Любовь на коротком поводке
— Мерфи! Фу! — рявкаю я рефлекторно без всякой, впрочем, надежды, что меня послушают. Однако, к моему глубочайшему изумлению, Мерфи, тоже рефлекторно спрыгивает на пол и уныло плетется в угол.
— Мама родная! — Джерри смотрит на свою собаку с отвисшей челюстью. — Он делает все, что ты захочешь, без предварительного скандала?
— Иногда, — признаюсь я, лишь слегка покривив против истины. — Вообще, мы с ним немного позанимались. Мерфи! Лежать!
Мерфи два раза крутанулся и лег, грохнув о деревянный пол костями.
— Бог ты мой! — не удерживается от восклицания Джерри.
Если честно, то я и сама удивляюсь не меньше Джерри. Даже сам Мерфи выглядит немного пораженным своим собственным послушанием. Все же я не могу удержаться, чтобы не похвастать с видом человека, который ничего другого и не ожидал от своего четвероного друга.
— Он выучился довольно многому, верно ведь, Мерфи? Сидеть, стоять, лежать, перевернись… Последнее у него особенно хорошо получается. Мерфи, перевернись!
Мерфи с недовольным видом перекатывается с боку на бок. Затем демонстративно зевает и закрывает глаза, как будто хочет сказать, что я могу разбудить его, когда перейду к чему-нибудь посерьезнее, например, к квантовой физике.
Мне же до смерти хочется броситься к нему и задушить в объятиях. Но, разумеется, в присутствии Джерри я не могу показать, насколько мне трудно поверить, что это показательный ученик — тот самый Мерфи, с которым я живу — и мучаюсь — все эти недели. Он словно в один миг стал совсем другой собакой!
— Он стал совсем другим, — заявляет Джерри, но с осторожностью. Как будто он начинает подозревать, что его Мерфи куда-то уволокли и заменили такой же собакой, но с идеальным поведением. — У меня такое впечатление… что ему промыли мозги.
— Разумеется, никто ему мозгов не промывал! И вообще, ему нравится учиться! — С чего это я вдруг впала в роль Энн Бэнкрофт из «Волшебника», защищающую бедную, полудикую Пэтти Дьюк? — Мерфи способен не только обслюнявливать людей, так что он вполне заслуживает, чтобы его чему-нибудь научили.
Джерри с мрачным видом качает головой.
— Что здесь происходило, черт побери, с той поры, как я уехал?
Теперь приходит моя очередь смотреть на него вытаращенными глазами.
— Ты имеешь в виду те недели, которые прошли с того дня, как ты уехал в Испанию, бросив на меня свою собаку? Что же, не слишком много чего случилось. Хотя очень мило с твоей стороны заехать и поинтересоваться.
У Джерри хватает совести глубоко покраснеть.
— Слушай, Дана, пожалуйста, не нападай на меня. Я просто… обалдел, вот и все. Все так здорово изменилось. Кстати, и ты тоже, не только Мерфи.
— Ты это о чем? — О господи, начинается! Эта улыбка, которой я его встретила, этот поцелуй… Видимо, он на это не купился.
— Ну, если ты помнишь, перед моим отъездом между нами состоялся разговор.
— Да, я помню. О вещах, с которыми мы решили подождать.
— Правильно. Хотя я обещал подумать, пока был в отъезде. И я подумал. Вот почему я и вернулся без предупреждения.
Да уж, без всякого предупреждения! Кроме того, у меня здесь такая ситуация, какая Джерри пока и не снилась. Так как же мне поступить: дать ему кружку зеленого чая на дорожку, прежде чем он покинет мою жизнь вместе с Мерфи? Или попытаться выслушать любовное признание, которое он, судя по всему, собирается сделать, но которое мне в данный момент совсем без надобности?
— Послушай, — между тем продолжает Джерри, — когда я тебе позвонил, ну, в ту ночь или утром, уже не помню, ты сказала, что скучаешь по мне. Ты так это сказала, что я поверил, и твои слова послужили подтверждением того, что я сам чувствую. Разумеется, если ты тогда лгала…
— Конечно, я говорила правду. Иначе бы я просто промолчала. — Вообще-то, не обязательно, но… ладно, проехали. — Дело в том… нам о многом надо поговорить, а ты застал меня врасплох. Пойду-ка снова поставлю чайник.
— Ты так говоришь, будто у тебя здесь кто-то рожает. «Вскипятите мне побольше воды и дайте чистые полотенца».
