Друг и лейтенант Робина Гуда (СИ)

Словно услыхав мои мысли, бородачи дружно встали, подхватили оружие и вышли из «Весельчака». Я задумчиво посмотрел им вслед, все еще прикидывая, стоит ли их отпускать, когда меня отвлек громкий голос Лысого Бена.
— Самый лучший эль, бобы и свежий хлеб, — объявил хозяин, сгружая на стол все перечисленное. — А, они убрались… слава богу!
— Что за типы? — спросил я, в то время как Робин занялся кувшином.
— Не знаю, сэр… Джон, — испросив взглядом разрешения, Бен подсел к столу. — Они не шибко много болтали, сказали только, что хотят попытать удачу и попробовать наняться в стражники. Да только как засели тут, так и проторчали аж до полудня. Непохоже, чтобы они сильно рвались в Ноттингем…
— Есть какие-нибудь вести из города? — я принялся за бобы.
— Нет. Разве что… вчера шерифские люди опять оглашали здесь указ о награде за «волчьи головы».
Локсли, успевший опрокинуть кружку и налить себе вторую, громко засмеялся — неприятным безрадостным смехом, похожим на его прежний смех, как скрип засохшего дерева — на шум весенней листвы.
— Могу поспорить, за голову Джона опять пообещали вдвое меньше, чем за мою!
— Каков будет заклад? — живо поинтересовался хозяин «Весельчака».
— Да неужто шкура Малютки поднялась в цене? — сразу забыв о своем намерении поспорить, осведомился Робин.
Хозяин «Весельчака» энергично кивнул круглой лысой башкой.
— Теперь шериф обещает за Рейнольда Гринлифа столько же, сколько за Робина Локсли. И в придачу сулит помилование любому аутло Ноттингемшира, который поможет поймать хоть одного разбойника из шайки Робина Гуда…
— Надо же, какая щедрость, — я отобрал у Локсли кувшин, чтобы тоже плеснуть себе эля.
— Такая щедрость шерифа вовсе не к добру! — Робин снова разразился скрипучим смехом. — Если куры часто купаются в пыли, а Вильям Певерил перестает трястись над каждым пенни — жди жестокой зимы! Может, сдать тебя вице-графу, Джонни, и получить награду, пока цена не упала?
— Э-гхм… Вчера пришли вести из Аннеслея, — негромко проговорил Бен.
Я вскинул голову, забыв о еде.
— Ну?!
— Ричард Ли вернулся домой, вернулся с богатой добычей. Говорят, на турнире в Руане он вышиб из седла аж четырех рыцарей! Рыцарьки попались из богатых, так что Ли выручил за их коней и доспехи немалые деньги…
— Знач-чит, он сможет заплатить свой долг, отлично! — Локсли опять потянулся к кувшину.
— Забавно, — тихо проговорил я. — Вернуться из крестового похода нищим и разбогатеть, сражаясь со своими собратьями-христианами…
Я быстро отодвинулся от стола, когда мне на колени вдруг полился эль. Кувшин в руках Локсли ходил ходуном; темная жидкость текла мимо кружки, струйками сбегала со стола. Я хотел придержать кувшин, но не успел: Робин с проклятием саданул его о стену и, едва не сметя с табурета хозяина «Весельчака», выскочил из питейного дома.
— Господи Боже… — пробормотал побледневший Бен.
Бочар, глядя на глиняные осколки на полу, быстро крестился.
Старики дремали.
Я вычистил хлебом остатки бобов, встал и бросил на стол монеты за все, что мы съели, выпили и разбили. Шагнул в сторону и крепко взял бочара за ухо.
— Если вякнешь хоть слово о том, что здесь видел, — распрощаешься с языком. А может, и с ушами. Понял?
Молча, но предельно красноречиво парень изобразил, что понял.
Я вложил в его ладонь серебряную монету, кивком попрощался с Беном и вышел, прихватив оба лука — свой и Робина Гуда.
— Возьми свой лук. Я не нанимался к тебе в оруженосцы.
— Отстань! Он мне больше не нужен!
— Да?
— Да!
— В самом деле?
— Да! Да! Да! Эта чертова штука нужна мне, как безногому башмаки! А теперь оставь меня в покое, убирайся!
