Бешеный прапорщик. Части 1-9 (СИ)
В Порт-Артуре, например, подрядчиком по очистке нечистот был помощник начальника штаба осадной 3-й японской армии. Частые свободные поездки по городу "китайца", обычно сидевшего на ассенизационной бочке, оказались чрезвычайно полезными для командующего осадной армией генерала Маресукэ Ноги...
Подумайте о нашем предложении. Хотя, я по вашим глазам вижу, что вы почти согласились. Завтра в девять часов в гостиницу за вами зайдет вот этот молодой человек, - "клерк" кивает на соседний столик. - Он сопроводит вас для дальнейшей беседы... Кстати, может быть, говорю это преждевременно, но я привык доверять интуиции. Вы ведь жаждете реванша с тем лейтенантом Гуровым? Поиск его и будет вашим первым заданием... И дружеский совет, гауптман: не злоупотребляйте коньяком. Спиртное вредно пилоту, а Вам, возможно, еще придется летать и не мало...
*
Нервное напряжение, в котором оба доктора находились последние часы, сменилось закономерной апатией. Практически весь путь домой они продремали под негромкий мерный цокот копыт, а уж добравшись до обволакивающей неги диванов, отдали достойную дань объятиям Морфея. Тем более, что домработница ещё накануне была награждена внеплановым выходным, и друзья были избавлены и от сердобольных охов и ахов, и от допроса с пристрастием на правах домоправительницы со стажем. Проснулись они почти одновременно благодаря бодрящей свежести, которая являлась следствием непротопленной печи, и от смутной мысли о некоем обязательстве, выданным на сей вечер. Часы неспешно с достоинством отбили шесть ударов, и одновременно с последним раздался звонок в дверь.
"Ротмистр!!!!" - именно эта мысль в сочетании с некими, не совсем лицеприятными комментариями по поводу собственной забывчивости, пронзила мозги обоих эскулапов и подстегнула к немедленному действию.
Михаил Николаевич, словно перейдя в славное пролетарское сословие истопников, лихорадочно пытался реанимировать печь, а Бартонд, натянув тужурку на мятую рубашку, с красными от смущения щеками направился к двери.
Надо отдать должное ротмистру, едва зайдя в комнату, он мгновенно оценил несколько натянутую атмосферу и с ловкостью профессионального психолога мгновенно её разрядил.
- Михаил Николаевич, позвольте Вам помочь. Разжигать печь, - это моё любимое занятие ещё с детства. Помнится маменька, наказывая за шалости меня или младшую сестру, лишала кого-то из нас этого почетного права.
Мягко, но настойчиво он оттеснил доктора от "заупрямившейся" печки, он как-то по-особому переложил поленца, щелкнул зажигалкой, и через несколько минут языки огня заплясали, словно подразнивая неудавшегося Прометея.
Повернувшись к Михаилу Николаевичу, ротмистр поразил доктора выражением лица. Оно было по-детски беззащитным, в уголках глаз что-то блестело. Желая проверить неожиданно пронзившую его мысль, доктор спросил:
- А Ваша сестра, она, скорее всего уже замужем и вероятно сама учит детей этому хитрому искусству?
- ... Увы, нет. Она, а точнее они.... В общем, пока я рубился с японцами... Революция, бунты. Дома сгорали порой не пустые... Собственно, поэтому я и перешел в корпус, и буду служить и драться пока.... Пока не воздастся по грехам их... Но, полноте, господа, довольно о прошлом.
В комнате между тем стало теплее, и Петр Всеславович, с разрешения хозяина, расстегнул пиджак и снял галстук.
- Николай Петрович, прошу меня простить, но я позволил себе прийти не с пустыми руками. Из небольшой плетеной корзины с крышкой ротмистр извлек пару бутылок "Ай-Даниль" Пино Гри, пакет с фруктовыми пирогами и сыром. Хозяину ничего не оставалось, как мысленно проклиная несвойственную ему забывчивость, направится к буфету за необходимой сервировкой. По предложению ротмистра кресла были передвинуты поближе к печке, на невысоком столике возле блюда с пирогами и сыром в отсветах огня темно-янтарным цветом переливалось вино в хрустальных бокалах, тонкий аромат айвы, гречишного меда и пряной гвоздики радовал обоняние.
- Вы, помните господа, эти слова Пушкина, - нарушил затянувшиеся молчание ротмистр. -
"Я люблю вечерний пир,
Где веселье председатель,
А свобода, мой кумир,
За столом законодатель..."
Еще будучи юнкерами, мы с друзьями любили их напевать на манер гусарского романса, вот так же возле огня...
"Где до утра слово пей!
Заглушает крики песен,
Где просторен круг гостей,
А кружок бутылок тесен".
Но я обещал кое-что рассказать и поэтому не смею долго испытывать Ваше терпение. - Ротмистр сделал небольшой глоток вина. - Замечательный букет, 1880 год. Он для меня символичен тем, что спустя несколько месяцев был подло убит Государь-Освободитель Александр Николаевич, и на его тризне родилась Священная дружина. По Вашим лицам, господа, я вижу, что это название Вам мало что говорит. А вот мой отец, служивший под началом генерала Фадеева, успел мне многое поведать об этих замечательных людях и о той святой цели, которой они служили. Увы, это движение, поставившее перед собой задачу борьбы с революционным террором, была распущено крепко державшим штурвал Руси императором Александром III.
Теперь на престоле Николай Александрович, а у гидры террора, подобно ее мифической тезке выросли новые, еще более ядовитые и смертоносные головы. И, боюсь, что обладай Император даже силой Геракла, ему не одолеть ее в одиночку. Тем более, что он, увы, он не может похвастаться теми талантами, которые были у его венценосного прадеда и отца - Николая Павловича и Александра Александровича. Эти люди сумели победить самого страшного врага - внутреннего, обуздать придворную камарилью, всех этих Романовых в энном колене, уверовавшим, что кровь далекого общего предка, дает им индульгенцию от всего и право на всё. Тем более, что зачастую они являются ярыми германо- или англофилами. Последнее, пожалуй, страшнее всего.
- Простите, Петр Всеславович, но англичане же - наши друзья и союзники, и мы вместе противостоим тевтонам, - возразил Бартонд.
- Ах, доктор, доктор, - укоризненно покачал головой ротмистр.- Запамятовали Вы, что писал Александр Сергеевич:
"Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, боже!"
Мне гораздо менее отвратительны тевтоны, хотя бы тем, что они не скрывают своей враждебности, а островитяне.... Если вспомнить историю всех российских смут, то практически везде найдутся ниточки, тянущиеся на Остров. Для этих джентльменов мы все, от последнего трубочиста и до академика, или генерала - не люди, а дикари, которые имеют наглость жить в такой богатой стране. Мой дед бился с горцами на Кавказе, отец сражался в Средней Азии, и везде были английские деньги, английское оружие, английские инструкторы. Да и за японцами маячил Сити и Роял Неви. Где и на чьи деньги печатал свои издания господин Герцен? Кто стоял за декабристами, в планах которых было убийство всей правящей царской семьи? С легкой руки Пушкина мы привыкли идеализировать этих господ. Да простят меня боги Парнаса, но:
И так, декабрь, Сенатский плац
На нем - квадратом батальоны.
В гимназии учили нас:
Что поднялись они в ответ на стоны,
На стоны угнетенных крепостных,
В ярмо закованных кровавым Николаем.
Но так ли уж чисты деянья их?
А может, мы не все об этом знаем?..."
Время бежало незаметно. Оба доктора заворожено слушали ротмистра, который периодически подкладывая полешки в печь, говорил, говорил, говорил... Это был непохожий ни на что монолог, лишь изредка перебиваемый вопросом или возгласом несогласия. Впрочем, с каждым сказанным словом, этих возгласов становилось все меньше. В этой лекции, а скорее - исповеди, перемешались и дела давно минувших дней и то, о чем писали совсем недавно газеты, или перешептывались обыватели. Многовековая ложь: от кровавого маньяка на троне и убийцы собственного сына, до пригревших Герцена и поздних марксистов английских банкиров, до сих пор щедро отпускающих фунты на развал России. Все то, что сделало британское адмиралтейство, дабы поспособствовать прорыву Гебена и Бреслау в Черное море, поближе к российским рубежам, нанеся этим сильнейший удар по ее торговле.