— Просто хочу еще чаю. Извини, я вернусь через минуту.
Поставив чайник, я проскальзываю в спальню, где выключаю звонок на телефоне и убавляю звук на автоответчике. От Карла вполне можно ожидать, что он позвонит в самый неподходящий момент и, не застав меня, оставит откровенную запись на автоответчике. Когда Джерри заснет, что должно случишься скоро, ведь он сильно вымотался, я потихоньку проверю все послания. Спрячусь с автоответчиком в ванной, как торговец наркотиками или бывшая шлюха, превратившаяся в домохозяйку. И постараюсь изо всех сил отговорить Карла, если он вздумает приехать.
Как же у меня так вышло, задумываюсь я, возясь с кнопками, что практически в один миг я превратилась из одинокой женщины — в женщину, избалованную мужским вниманием? И тем временем — я все равно продолжаю чувствовать себя одинокой.
* * *— Что там насчет Марты? — решительно спрашиваю я, следуя старому правилу, что хорошая атака лучше самой лучшей обороны. — Пока ты путешествовал за границей, ты успел разобраться, как ты к ней относишься?
Мы с Джерри сидим за столом в моей столовой, здесь всегда происходят самые серьезные разговоры в моем доме. Поскольку гостиная отведена для легкой болтовни, спальня посвящена немногословным любовным отношениям, а узенькая кухня годится только для приготовления напитков, которые способствуют событиям, происходящим в других комнатах.
— Да… ничего с Мартой не вышло, — отвечает Джерри, лицо которого раскраснелось или от эмоций, или от горячего чая, или от того и другого вместе.
— Но я не понимаю. Как это не вышло, тебя ведь не было в стране? И ты еще не успел с ней повидаться после возвращения…
Джерри краснеет еще гуще.
— Понимаешь, я видел ее, там, за границей.
— В Барселоне?
— Нет. — Джерри морщится. — Барселону придумал Мел ради прикрытия. Я же был… в Норвегии, с Мартой. И с ее семьей. Мел считал, что ты откажешься взять Мерфи, если все узнаешь, вот и… Ну что я могу сказать? Я сдался и врал тебе, как последний подонок, Дана. Мне очень жаль.
Ему очень жаль! Сказать, что целая куча эмоций закружилась в моей голове, подобно зеркальному шару на дискотеке, — значит не сказать ничего, чтобы объяснить, как подействовали на меня слова Джерри. Цепь в моем мозгу закоротило, посыпались искры. Я мужественно пытаюсь оценить ситуацию. С одной стороны, хорошие новости: Джерри соврал мне по поводу всей его поездки вообще. С другой стороны, я постоянно врала ему тоже, преувеличивая глубину своих чувств. Тут есть и нечто положительное — у меня преимущество, потому что Джерри не знает, что я врала. Но тут снова плохие новости: мои отношения с Карлом. Который хоть еще и не присоединился к дискуссии, но — я уверена, что его появление окажется старшим козырем в сравнении с Мартой.
— Понятненько, — произношу я, когда становится ясно, что что-нибудь сказать все же придется. «Понятненько» говорят все обиженные женщины в «Фильмах недели» по телевизору, а я делаю вид, что их не смотрю. В тех самых, где Джудит Лайт или Валери Бертинелли, сами того не желая, узнают, что их мужья имеют еще жен или спят с дочерьми своих других жен, или подхватили СПИД от интимных отношений с сыновьями своих других жен, или… Или, как в моем случае, проведали, что их вынудили присматривать за собакой своего бывшего дружка из Нью-Йорка, в то время как он окучивал в Осло свою ледяную блондинистую норвежскую подружку. — Понятненько. Значит, ты все это время был в Осло с Мартой?
— Да, — с несчастным видом признается он. — Но поверь мне, никакого удовольствия я не получил.
Я киваю, как мне кажется, со спокойным достоинством, которому я научилась, наряду со многим другим, от Джудит Лайт и Валери Бертинелли.
— Выходит, твои взаимоотношения с Мартой не из тех, в которых ты «должен» находиться?
Джерри снова морщится, как я, впрочем, и ожидала.
— Я помню все, что я говорил тебе в прошлый раз в этой квартире. Включая и то, что я надеюсь на наше воссоединение, если с Мартой у меня не получится. Так вот — я до сих пор на это надеюсь. Когда ты перестанешь злиться на меня за вранье.