Локсли прибавил шагу, пытаясь уйти вперед, но оторваться от меня было не так-то просто. Тем более тому, чьи ноги коварно присоединились к саботажу рук. Лысый Бен всегда подавал нам самый лучший и самый забористый эль…
Робина занесло от одной стороны тропинки к другой, он почти врезался в терновый куст, но я подхватил его под локоть. Вместо благодарности я услышал крик боли и гнусное проклятие.
 
— Оставь меня в покое, верзила!!!
Удар в плечо был едва ощутимым и все же лишил меня остатков терпения.
— Ладно, как знаешь! Катись к дьяволу, обратно в питейный дом, куда захочешь! Или разбей башку о первое попавшееся дерево — все лучше, чем надираться до поросячьего визга от жалости к себе… Только подумай, каково Марианне смотреть на тебя сейчас с небес!
— Замолкни!!! — прорычал Робин, хватая меня за ворот.
Его руки тряслись, как у паралитика, выражение лица могло испугать кого угодно… Только не меня. Вместо того чтобы замолчать, я, наоборот, повысил голос:
— Твоя беда вовсе не в руках, Робин, черт тебя побери! И не в тугом луке! Она в твоей слабой душонке, парень! Пока жизнь стелилась тебе под ноги ровной дорожкой, ты шел себе да посвистывал, но как только начались ухабы…
— Заткнись!
— …ты споткнулся на первом из них, упал и не захотел потрудиться, чтобы встать!
— Заткнись!!!!!
— Уже заткнулся, пропади ты пропадом! Думаешь, мне нравится слушать твое нытье? Оставайся здесь и рыдай над своей несчастливой судьбой хоть до самого Судного дня! — я припечатал лук к груди Локсли. — Может, тебе посчастливится упиться до смерти раньше, чем ты снова попадешь в руки старого Губерта. Потому что больше я не стану вытаскивать тебя из тюрьмы!
Развернувшись, я быстро пошел по тропе обратно. В пылу спора мы совсем не обращали внимания, куда нас несет, и теперь, дойдя до поворота, я обернулся, чтобы определить, в которой стороне находится просека «Кровь и порезы»…
В тот же миг на мой затылок обрушился удар, и взорвавшаяся в голове огненная боль почти сразу сменилась глухой темнотой.
Сперва я почувствовал, как в мой череп вбивают раскаленный железный штырь, потом до меня донесся далекий крик, а уж потом нахлынули все прочие впечатления… Самым главным из которых было то, что я стою на коленях, меня держат за шиворот, не давая рухнуть лицом вниз, а к моему горлу прижимается холодное лезвие ножа.
Еще миг — и красный жаркий туман разорвался у меня перед глазами, словно раздернули занавес, и я увидел серое небо над верхушками деревьев… засыпанную желтыми листьями тропинку… и стоящего возле кустов терновника Робина Гуда с луком в руках.
Локсли застыл там, где я его оставил, ярдах в двадцати отсюда, но мне казалось, что он то приближается, то удаляется, то вдруг начинает расплываться, как акварель по мокрой бумаге… Прищурившись, я чуть мотнул головой, чтобы справиться с капризами зрения.
— Не дергайся, ублюдок! — нож сильнее врезался мне в кадык, боль от пореза отчасти прочистила мои затуманенные мозги.
Скосив глаза на руку, сжимающую нож, я узнал рукав отороченной рысьим мехом котты и понял, что влип по самые уши. Все же стоило разобраться с этими типами еще в «Весельчаке»…
— Отпустите его! — крикнул Робин.
Он держал стрелу на тетиве, но тетива не была натянута, и, когда мое зрение полностью вошло в фокус, я заметил, как дрожат его руки.
— Брось лук, калека! — грянул в ответ громкий голос над моей немилосердно гудящей головой. — Брось оружие, волчара, или мы перережем горло твоему дружку!
— Если вы это сделаете, вам обоим — конец! — яростно отозвался Локсли.
Ловец, который меня держал, засмеялся:
— Хвастай, хвастай! Все знают, что теперь ты не можешь попасть даже камнем в стену сарая! Так что бросай лук и топай сюда, парень! Ты стоишь на своих двоих только потому, что нам не больно-то охота тащить тебя в Ноттингем на загривке. Но будешь ерепениться — покалечим тебе ноги в придачу к рукам!
— Пристрели их, Робин! — прохрипел я.
— Давай, стреляй! — заржал второй, молчавший до сих пор, ублюдок. — Любопытственно будет глянуть, куда ты попадешь!
Нож исчез, но вцепившаяся в волосы рука рванула мою голову назад.