон из сказки, Сыроежкин. У Серёги действительно чуть ли не дым из ноздрей валил, до того он в бешенстве был.
Парни в раздевалке от такого поворота разом прервали свой обычный трёп, и стали с любопытством наблюдать развернувшуюся у них на глазах драму, изредка присвистывая и делая ставки на исход предполагаемого поединка. Уж от кого-кого, а от обычно дружелюбного и веселого Серёжи такого номера никто не ожидал.
— Ты чего, Сыроежкин? — просипел потерявший от шока голос Вовка.
— Серёжа… — Макар с так и не надетой майкой в руке решил успокоить друга и приобнял его за плечи, — ну шо ты, а? Чего на Вову накинулся? Пойдём, — попытка увести Сыроежкина подальше от Королькова не удалась — тот стряхнул с себя его руку и, едва переведя дыхание, прошипел сквозь зубы: